Рубедо (СИ) - Ершова Елена. Страница 108

— Что говорит, собака? — в окне Генрих видел толпу монахов и долговязую фигуру в алом. Фигура бесновалась, размахивала руками, но слов было не разобрать.

— Говорит, что обманываете людей. Что вовсе не молитвами и аскезой усмиряете плоть и укрепляете дух, а кутите напропалую. Будто видели, как ночью в замок привезли женщин из салона фрау Хаузер, а из нижних покоев слышалась музыка и звон бутылок.

— Досадно, вчера и впрямь расколотили ящик игристого, — трясущимися руками Генрих запалил сигару и с наслаждением затянулся. — Ах! Женщины… Женщины — это хорошо, Андраш! После чудодейственного массажа малютки Эльзы у меня почти прекратились судороги. Впрочем, какое ему дело до женщин, содомиту? Притащил под мои окна чуть ли не весь приход! О чем кричат там?

— Что близок час Божьего суда. Императрица не снимает траур. Его императорское величество жив, но все еще не здравствует. Министры ропщут. В столице волнения.

— Так усильте гвардейские патрули! Армейское довольствие увеличить вдвое, особо отличившихся — повысить. Министров распустить, назначу новых. Приказы мне на подпись сегодня же!

— Так точно! А что передать его преосвященству?

— Отказать, отказать! Пусть со всем своим крестным ходом катится к чертям!

И со злорадным удовольствием следил, как гвардейцы расчищают прикладами дорогу. Узкое лицо Дьюлы, обращенное к окнам, подсвечивалось алым.

Генриха затрясло. Он смял в пальцах сигару и кинулся к дверям:

— Андраш! Постой! Я передумал! Прикажи вернуть епископа! Пусть привезет морфия! Умоляю, морфия! Я ведь схожу с ума!

Генрих колотил в закрытые двери, пока на руках не лопались волдыри, и пламя не прорывалось наружу.

Снова бегали, суетились пожарные.

Камеристки чистили стены и выметали золу.

Томаш возвращал Генриха в постель и подносил воду. А Генрих пил, цокая зубами о стакан, и виновато пожимал плечами:

— Сорвался… Досадно! Ведь будто полегчало, и опять… Что за день, Томаш?

— Среда, ваше высочество. Уж месяц на исходе.

— Месяц! — потрясенно повторял Генрих. — А времени все меньше. Боги, боги… да где взять сил?

С портрета понимающе взирал отец.

Часы отбивали время.

Закат кровоточил.

Февраль. Замок Вайсескройц.

В феврале пришла оттепель, а в охотничьем замке наметилось невиданное оживление. Каждый день ближе к вечеру сюда съезжались экипажи. Привозили они не распутных девиц, как уверял его преосвященство Дьюла, а вполне респектабельных мужчин — во фраках, офицерских мундирах и судейских мантиях. Встречал их гвардейский караул, после чего проверял приглашения, заверенные печатью Эттингенского дома, и вел в парадную, где ждал Андраш.

Он делал отметку в толстом журнале, заложенном бархатной лентой, а затем провожал в неприметный кабинет с окнами, забранными решетками и занавешенными плотными портьерами, с приглушенным светом и караулом из четырех рослых гвардейцев, двое из которых дежурили у дверей, а двое других стояли по бокам бархатного кресла со спинкой красного дерева.

В кресле восседал его высочество принц-регент, облаченный в стеганый халат поверх белейшей сорочки, и теплые туфли бхаратского кроя с узкими и слегка загнутыми носами. Коротко остриженный, выбритый, аккуратно напудренный, чтобы скрыть глубокие подглазные синяки и нездоровый цвет лица, Генрих сдержанно улыбался гостям и приглашал присесть напротив. Томаш подносил кофе и сигары.

— Герцог Ронович, я рад, что вы приняли мое предложение, — говорил Генрих негромким и слегка простуженным голосом. — Как перенесли дорогу? Уже разместились в покоях? Довольны ли жена и дети?

— Вашими стараниями, ваше высочество, благодарим, — кланялся равийский герцог. Он был моложав, статен, но с намечающимся округлым брюшком и лучистыми морщинками в уголках глаз. — Как здоровье вашего батюшки? Есть ли надежда?

— Надежда всегда есть, — сдержанно отвечал Генрих. — Над ним бьются лучшие светила медицины из Ютланда и Галлара. Как видите, я сам пошел на поправку. Но к делу. Мне доложили, в Равии быстро развивается промышленность…

— Да, ваше высочество. Мы не так прогрессивны, как галларцы и веймарцы, но внедряем передовые технологии в производство. Текстильная, стекольная и обувная промышленности переживают сейчас большой подъем.

— Похвально! Усилим еще и военную. Империя нуждается в перевооружении и новых артиллерийских боеприпасах. Пусть и не сможем тягаться с галларцами, но моя цель — перейти на импортозамещение в военном производстве.

— Это потребует вложений, ваше высочество…

— Проблему прямо сейчас решают мои доверенные экономисты. Готовьтесь к первому созыву нового кабинета министров, герцог.

— Благодарю, ваше высочество, — герцог вставал, кланялся. Генрих устало улыбался в ответ.

За герцогом приходил низенький господин с круглой и блестящей лысиной, едва прикрытой редкими волосками. У господина были живые черные глаза и напомаженные усики.

— Есть ли новости о подпольщиках, герр Шульц? — с порога спрашивал Генрих, сцепляя руки в замок и наблюдая, как господин с достоинством кланяется, ощупывает беглым взглядом кабинет, улыбается по-лисьи.

— Нам удалось завербовать двух социалистов-революционеров, — мягко отвечал герр Шульц, новый начальник тайной полиции. — По их наводке вчерашней ночью случились аресты в кабачке «У Розамунды». В перестрелке ранены трое террористов. Двоим удалось сбежать. Четверо арестованы и допрашиваются прямо сейчас. Мы изъяли восемьсот экземпляров листовок, пятьсот самодельных брошюр и две книги, написанные по-славийски, где тоже пропагандируются революционные идеи.

— Я слышал, в Славии тоже непорядки, — морщился Генрих точно от боли и, зажмуривая глаза, думал о Маргарите. Здравствует ли она? Сердце болезненно сжималось.

— Как и в Вэймаре, и в Туруле. Символ креста с загнутыми краями, или лучше называть его гамматический крест, известен как древний символ возрождения и удачи. Его используют крайне опасные левые националисты.

— И что же они хотят? — Генрих сунул в угол рта сигару, стараясь унять в руках мелкую дрожь. — Свержения власти?

— Да, ваше высочество. Путем террора и убийств. Мы обнаружили планы по устранению графа Рогге и фон Рехберга, а следом бывшего министра финансов герра Пайера…

— Забавно, герр Шульц, — нервно усмехнулся Генрих, прикуривая от протянутой Томашем спички. Высекать искры собственноручно он пока остерегался. — Получается, отстранение министров от должностей и их перевод в Далму и Бонну спасло им жизни.

— Вы дальновидны и мудры, ваше высочество! — развел руками герр Шульц. — Поистине — провидение Божие!

— Продолжайте работу, — перебил Генрих. — Держите ухо востро, а руку на пульсе. Лидеры должны быть найдены и казнены. Во имя процветания Авьена.

А про себя добавил: «И во имя мести за смерти Родиона и Имре».

Казнь главного редактора «Эт-Уйшага» Имре Фехера состоялась в начале января, сразу после Нового года. Генрих узнал об этом лишь в конце месяца, и это едва не спровоцировало новый срыв.

— Вы ничем не могли помочь, ваше высочество, — хмуро говорил Андраш, стоя с повинной головой напротив постели больного принца. — Слишком много улик. Слишком яростно авьенцы требовали смерти тех, кто виновен во взрыве.

Генрих молча плакал. У Имре оставалась больная старушка-мать, и ей он велел назначить пожизненное содержание. Впрочем, это была слишком малая плата за жизнь.

— Найдите изменников, — прикрывая глаза, вместе с дымом выдохнул Генрих. — Хочу, чтобы они страдали. И еще, герр Шульц…

Глава тайной полиции остановился в дверях, внимательно глядя на кронпринца.

— Ни на шаг не отступайте от его преосвященства Дьюлы, — сказал Генрих.

Шульц поклонился.

— Да, ваше высочество. Мы ведем его круглые сутки.

А после ушел.

Шульц не нравился Андрашу. Адъютант твердил, что, мол, слишком хитрый и изворотливый господин. Но Генрих знал главную тайну: когда-то Шульца по карьерной лестнице обошел герр Вебер, и новое назначение стало реваншем.