Пути и ошибки новоначальных - Гармаев Анатолий. Страница 37

Чтобы стать разумным, нужно прийти в разум. Святитель Феофан об этом так пишет: «Предмет познаний разума есть верховное Существо — Бог, с Безконечными Своими совершенствами, и Божественный — вечный порядок вещей, отражающийся как в нравственно религиозном устройстве мира духовного, так и в сотворении и промышлении, или в устройстве тварей, и ходе происшествий и явлений природы и человечества. Все это предметы сокровенные, таинственные, и разум в истинном своем виде есть созерцатель таинств Божества, духа и мира вещественного. (Чтобы войти в это созерцание) необходимо быть в общении с Богом и миром духовным. Без сего общения ведение духовное навсегда в духе нашем останется в виде предположений» Далее святитель пишет: «Вместе с отпадением от Бога дух наш отпал от всего Божественного и духовного, не входит с Богом в непосредственное сношение, не видит Его, не созерцает, стал слеп для него. Вне истинного христианства, деятельно усвояемого, разум слеп, не знает духовных вещей, а только требует знания их, имеет идеи о них, но неопределенные, неясные, предположительные» Более того, вне истинного пути разум, предоставленный самому себе, вынужден идти двумя известными способами. Первый состоит в том, чтобы двигаться от одного умозаключения к другому и тем восходить от действий к их причине — Богу, при этом приписывая Господу то, что может быть Ему свойственно, и отрицая то, что свойственным быть не может. Этот путь дает возможность проникновения в тайную область идей, но такое знание обретается тоже не прямо, не непосредственно, следовательно, также остается по-прежнему предположительным.

При не правом его употреблении он (этот способ) может вести к опасным заблуждениям. Отчего Эпикур устранял Бога от мироправления? Оттого что судил о Нем по своему настроению, что любил сам предаваться сладкому бездействию и покою. Отчего Ориген дошел до мысли о несовместимости вечных мучений с благостью Божией? Оттого, что судил о Нем по своему мягкосердию и поблажливому нраву «О втором способе нечего почти и говорить. Он походит на баснословное похождение идей во внутреннем нашем мире. По нему сначала идеи падают в сознание, отсюда в сердце, потом они принимаются фантазиею (воображением), далее, наконец, рассудком, который и строит из них понятия, суждения и умозаключения. Очевидно, что это изображение совершенно чуждо опыта, выдумано и никем не может быть в себе сознано. Однако ж оно очень ясно показывает, что разум сам не знает, как ему познать невидимый мир, потерял истинный к тому способ и придумывает то то, то другое, и в этом смятении попадает на смешное и нелепое».

«В разуме, пребывающем в отдалении от Бога и благодати Его, знание о мире духовном, которое он достает из идей предположительных и способами неверными и ненадежными, — само предположительно, всегда почти неверно и может касаться только малой части всего (целого). Даже когда разуму дается доступ в откровение, то и тогда, хотя мнения нелепые исправляются, недостающее восполняется, но предположительность все еще остается. И тогда знает он сии предметы, как умозрение, и, пока не вкусит их самим делом, не знает, как они есть на деле. Посему очень многие истины, и между ними истины спасения, содержатся в уме, как нечто чуждое, туда положенное со вне, но не сорастворившееся с самою природою ума».

И далее в своей книге святитель приводит выдержку из трудов преп. Макария Египетского. Те, кто, «схватив только несколько цветов из обоих Заветов Писания, носят их на конце языка или, быв слушателями духовных мужей, тщеславятся их учением, предлагают его, как будто свое собственное, присвоил себе чуждое приобретение» («Слово о любви», гл. 5).

«Те даже, кои исполняют добродетели, прилежат слову Божию, но не освободились от страстей, — и те подобны людям, ходящим ночью при свете звезд, которые суть заповеди Божии; ибо, как они еще не совершенно освободились от тьмы, то невозможно им хорошо все видеть… Они хорошо делают, что обращаются к нему (к слову пророческому), как к светильнику, сияющему в темном месте. Но многие ходят среди ночи совершенно без света и не пользуются даже малым оным сиянием, которое есть Слово Божие. Это суть те, кои совершенно связаны цепями вещества и житейскими узами» («Слово о свободе ума», гл. 27).

«Из сего видно, — заключает святитель Феофан, — что разум в истинном его виде и во всей красоте является только в духе истинных христиан. У тех, кто запутаны в грехи или не радят о чистоте сердца, но принимают Слово Божие, теоретическое познание может близко подходить к ведению истинного разума, но сие знание лежит не в уме их, а как бы на уме, как пыль, готовая тотчас слететь.

Что касается до ума, не знающего Божественного Писания, то в нем неизбежны неполнота познания духовных вещей, неверность, а главное — предположительность. И это еще при добром направлении, то есть когда человек, не предаваясь порочным страстям, ревностно занимается такими вещами и благонамеренно хочет распознать их. Коль же скоро он при том невнимателен к важнейшим истинам, не старается их разъяснить и узнать и предан страстям, то можно сказать, что он совсем не имеет разумного ведения, хотя мнится иметь его. Несколько мыслей, наскоро схваченных, заученных, принятых по слуху, — вот и все у некоторых. У большей же части (святитель пишет о людях своего, XVIII, века) качествуют неведение или сомнение и презорство (высокомерие, надменность, кичливость, презрение правил, обычаев, ослушание, самодурство. — В. Даль). У таких истинно запустение во внутреннейшем святилище нашего духа, мрак и тьма густая и непроницаемая.

Все вышесказанное касалось познания мира невидимого и вещей духовных. Познание мира видимого и вещей чувственных совсем другое дело. Тут действуют другие способности и с другими приемами. Смешивать то и другое не должно. От этого бывает великое зло. Иной, узнавши кое-что из видимого, говорит: знаю! И на том останавливается, не заботясь о главном. И другие высоко его ценят и ставят учителем во всем, а он все говорит им о стороннем, а главного и сам не знает» [22].

5. Поврежденная совесть повреждена страстями. В таком состоянии она все меньше становится гласом Божиим и все больше обслуживает тот или иной богопротивный дух в человеке. Искушение поврежденной совести проявляется либо в ее активном давлении на человека изнутри, либо в угасании ее движений, так что человек остается без какого-либо внутреннего руководителя.

Известны три действия или функции совести: как законодателя, как судьи и как воздаятеля. Во всех трех проявлениях она вступает в отношения с рассудком, чувствами (эмоциональностью) и волей. Так как последние три у человека-грешника расстроены, то совесть, пользующаяся ими, опирающаяся на них и оправдывающая их, становится через них же и поврежденной. Так, в действиях ума совесть может слышать неправду, но не будет восставать против нее; выразив небольшое безпокойство, она скоро утихнет, оставив человеку говорить так, как он желает говорить. В других случаях совесть будет сочетаться с неправдой, как с правдой, и будет подвигать человека действовать от воспринятой лжи. Это часто происходит тогда, когда человек внимает слухам и сплетням, при этом повышенная чувствительность к ним, обычное оживление и некоторая жадность, с которой человек их слушает, поддерживаются помраченной совестью. Более того, она может подвигнуть человека разнести ложный слух повсюду, дабы «уберечь, спасти» других от «заблуждений». В других случаях поврежденная совесть может толкнуть к более активным и решительным действиям: к запрещению, общественному суду или даже расправе без суда и следствия. При этом человек будет себя чувствовать совершенно правым и даже убежденным, что по-другому он поступить не мог. Сколько по этому поводу происходит конфликтов, раздоров, сколько возбуждается общественных процессов, созывается различных комиссий и собраний. После того как обнаружится напраслина, не справедливое обвинение или подозрение, поврежденная совесть не найдет в себе сил признаться вслух в своей ошибке, повиниться, попросить прощения. Человек, пытаясь склонить себя на справедливое примирение, сделает это как бы невзначай, мимоходом, или устроит все, по возможности, безболезненно для своего самолюбия, либо со временем остынет в своем намерении и оставит его, не извиняясь и не примиряясь с ближним.