Тайник теней - Грипе Мария. Страница 24

Но из-за того, что мы обе серьезно относимся к своей профессии, мы умеем уважать мнение друг друга. Ингеборг не отрицает мой стиль работы и не считает свой единственно правильным. И наоборот – я не задираю нос и не критикую ее. Даже когда речь заходит о кино. Здесь у нас совершенно противоположные взгляды, и мы можем здорово поспорить, но все равно не ссоримся. Скорее даже наоборот.

Однако в глубине души мы обе пока еще не определились, а продолжаем искать, по-разному пробуем себя. Вряд ли кто-то из нас уже нашел единственно правильный путь. Вполне вероятно, что мы обе постепенно придем к чему-то третьему, общему для нас. Хотя на самом деле не знаю, стоит ли к этому стремиться. Что ни говори, мы переживаем плодотворный период. Нам необходимо научиться думать и работать, исходя из собственных исходных позиций, и прийти к одной цели, пусть и разными путями.

Мне кажется вполне естественным критически взглянуть на себя глазами другого, чужого человека. Возможно, это звучит страшновато, я как бы выхожу из себя самой. Одна половина меня руководит другой. Окидывает ее оценивающим взглядом и критикует. И до тех пор, пока я не разберусь с внешним обликом персонажа и его поступками, У меня не появятся никакие чувства. А у Ингеборг все происходит как раз наоборот. Ей совершенно неинтересен внешний облик до тех пор, пока она не уяснит себе его внутреннее, эмоциональное содержание.

Это мне более-менее понятно. Но мне кажется, Ингеборг недостаточно твердо отстаивает свое мнение. Ставит себя в сильную зависимость от режиссера.

Сама же она отнюдь не считает, что чересчур поддается чьему-то влиянию. Это только так кажется, уверяет Ингеборг, поскольку она всегда внимательно прислушивается к тому, что говорят другие. В том числе и режиссеры. И правда, она, как никто, умеет слушать. В этом ее сила, но одновременно и слабость. Ведь этим, к сожалению, могут воспользоваться другие, хотя Ингеборг в это и не верит.

Кстати, все студенты театральной школы рабски исполняют волю режиссера. Кроме меня – я предпочитаю быть режиссером самой себе. Но это не приветствуется, а зря. По-моему, в этом-то и заключается ошибка, ведь никто лучше меня не знает моих возможностей. С моими методами работы я вправе это утверждать. Однако иногда глупо чересчур настаивать на своем. Если все будут так поступать, к чему это приведет? Ингеборг права. Конечно, объединяющая сила нужна, должен быть кто-то, кто заботится о целостности спектакля.

Вот об этом мы и разговариваем с Ингеборг. Опытные актеры, наверное, только посмеялись бы над нами, ну и пусть. У них мы можем многому поучиться, но и собственный опыт нам тоже необходим. Нам кажется, что мы можем большему научиться у самих себя и друг у друга. Благодаря нашим пространным дискуссиям. Мы заставляем друг друга мыслить. Ингеборг говорит, что только сейчас начинает понимать, чем занимается. Я очень обрадовалась, когда она вчера призналась в этом. У меня самой такое же чувство.

Ингеборг оказалась интересной личностью, как я и предполагала до того, как мы познакомились ближе. Даже много интереснее, чем я.

Но к делу!

Здесь, между прочим, происходят интересные события!

Я сижу дома одна, пью чай и наблюдаю за птичками, которые растаскивают сноп соломы во дворе. Часы только что пробили начало третьего. На улице еще светло, день ясный.

И тут раздается стук в дверь!

Сердце у меня в груди так и подскакивает!

Только через минуту я поняла, что происходит. Настолько сильно я погрузилась в себя.

Кто бы это мог быть? В такой день! Вес, кого я знаю, в отъезде. Открывать дверь нет ни малейшего желания.

Но стук повторяется.

Это может быть только Ингеборг. Мы вообще-то собирались встретиться с ней завтра, но, возможно, она вышла прогуляться. И решила заглянуть ко мне. Я, уверенная в том, что это Ингеборг, иду открывать дверь, но на всякий случай все равно спрашиваю: кто там?

– Это я, Хедда, дружок. Хедда!

Бабушка Берты, Нади и Роланда, а также моя собственная. Впрочем, в этом совершенно уверена только я одна. Хедда, к сожалению, в этом сомневается! Впрочем, не знаю, что она сейчас об этом думает. Мы уже давно не говорили с ней о папе.

Но я называю ее «Хедда». А не «бабушка».

Хотя какое это имеет значение? Как бы я ее ни называла, она все равно останется той, кто она есть.

Мама хотела, чтобы я называла ее «тетя», но Хедда была против, так что, к счастью, мне удалось этого избежать.

И вот дверь распахивается, и на пороге стоит она – розовощекая, улыбающаяся, веселая, как всегда! Мы бросаемся друг другу в объятия.

Хедда рассказывает, что провела Рождество у детей. Она думала, что я тоже буду там. Но раз вышло по-другому, она решила сама навестить меня.

– Если Магомет не придет к горе, то гора сама явится к нему, как известно, – говорит она.

Долго гостить Хедда не собирается. Она никогда этого не делает. Появляется внезапно, словно молния, и так же быстро исчезает. И никогда заранее не извещает о своем приезде, а действует по сиюминутному побуждению. Но обладает редким даром сделать встречу радостной и светлой.

– Как тебе повезло, что я оказалась дома! – восклицаю я.

– Я это знала. Иначе бы не приехала, – улыбается в ответ Хедда.

Но откуда она могла это знать?

Даже если она знала от Берты, что я не собираюсь никуда уезжать, я могла бы просто выйти из дома и не вернуться до позднего вечера.

– Но, милая моя, такое я всегда предчувствую. Со мной никогда не случается, чтобы я приехала понапрасну.

– Но как же это возможно?

– Все дело в возрасте, дружок. В моих летах с человеком происходят удивительные вещи!

Хедда права. Она – моя добрая фея.

Хедда пробудет у меня только чуть больше часа, а потом уедет в свой родной городок. Но за этот час успевают случиться действительно удивительные вещи, которые всегда сопровождают ее появление. Как я люблю ее за это!

Сага!

Подумать только, что человек, которого так редко видишь и с которым нечасто сталкиваешься в повседневной жизни, может так много для тебя значить! Только потому, что он существует. Мне кажется, что та защищенность, которую я несмотря ни на что все же чувствую в своей жизни, исходит именно от Хедды. И хотя мы теперь почти никогда не видимся, она – моя точка опоры. Хедда и Вещая Сигрид!

Но это еще не все!

Ты знаешь, что я уже давно втайне мечтаю о маленькой муфточке. Какое количество витрин я обошла этой зимой, разглядывая в них всевозможные муфты! Мне всегда представлялось, что муфта не только греет в мороз и непогоду, но и составляет человеку нечто вроде живой компании. Почти как домашнее животное.

И представляешь, я получила в подарок муфту! Она гораздо красивее всех тех, что я видела или о которых осмеливалась мечтать.

У Ингеборг тоже есть муфта – очень элегантная. Из какого-то ценного меха, не помню, как называется. Но моя муфта лучше. Из натуральной ондатры. И шапка из того же меха. Обе – и шапка и муфта – подбиты черной шелковой материей. И все это мне подарила моя бабушка!

Такой же подарок получила Берта!

Это поистине замечательный сюрприз!

Однако…

Всегда, как известно, найдется какая-нибудь крошечная заноза.

Как я узнала от бабушки, Берта сейчас направляется в Замок Роз, чтобы провести там остаток каникул. Решение об этом было принято спешно. Лидия сама позвонила ей по телефону и пригласила в гости. Это произошло накануне сочельника. Берта обещала приехать туда как можно скорее и отправилась в путь сегодня утром вместе с Хеддой. Но пути их лежали в разные стороны, и поехали они разными поездами.

Интересно, что бы это могло означать, что мама – то бишь Лидия – вдруг взяла и ни с того ни сего позвонила Берте? Как-то на нее непохоже.

Это потому, что им сейчас очень скучно в Замке Роз, полагает Хедда. «Боюсь, что им всем там приходится несладко. Жизнь в замке небогата событиями».

Розильда почти целый год провела в Париже, где училась в художественной школе. Но когда в мире запахло войной, ей, разумеется, больше не разрешили оставаться во Франции. Это стало для нее глубоким разочарованием, я знаю об этом, поскольку получила тогда от нее очень грустное письмо. Она возвращалась домой с большой неохотой. И до самой последней минуты тянула с отъездом из Парижа.