Паноптикус (СИ) - Шкуропацкий Олег Николаевич. Страница 19

   И Людцов сделал изысканный приглашающий реверанс, как на балу у вельмож: дверные створки разошлись и в помещение, подобно танцору, мягко ступая на полусогнутых, вошёл грациозный ксеноморф - Ева Браун собственной персоной. Лицо Шариева резко дёрнулось, словно ему заехали в челюсть. Физиономия профессора вытянулась от ужаса и приобрела перламутрово-сиреневый оттенок. Должно быть, он потерял дар речи.

   Людцов смаковал момент. Он был глубоко удовлетворён и со всем тщанием любовался. Любовался, взирая то на поглупевшую рожу профессора, то на точённую фигуру своей избранницы. В хорошо освещённом помещении, среди стеллажей с документацией Ева выглядела великолепно. У неё всё было на месте и чёрствая икроножная мышца, и отводные пары отростков за плечами, и твёрдые, похожие на маленькие чёрные валуны, ягодицы. Ева была чертовски хорошо сложена, она не имела ни грамма лишнего жира и напоминала олимпийскую чемпионку по художественной гимнастике. Это выглядело особенно разительно на фоне расползающейся, одышливой массы профессора. Её массивная, с выдающейся вперёд челюстью, голова казалось к чему-то принюхивается.

  - Не может быть. Этого не может быть. Но как? Как? - бубнил себе под нос Кирилл Антонович.

  - Скажу честно: было нелегко, пришлось чем-то пожертвовать. Ты даже не представляешь сколь многим. Очень многим, собственно, - всем. Ради этого я добровольно прекратил быть человеком. Прежде чем наладить отношения, я скормил этой бестии всех оставшихся в живых членов экипажа, одного за другим, всех до единого. Ни много ни мало. Нет вру, один ещё жив до сих пор, представляешь, - это ты. Профессор, я оставил тебя на десерт. Можешь гордится, ты - финальное блюдо, жирная точка пиршества. Надеюсь это тебе польстит, потешит твоё самолюбие. Всё-таки, как ни как, я выделил тебя среди прочих яств.

  - Ты... больной - глупо сказал Шариев; его челюсть тряслась, спесь великого учёного куда-то испарилась, он даже не заметил, как перешёл на ты.

  - Ну что вы, не стоит благодарности. Всё ради любимого учителя - Людцов иронизировал; он снова проделал карикатурно-виртуозный реверанс.

   Теперь, когда поверженный во прах профессор перешёл на ты, Владислав, повинуясь какому-то нездоровому, маниакальному инстинкту, снова начал ему церемонно выкать. Он интуитивно уловил, что таким образом может более унизить своего оппонента. Кибернетик полностью владел ситуацией и мог позволить себе щепотку нарочитой манерности, как приправу к готовящемуся деликатесу. Эта манерность ни к чему не обязывала, она просто хорошо шла к мясу профессора. Людцов любил работать на контрастах, это была его страсть, он обожал перепады, диссонансы и разные несоответствия. Час когда Кирилл Антонович пал к его ногам, был как нельзя более подходящим для формальной, интеллигентской куртуазности. В конце концов, я маркиз или не маркиз. Сейчас любая церемонность приобретала двоякий смысл, парадоксальным образом оборачиваясь в нечто себе противоположное. Людцов выкая, словно бил Шариева по голове, плющил череп профессора монтировкой, вежливость в его руках обернулась в кувалду, которой он злоупотреблял со всей дури.

  - Но ты... ты предал... предал всех... ты понимаешь... всех - лепетал со своего места Кирилл Антонович.

  - Беда с этими интеллигентами, ну что ты будешь с ними делать, ей Богу, как малые дети, честное слово. Ну кого я предал, что я предал? Голубушка вы моя, профессор, перестаньте наконец пороть чепуху. Неужели вы думали, высокочтимый мой, что понимание иных миров даётся задарма, на халяву. Очнитесь, Кирилл-свет-Антонович, ничего не бывает просто так, за просто так даже прыщик не вскочит, Вселенная не даёт за красивые глазки. Погружение в чужой мир всегда чревато. Всё это время я только и занимался что приносил жертвы во имя святого контакта, разве вам, многоуважаемый, это не понятно. И это были не только те жертвы, о которых вы сейчас подумали, нет я отдавал не съедение не только своих незадачливых братьев и сестёр по виду, я, прежде всего, отдавал на съедение самого себя. Фу как высокопарно звучит, какая гадость эта ваша фаршированная рыба, но это чистая правда: я жертвовал, прежде всего, собой, своим человеческим и только потом отдавал на съедение остальных - двадцать восемь хомо сапиенсов как с куста. Чтобы вступить в контакт с чужими, надо стать чужим. Элементарнейшая истина, которую я апробировал на собственной шкуре. Я каждый божий день убивал в себе человека. Кирилл Антонович, голубчик, считайте, что меня уже нет, я - ксеноморф, прошу любить и жаловать.

  - Если ты весь такая из себя жертва, тогда почему до сих пор жив? Объясни это тем кого уже нет, кого растерзали твоих заморочек ради. Ты лицемер, батенька, тебе было мало просто угробить людей, ты возжелал это сделать под соусом великой идеи, придуриваясь новым мессией. Хочешь проскочить в рай в чужом гробу.

   - Моральные принципы? Я знал что вы заговорите об этом, это ваш конёк, куда же вы без них, без старых добрых моральных принципов. Стоит проклюнутся чему-то новенькому, как вы начинает вопить о нравственности - одна и та же история со времён демонического Сократа. Но правда в том, что мораль не стоит на месте, она меняется. Если бы мы блюли её в неизменном виде, дорогуша вы мой, мы бы до сих пор пребывали в уверенности что земля плоская. А Земля-то ни хрена не вертится! - вдруг высоким голосом заверещал кибернетик, от мнимого удивления театрально выпучив глаза. Он юмористически подмигнул профессору и тут же, без всякого перехода, невозмутимо продолжил - Возможно я в чём-то и лицемер, но я лицемер последовательный, чего никак не скажешь о вас, мил человек, а это далеко не одно и то же: лицемер последовательный и лицемер исключительно себе в угоду.

   Ева Браун начинала испытывать нетерпение, её пасть обильно сочилась провисающей бахромой слюней, а хвост не находил себе места. Судя по всему, философским диспутам она предпочитала метод прямого действия. Ева выглядела страшно и изысканно одновременно, была чёртом, но чёртом хореографическим, чёрною балериною выбежавшей на блистающий паркет бального зала.

  - А стоило ли оно того? Может барьер между разумами не должен быть разрушен, - говоря это, Кирилл Антонович косился на стоящую рядом чёрную тварь спортивного телосложения, - может ну его на хуй этот контакт? Что мы без контакта не проживём что ли?

  - Стоит-не стоит, должен-не должен, что это за гадание на кофейной гуще, мы не в ромашки играем. Если есть такая возможность, хоть малюсенький шанс, поверьте мне, милейший Кирилл Антонович, кто-то обязательно им воспользуется. Вы меня прямо удивляете, профессор, а как же научное познание мира, любопытство, впитанное с калорийным молоком матери, прогресс, в конце концов. Что, прикажете от всего этого отказаться? Прикажете поджать хвостик и убраться обратно в пещеры, кушать сырое сало? И всё только потому что кто-то обоссался с перепугу, прошу прощение, навалил полные штанишки. Я был о вас большего мнения. Нет, голубчик мой, так дела не делаются, назвался груздем - полезай к чёрту в кузов и нечего заднюю включать - поздно, об этом надо было думать несколько тысячелетий тому назад.