Сесилия Агнес – странная история - Грипе Мария. Страница 2
Андерс ничуть не возражал. Ему очень хотелось иметь дочку, а им с Карин, по всей видимости, других детей, кроме Дага, уже не завести.
Карин работала библиотекарем, Андерс учительствовал в гимназии. Оба любили свою работу, и застать их дома было не так-то просто.
«Даг становится все больше похож на Андерса», – говорили друзья. Или: «Прямо вылитая Карин!»
Но это неправда. Даг не походил ни на мать, ни на отца. Он был самим собой, да еще как!
И Нора, и Даг считали эти поиски сходства попросту смехотворными. И все же такие разговоры внушали Норе легкую зависть. Ведь они подчеркивали, что Даг неразрывно связан с Андерсом и Карин, что они семья.
Зато Нору сравнить не с кем. Она ни с кем не связана. Не принадлежит к семье. Пусть даже Андерс и Карин никогда не давали ей этого почувствовать. Во всяком случае, намеренно. Всегда приходили на помощь, старались понять. Они – люди замечательные.
А вот она – дуреха. Подозрительная и обидчивая. Хорошо хоть, сама это понимала. Правда, поделать ничего толком не могла. Сплошь да рядом ее больно задевали мелочи, которых никто другой не замечал. Например, та бесспорная естественность, с какой именно Дага, а не ее поселили в комнате рядом со спальней Андерса и Карин.
Норе отвели отдельную комнату в другом конце квартиры – дескать, чтобы «никто ей не мешал». Меняться она бы не стала, ни за что на свете, она любила свою комнату, и все же мелкое, гадкое подозрение нет-нет да и выползало. Понятно, им же охота побыть там в своем кругу, они ведь семья. Ночами, у себя в комнате, она словно бы слышала, как они тихонько снуют по кухне: наконец-то есть возможность уютно посидеть втроем, без нее.
Как-то раз она пробралась туда и, похоже, застала их врасплох.
«Ой, ты не спишь? Мы не хотели мешать…»
Заботливые слова, добрые, но вдруг на самом-то деле все наоборот? Вдруг это они не хотели, чтобы она им мешала? Только виду никогда не показывали и не покажут.
Она-то понимает, как обстоит дело, думала Нора, но опять-таки не показывает виду.
Они же не виноваты, что она навязалась им на шею. И изо всех сил стараются, чтобы она чувствовала себя членом семьи. Невдомек им, что этим они лишь подчеркивают, что она все-таки чужая. И вполне естественно. Она просто-напросто не их ребенок. Тут ничего не изменишь. Но они не желают этого признавать.
И не иначе как верят собственным словам, когда твердят, что им в голову не приходит считать Нору чужим ребенком.
Сколько раз она слышала, как они говорили это своим друзьям. Говорили всегда одинаково искренне, правдиво, но у нее тотчас же мелькала гадкая мыслишка: будь это правда, стали бы они уверять других?
Под хорошим присмотром. В добрых руках. И все-таки одинока, покинута. Как одно вяжется с другим? Конечно, она неблагодарна и несправедлива – и к живым, и к мертвым. В иные дни это очень осложняло жизнь.
Тогда Нора как неприкаянная слонялась по квартире, из комнаты в комнату. Вот и нынче утром, проснувшись, она сразу заподозрила, что день, скорее всего, будет нелегкий. Ночью ей приснился сон…
Нет, сейчас в это углубляться не стоит. Ведь в конце концов на свете не она одна чувствует себя одинокой и покинутой. Хотя утешение слабое.
Нора прошла на кухню, заглянула в жестянки с хлебом и печеньем – ничего привлекательного. Открыла балконную дверь и опять закрыла. На улице холодище. Но пахнет весной. Какая-то пичуга щебечет в снегу. Другие наверняка бы порадовались, а она чуть не заплакала. Глаза на мокром месте, по крайней мере сейчас. Должно быть, виноват сон, который она видела ночью и никак не могла вспомнить…
Хотя утром, едва проснувшись, подумала: конечно же все дело именно в этом! Мама была слишком красивая, а папа – слишком умный. Она им в подметки не годится. Потому они и сгинули. Авария произошла не случайно. Если б они любили ее, то взяли бы с собой в машину. И теперь ее бы тоже не было, и никому бы не понадобилось ее опекать. Да, все дело именно в этом.
Вот, значит, какова правда.
В иные дни она просто не могла отделаться от таких мыслей, хотя прекрасно знала, что они ужасно несправедливы. И, как правило, накануне ночью ей снился некий сон. После она, бывало, весь день напролет грустила, каждую минуту, каждую секунду. Отчаянно грустила и чувствовала себя одинокой, покинутой. Но своего сна никогда вспомнить не могла.
– Нора! Привет!
Даг. Идет сюда, к ней. Голос веселый, бодрый. В каждой руке по большой булке. Одну он протянул ей.
– Держи! Это тебе!
– Спасибо.
Нора взяла булку, а Даг испытующе посмотрел на нее.
– Слушай, ты что, опять размышлениям предавалась?
– Да, а что?
– Вид у тебя грустный. Ешь булку, и все пройдет. Она послушно откусила кусок и правда повеселела, а Даг меж тем, продолжая болтать, рассказал, что опять видел «необыкновенную девочку». Ну, кассиршу из универмага «Темно». И с каждым разом она кажется ему все более необыкновенной.
– Потрясающе! В каком же смысле необыкновенной?
Даг прислонился к изразцовой печке и устремил взгляд куда-то в пространство.
– Есть люди, которые просто не поддаются описанию.
Он снял с булки верхнюю половинку и задумчиво слизывал сбитые сливки. Нора с нежностью смотрела на него. Даг со своей неописуемой девочкой, которая то ли существует, то ли нет.
– А я поддаюсь описанию?
– Ты? – Он прямо-таки удивился. – Ты – это ты! Оба рассмеялись.
– Сколько же ей лет, твоей неописуемой?
Трудно сказать. Их ровесница. Может, чуть постарше. Шестнадцать примерно. Дагу уже исполнилось пятнадцать, Нора была на несколько месяцев моложе.
– Небось хочешь с ней познакомиться, да?
Даг удивленно и вопросительно взглянул на нее, потом улыбнулся.
– Не знаю. У меня же есть ты!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Последнее воспоминание о маме, такое живое, яркое.
Нора сидела в кроватке, пришло время дневного сна. Высоко над головой круг света – от лампы.
Мама была в черном. Она появилась в этом круге света, с зонтиком в белых цветах, открыла его и покрутила в руке. Улыбаясь. Опять сложила зонтик – пора идти.
Да свидания. До свидания. Она улыбалась.
Нора совсем не хотела отпускать маму. И не желала говорить «до свидания». Мама с сияющей улыбкой наклонилась к ней, а Нора не улыбнулась в ответ, вцепилась в зонтик, потянула к себе.
Не уходи! Она заплакала.
Но маме нужно идти. До свидания!
Воспоминание о папе было не таким отчетливым. Он стоял у мамы за спиной и говорил, что им надо поспешить. Если б не папа, возможно, она и сумела бы удержать маму. Возможно? Хотя он был сильнее. Внезапно протянул руку и отобрал у них зонтик. Нора взвизгнула. Но волей-неволей отпустила зонтик, который мама отпустила еще раньше. Папа был гораздо сильнее их обеих. Она заплакала навзрыд.
Родители склонились над ней. Ну-ну, они же скоро вернутся. А сейчас им пора идти. Обоим. Вместе. Слезами тут не поможешь.
Они помахали ей и попятились к двери. Мы скоро вернемся. Скоро. Скоро.
Папа взял маму за руку, и они ушли.
И больше не вернулись.
Жили-были…
Короткая сказочка.
Тут ей и конец.
Прошли годы, прежде чем Нора выяснила, что случилось. Никто не хотел говорить об этом. Все молчали. Пришлось докапываться самой. По кусочкам собирать головоломку. Сплошной сумбур, а помощи ждать неоткуда.
Мама с папой ехали на машине. Еще там замешался какой-то поезд. Но кто ехал на поезде, она не поняла и долго ломала над этим голову. Потом оказалось, что поезд просто ехал. Сам по себе. И машина ехала. И они столкнулись.
Виноват был поезд. Хотя кое-кто говорил, что папа. Вдобавок тут были замешаны двое похорон. Сперва одни. Потом еще одни. На первых мама и папа должны были присутствовать. Кто-то из стариков умер, и его хоронили.
Правда, мама с папой туда не успели. Они явно опаздывали, что-то с ними случилось, и они попали в больницу. Так или иначе, виноват был поезд.