Академия Трёх Сил. Книга вторая (СИ) - Мичи Анна "Anna Michi". Страница 3

Глава 3

Во входную дверь постучали, и я обернулась. Кого ещё принесло как раз к обеду?

Вариантов было немного: это или парень Лидайи, Ларн, или Карин. У обоих было право проходить без уведомления, о всех других гостях дух-хранитель сообщал и спрашивал, можно ли пропустить.

 – Иди открой, Ларн сегодня занят, – крикнула с кухни Лидайя.

На пороге и впрямь оказался Карин – весь в чёрном, как всегда, чёрные волосы прихвачены цветным шнурком, как стало модно у наших парней в последнее время.

То есть, кажется, Карин: я с полсекунды молча сверлила его глазами, чтобы быть точно уверенной. Только что, буквально на прошлой неделе, Вейн опять обвёл меня вокруг пальца, притворившись братом. Я болтала с ним полчаса, прежде чем сопоставила лукавые искорки в зелёных глазах и странные, полные подколок реплики.

 – Я это, я, – рассмеялся Карин. – Пароль, помнишь?

Он начертил в воздухе знак «иссен», и только тогда я его пропустила.

Не то чтобы случилось бы нечто страшное, пусти я не Карина, а Вейна – просто он снова изводил бы меня идиотскими шуточками и злил бы Лидайю. Хуже всех при этом раскладе приходилось Карину, потому что Лидайя понятия не имела, что их двое, и злость свою потом вымещала на Карине. Вот мы и договорились о пароле.

 – Привет, – Лидайя выглянула из кухни.

 – Всё кашеваришь? – Карин протянул ей холщовую, битком набитую сумку. Судя по торчащему из неё пучку зелёного лука, внутри были продукты.

 – Ты ж моя радость! – расцвела Лидайя. – От Сатьянки не дождёшься, она, по-моему, не знает, где вообще в академии продуктовые лавки.

 – Обижаешь, – вмешалась я, – еду я везде найду.

Обмениваясь добродушными шуточками, мы сели за стол. Такие обеды у нас были в последнее время вошли в привычку. Лидайя обожала готовить, говорила, это напоминает ей о доме – ну а мы с Карином обожали хорошо поесть. При этом каждый делал посильный вклад: Карин притаскивал продукты, а я мыла посуду.

Сразу после обеда Лидайя куда-то засобиралась и быстро сбежала, мол, дела. Какие именно дела, она не сказала, зато перед тем, как исчезнуть, бросила на меня многозначительный взгляд.

Я закрыла за ней дверь. Застыла в нерешительности.

Воздух в комнате вмиг изменился, стал тяжёлым и тягучим, так, что неловко было даже поднять глаза.

Негодяйка Лидайя специально оставила нас с Карином наедине. Если раньше она сводила меня с Хеном, то теперь у неё появился новый объект.

И всё бы ничего, да только…

 – Может, поиграем во что-нибудь? – спросил вдруг Карин. Голос у него стал ломким и хрипловатым, так что было ясно: он тоже заметил и понял моё напряжение. Но великодушно предложил способ развеять его.

Я с радостью согласилась. Достала карты, и мы с Карином устроились на диване в гостиной, купленном несколько месяцев назад, когда мы с Лидайей стали жить вместе.

Мы сыграли несколько партий в карты, потом в сигнисс – новую игру, только-только начавшую входить в моду, с деревянными фишками и хитроумными ловушками.

А потом Карин, так же просто и внезапно, задал тот самый вопрос, которого я ждала и боялась с момента, когда за Лидайей закрылась дверь.

 – Ты… подумала? Скажешь, что решила? Или тебе нужно ещё время?

Я закусила губу. Сердце застучало сильнее, волнение разгорячило кровь. Нахлынул сильный внутренний жар. Чувствуя на себе неотрывный взгляд Карина, я встала и отошла к окну.

Неделю назад Карин предложил мне встречаться.

Он вообще впервые признался мне в своих чувствах почти сразу после того, как Хен ушёл. Но одновременно с этим я узнала ещё кое-что: оказывается, он подозревал, что Хен из ночных, и ничего мне не сказал. Не предупредил, не намекнул.

Карин оправдывался этикой ночных, тем, что не допускал ни разу мысли, что Хен может мне навредить – но всё равно шок оказался слишком большим, и, узнав об этом, я почти месяц с ним не общалась.

Потом отношения возобновились, но о чувствах никто не заговаривал. Я всё ещё не допускала мысль о новых отношениях, а Карин, кажется, давал мне время оправиться.

Но потом он возобновил осаду. Поначалу мягко, исподволь: звал гулять, водил в город, помогал с тренировками, выступая бессменным партнёром, тормошил, не давая скатиться в меланхолию и жалость к себе.

А неделю назад припёр к стенке внезапным признанием.

Перед внутренним взором встали лихорадочно блестящие зелёные глаза. Вечером, после очередной тренировки, проводив меня до дома, Карин, вместо того, чтобы помахать на прощание и уйти, вдруг встал перед дверью, загораживая мне путь.

Его голос звучал хрипло и надрывно, как будто то, что он говорил, разрывало ему душу. Сначала я вообще не поняла, что он несёт, он говорил глухо, отрывисто, неразборчиво, и в осмысленную фразу это никак не складывалось:

 – …если нет, то скажи нет. Просто я не могу больше так. Или я с тобой, или мы друг друга не знаем. Потому что больше это терпеть невозможно.

Я как окаменела, впитывая этот бессвязный поток эмоций. Не дождавшись ответа, Карин посмотрел на меня с отчаянием.

 – Я… – было видно, как тяжело ему даются эти слова. – Я не знаю, что делать… ты мне нравишься… очень сильно. Я думал, когда его больше нет… нет, не так. Не знаю, что я думал. В общем, я ни на чём не настаиваю, просто… я не хочу оставаться просто другом, безотказной жилеткой. Я не подхожу на эту роль. Поэтому хочу, чтобы ты знала: или мы будем вместе, или я уйду из академии.

Он выпалил это с готовностью осуждённого на казнь и вдруг как опомнился. Я впервые видела, как Карин краснеет: на смуглых скулах появился тёмный румянец. Продолжая глядеть на меня отчаянным взглядом, он пробормотал, что отвечать сразу не обязательно – и тут же позорно сбежал, оставив меня перед дверью –изумлённую и растерянную.

Это всё произошло где-то с пятидневку назад, а на следующий день Карин снова вёл себя как ни в чём не бывало, так что я даже усомнилась, не видела ли я всё это во сне.

Но теперь между нами появилось странное напряжение, усиливавшееся, когда мы оставались наедине – вот как сейчас.

Хагос… Карин дал мне неделю на раздумья, но этого времени совсем не хватило. Можно сказать, за эту неделю моё единственное достижение оказалось в том, что я научилась запихивать мысли о признании Карина в самый дальний уголок мозга. Потому что чем больше я об этом думала, тем меньше понимала себя саму и собственные чувства.

Карин мне нравился. Определённо нравился, даже больше: я подсознательно считала его своим. Настолько своим, насколько своими ощущаешь обыкновенно руки или ноги: они всегда при тебе, всегда послушны, почти никогда не подводят. Вот и Карин – он постоянно был рядом, поставлял плечо, выслушивал разные глупости, смешил и вообще делал жизнь веселее.

При всём этом мне было очень сложно представить его своим парнем. Просто потому что – ну, это же Карин. Но вот когда он смотрел на меня тем отчаянным взглядом, внутри совершенно точно заволновалось и потеплело. Что-то полузабытое, засыпанное пеплом, словно вздрогнуло, протягивая сквозь слой пепла новый росток.

И сейчас тоже – я ощущала затылком его пристальный взгляд, и от этого кровь быстрее текла по жилам и сбивалось дыхание. А когда я услышала, как Карин встаёт, тогда вообще словно все волоски на теле встали дыбом, как перед грозой.

Шаг, другой, третий. Я, не оборачиваясь, прикусила губу. Спине стало теплее: это передавался чужой жар. Карин совсем близко… если сейчас я шагну назад, я коснусь спиной его тела.

Но я не двигалась с места – и Карин не приближался тоже.

Дышать становилось всё труднее, грудь словно охватывали тугие огненные кольца. Я вцепилась руками в подоконник. Склонила голову. Если сейчас я не обернусь и ничего не скажу, он уйдёт.

Он уйдёт, и я никогда его больше не увижу. Он исчезнет, вместо него на тренировки будет ходить Вейн, никто даже не заметит. Только я буду знать об этом.

Эта мысль принесла мне такую боль, как будто в грудь вонзился острый нож.