Silence - Dar Anne. Страница 14

Потянувшись к сумке и достав из нее свой планшет в изрядно потрепанном чехле, я открыла файл с видеозаписями, которые успела поместить “в облако” еще пребывая в полицейском участке. Пока система подгружалась, я бросила взгляд в окно и следующие несколько секунд любовалась белоснежным лунным светом: из-за быстро плывущих облаков он казался рваным и каким-то диковинным.

Вернув взгляд обратно к планшету, я начала просмотр видеозаписей, каждая из которых обрывалась на одном и том же времени: 13:07 – 31.10.20**. Я была уверена в том, что досмотрю все пять записей, и я их определенно точно досмотрела, убедившись в том, что в них невозможно найти ничего, что было бы связано с вечеринкой, состоявшейся в доме Оуэн-Гринов в Хэллоуин с 21:00 – 31.10.20** до 00:01 – 01.11.20**. Однако я совершенно не помнила, на каком из моментов во время повторного просмотра очередной записи отключилась. Проснувшись только утром, с планшетом на животе, я сначала не поняла, что произошло. Лишь спустя полчаса я осознала, что впервые за последние четыре месяца смогла проспать всю ночь без единого пробуждения и нервного сна, и при этом умудрилась выспаться чуть ли не за все предыдущие четыре месяца болезненного недосыпа.

Какое-то чудо.

Глава 10.

Афина Фрост.

Мой отец обожал греческую мифологию, отсюда и клички всех когда-то живших в нашем доме собак: Гектор, Талай, Балий и Ксанф, Лелап. Отсюда и моё имя, которое, как рассказывала моя мать, он выбирал с величайшим трепетом.

Моя мать умерла, когда мне было пять лет, незадолго до моего перехода из детского сада в школу. Возможно поэтому у меня позже были проблемы с дисциплиной. Или возможно потому, что отец, так больше никогда и не женившийся, воспитывал меня без женской помощи. У него, конечно, в разные периоды жизни имелись связи с разными женщинами, но все они были непродолжительными, обычно длились не больше года и никогда не развивались на моих глазах. Мать так и осталась единственной женщиной, которой отец позволил переступить порог своего дома. Позже из девочки в женщину превратилась я, что мой отец совершенно проморгал. Даже когда у меня начал расти живот, он не мог до конца осознать, как такое возможно.

Когда я залетела в колледже, отец не свирепствовал, как обычные отцы в подобных случаях. Ему, конечно, было печально оттого, что его юная дочь решила примерить на себя роль матери-одиночки, но он поддержал меня в моей тогда еще подростковой уверенности родить ребенка для себя, а уже спустя месяц после моего ухода из колледжа и возвращения в город и вовсе не скрывал своей радости. После поступления в колледж за тридевять земель от Маунтин Сайлэнс – специально забралась так далеко, чтобы “посмотреть мир” – я впервые за год приехала к отцу в гости. И хотя мы созванивались с ним каждый день, отец так сильно скучал по мне, что когда я сообщила ему новость о том, что я приняла решение уйти из колледжа, чтобы вновь заселиться в отчий дом и уже через семь месяцев родить ему здесь внука, он сначала едва не подпрыгнул от радости и только потом спросил про отца ребенка, потом опечалился, потом понял, что не всё у меня в жизни будет гладко, однако и это осознание вскоре сменилось неподдельной, какой-то по-мужски детской радостью.

Отец был владельцем единственного в Маунтин Сайлэнс кафетерия и по совместительству бара, так что в деньгах мы никогда не нуждались. Даже после рождения Камелии у нас не возникло никаких финансовых трудностей: отец обустроил для своей первой внучки самую красивую детскую спальню в округе, позволил мне купить для ребенка недешевое преданное, разрешая приобретать для его внучки детское белье только из натурального хлопка, он осыпал Ками куклами и книгам… Как же много книг он тогда купил! Оформил целый стеллаж с детскими сказками, с каждым годом взросления внучки обновляя эту пёструю коллекцию. Так Ками и осталась у того книжного стеллажа с книгами, заготовленными для нее дедом на десятилетие вперед. Сейчас ей остается прочесть всего пятьдесят семь книг из трехсот тридцати, оставленных ей дедом, а она лежит в состоянии комы на больничной койке, с аппаратом искусственного дыхания, покрывающего её миленький курносый носик… Я ужасная мать. Никакая.

Я родила Ками в девятнадцать лет. Отцом ребенка стал молодой и красивый профессор колледжа, в котором я училась, грезя стать первоклассным менеджером по работе с клиентами. Естественно наши встречи были тайными – если бы на работе моего любовника узнали о том, что он встречается со студенткой, его бы определённо уволили, лишив права преподавать в других учебных заведениях. И тем не менее он был готов рисковать своей карьерой ради страстных ночей со мной. Мне нравилось в нем это. Ему же нравился мой смех и громкий голос, которым я сводила его с ума нашими длинными ночами. А потом я узнала, что забеременела. А он узнал о том, что его пригласили преподавать в университет. Перевод из колледжа в университет – отличная ступенька в преподавательской карьере. Я хотела ему сказать, что беременна, но он сказал мне о своём повышении первее. Мне не хотелось, чтобы он произнес вслух просьбу избавиться от ребенка, не хотелось, чтобы он разрушил свой улыбчивый образ – мне хотелось его сохранить таким для себя навсегда. Мы отпраздновали его повышение бурной ночью, затем на рассвете он уехал в другой город, пообещав, что расстояние не сможет разрушить наши отношения, которые, по сути, сводились к одному лишь сексу, так как ходить держась за ручки по кинотеатрам и паркам мы не могли, опасаясь быть замеченными общими университетскими знакомыми, я же тем же утром отправилась в колледж, забрала из него документы и уже спустя сутки тряслась на заднем сиденье автобуса, возвращаясь к отцу в Маунтин Сайлэнс. Спустя полтора года я опомнилась, вернее, меня заставил посмотреть на эту ситуацию под другим углом отец. Когда Камелии исполнился год, я вернулась в город и попыталась разыскать её отца, чтобы всё рассказать ему, но время уже было упущено. При помощи старых подруг, продолживших своё обучение в колледже, я узнала, что спустя четыре месяца после перевода моего молодого профессора в университет, находящийся в ста милях от моего колледжа, он воспользовался какой-то университетской программой и улетел преподавать куда-то в Японию. Так его следы и затерялись окончательно, и бесповоротно. В течении жизни я предпринимала спонтанные и совершенно необоснованные попытки найти его через интернет, но каждый раз никого не находила. Этого человека словно и не существовало никогда. Прекрасный принц, порожденный моим воображением и породивший моего ребенка. Как странно…

С отцом мы жили душа в душу: большой дом с цветущей лужайкой, успешный гастрономический бизнес, два подержанных автомобиля, новый и последний отцовский щенок Лелап, породы ретривер – вот оно счастье. И если в детстве отец воспитывал меня приблизительно той же манерой, которой можно было бы успешно воспитывать сына, к своей внучке он относился так, словно в ней была заточена дюжина нежных девочек. Настолько трогательна была их связь, что и тогда, и сейчас я уверена в том, что столь тонкой связи я никогда не обрету ни с одной из своих дочерей. Такое может быть только между дедом и внучкой: любовь, растворенная в пространстве и времени, перекрывающая прошлое и опережающая будущее, существовавшая до появления одного из них, будущая существовать и после ухода последнего из них. Непостижимая человеческим умом. Нить клубка вечности.

Свои следующие отношения я начала лишь спустя пять лет после столь неудачного разрыва первых. И дело было не в том, что я жила вместе с отцом и мне было бы сложно приводить парней в дом, просто я постоянно была сосредоточена на чем-то более важном: ночные пробуждения Ками, её первые шаги, первый зуб, её первый поход в детский сад, эта ужасная ангина и блохи, у которых я ежегодно до её десятилетия отвоевывала её чудесные каштановые волосы, доставшиеся ей от её отца. Как же сильно в детстве Ками была похожа на него. С возрастом черты её лица, конечно, заметно изменились, но волосы остались чисто отцовскими.