Медленные пули - Рейнольдс Аластер. Страница 2

– Вероятно, – ответила я.

Все это еще предстояло всесторонне обдумать.

– Послушайте, мой внешний вид – не моя вина. Гроссарт, которого вы знаете по своим исследованиям, был мальчишкой, тридцатилетним парнем.

– Но вы, должно быть, прошли курс лечения от старости, иначе мы не вели бы сейчас этот разговор.

– Верно, только это было ничуть не похоже на марсианское лечение. Не забывайте: если бы его можно было пройти запросто, вообще не случилось бы никаких беспорядков. А я в то время был слишком занят, стараясь исчезнуть, чтобы думать еще и о качестве лечения. – Он потер рукой макушку: морщинистая красная кожа в венчике колючих седых волос. – Мой психологический возраст составляет примерно семьдесят лет, хотя я родился сто тридцать два года назад.

Теперь я взглянула на него внимательнее, вспоминая изображения Джима Гроссарта, с которыми ознакомилась много лет назад. Его лицо было настолько лишено индивидуальных черт – чистый холст, – что не было смысла гадать, как он мог бы выглядеть в старости. Но на самом деле ничто в человеке, сидевшем напротив, не противоречило моим ожиданиям.

– Если вы действительно Джим Гроссарт… – Теперь я говорила, понизив голос.

– Никаких «если», Кэрри.

– Какого черта вы ждали семнадцать лет, чтобы со мной встретиться?

Он улыбнулся:

– Вы уже допили кофе?

Мы вышли из «Ленивцев» и поднялись на лифте на шестнадцатый уровень города, к тому месту, откуда прыгали дайверы. Их падение начиналось с мостков, которые выступали на тридцать метров из городской стены и завершались кольцеобразной платформой. Дайверы в ярких костюмах стояли в ожидании на кольце – ограждение было только с внешней стороны, – и время от времени один из них шагал в центр кольца и падал. Иногда они прыгали по двое и по трое; иногда были связаны друг с другом. Из всей амуниции у них имелось лишь дыхательное оборудование и костюмы белок-летяг – ни парашюта, ни страховочного реактивного ранца.

Это сильно смахивало на самоубийство. А иногда им и являлось.

– Должно быть, это весело, – заметил Гроссарт, пока мы уютно сидели в герметизированной смотровой галерее.

– Ага. Если вы клинический сумасшедший.

Мне тут же захотелось взять свои слова обратно, однако Гроссарта они, кажется, не задели.

– Ну, прыжки со скалы не так уж трудны, если вы интуитивно схватываете суть уравнений Навье – Стокса и знакомы с основными принципами аэродинамики. Там даже дают напрокат беличьи костюмы для двоих.

– Даже не думайте об этом.

– Что, высота – это не ваше? – произнес он, отворачиваясь, к моему несказанному облегчению, от окна. – Не очень-то по-марсиански.

Он был прав, пусть мне и не хотелось это признавать. Сила притяжения на Марсе немногим меньше двух пятых от земной – этого недостаточно, чтобы почувствовать разницу при падении со значительной высоты, зато хватает, чтобы марсиане росли, гораздо реже страдая от болезненных столкновений тела с поверхностью планеты, которые жители Земли принимают как должное. Марсиане относятся к высоте так же, как остальное человечество – к электричеству: всего лишь понимают, что это опасно, но никак не чувствуют сосущего под ложечкой страха.

А я чертовски долго отсутствовала.

– Идемте, – сказала я. – Пробежимся по сувенирным лавчонкам. Моя прапрабабушка не простит мне, если я не пришлю ей какую-нибудь пеструю дрянь.

Мы с Гроссартом выбрали один из магазинчиков, которые тянулись вдоль внутренней стены смотровой галереи, и протиснулись мимо стендов с открытками, стоявших по бокам от двери. В магазине было полно народу, но никто не обратил на нас внимания.

– Господи, только взгляните на это. – Гроссарт поднял пресс-папье – заполненную снегом половинку шара с моделью «Гидры», замершей на красном пластиковом основании.

Там был даже Гроссарт: крошечная фигурка в скафандре, лишь немногим меньше самого́ посадочного модуля.

– Простенько, но со вкусом, – сказала я. – По крайней мере, если сравнивать с этим. – И показала ему брелок в виде существа, которого при снисходительном отношении можно было принять за ленивца.

– Нет, это весьма достойный образчик товара. Взгляните-ка. – Гроссарт взял камень янтарного цвета и прочитал написанное на ценнике: – «Лечебный кристалл ленивцев. Этот камень видоизменяет и фокусирует естественные хромодинамические поля тела, обеспечивая душевную и физическую гармонию».

– Но вы же не сможете доказать, что он этого не делает?

– Нет, но, мне кажется, Брэд Тричлер захотел бы донести несколько интересных мыслей до его владельца.

Я приободрилась при упоминании геолога с «Гидры».

– Хотелось бы познакомиться и с Тричлером тоже. И с Мануэлом д’Оливейрой, пока мы здесь. Это возможно?

– Возможно.

– Я имею в виду – здесь и сейчас.

– Я понимаю, что вы имеете в виду. Да, это возможно. В конце концов, все они здесь.

– И вы не возражаете против разговоров о них?

– Нисколько. – Он положил камень на место. – Эти ребята сохранили мне жизнь, Кэрри. Я никогда не забываю о моем долге перед ними.

– В таком случае все мы перед ними в долгу. – Я разговаривала, копаясь на полке с записями якобы музыки ленивцев, причем некоторые композиции были дополнены голосами китов и эскимосским горловым пением. – Произнося эту фразу, понимаешь, как невыразимо тоскливо она звучит.

– Ну что вы! Только из-за того, что я был первым человеком на Марсе? – Он покачал головой. – Догадываюсь, как я, по-вашему, должен себя ощущать. Как Элвис в грейслендском сувенирном магазине, который изучает пластмассового себя, предназначенного для приборной доски. И конечно же, на дворе эпоха белых комбинезонов и гамбургеров.

Я недоумевающе уставилась на него.

– Но я вовсе не испытываю ужаса, Кэрри, – добавил он. – На самом деле это меня здорово забавляет.

Я посмотрела на балахон, выставленный на полке на самом видном месте. На груди красовалась надпись: «Мой лучший друг побывал в Страта-Сити на Марсе, а мне досталась только эта паршивая футболка».

– Чертовски трудно в это поверить, Джим.

– Вы все-таки не понимаете меня до конца. Чего, по-вашему, я хочу? Почестей? Нет. Я прибыл на Марс, чтобы начать колонизацию планеты. Именно по этой причине другие последовали за мной: я сделал этот первый шаг. Он был трудным, уж поверьте, но я все равно его сделал.

Я кивнула. Хотя прошло семнадцать лет с тех пор, как я написала статью о высадке, я помнила все: Джим Гроссарт покинул Землю, отправляясь в оплаченную частным фондом дешевую экспедицию – еще более дешевую, чем кто-либо мог вообразить, – смутно представляя, как будет возвращаться с Марса. Его спонсоры намеревались затем отправлять провизию и новых поселенцев, пока не сформируется колония, способная обеспечить себя. Они планировали снарядить корабль побольше, чтобы забрать тех, кто пожелает вернуться, но предполагалось, что кое-кто захочет остаться на Марсе насовсем. Так оно примерно и получилось, однако путь Гроссарта был трудным абсолютно во всем, как и ожидалось: одних только кризисных моментов хватило бы, чтобы подвести этого человека к грани безумия и, вероятно, даже толкнуть за эту грань.

Тут, как мне кажется, все зависит от того, что вы подразумеваете под психическим здоровьем.

Гроссарт продолжал:

– Знаете, что беспокоило бы меня больше? Планета, которая слишком серьезно относится к своему прошлому. Это означало бы, что нам не удалось привезти с собой кое-что человеческое.

– Что именно? Необъяснимую склонность производить и потреблять безвкусные безделушки для туристов?

– Да, что-то в этом роде.

Тут он приложил к лицу аляповатую пластмассовую маску, и передо мной вдруг предстал тот человек, которого я надеялась встретить в «Ленивцах»: молодой Джим Гроссарт.

– Кажется, здесь вам не о чем беспокоиться, – заметила я.

Гроссарт положил маску в ящик, к сотням других, как раз в тот момент, когда продавец начал недобро коситься на нас.