Рубедо (СИ) - Ершова Елена. Страница 119

Раевский снова поцеловал ее руку, несильно пожал и сказал:

— Не беспокойтесь об этом. В любом случае, я передам вам проекты на рассмотрение. Теперь мне не сделать и шагу без одобрения дражайшей невесты.

Он мягко улыбнулся, и Марго болезненно улыбнулась в ответ. Ей, в самом деле, порой казалось, что славийский промышленник делает слишком много для нее. Что он — деловитый, серьезный, бойкий умом, надежный и ничего не требующий от Марго сверх приличий, — послан ей небесами как рука помощи, призванная вытащить ее из жизненной трясины. Она держалась за него как за последний спасительный шанс. И боялась, что лишь однажды выпустив из рук, потеряет свою опору и до конца разрушит свой хрупкий треснувший мир.

— Одно прошу, душа моя, — сказал Раевский, прежде чем покинуть Марго. — Не выходите без меня из комнат. Это может быть небезопасно.

Марго пообещала.

Она недолго продремала, очнувшись только когда часы пробили семь пополудни.

Служанка принесла ей кофе, от вкуса которого она почти отвыкла за месяцы своего пребывания в Славии и уже почти отвыкла от немногословности и вышколенности местной прислуги, разительно отличающейся от Ольги, оставленной в Петерсбурге. От этого молчания, от тишины за окном было неуютно, и Марго решилась спросить, надеясь, что ее авьенский не совсем позабыт:

— Так что же? Что нового в Авьене?

Служанка присела, склонив лицо, прикрытое белоснежной повязкой, не поднимая глаз ответила:

— Все по-прежнему, фрау, — Марго поежилась, услышав непривычное обращение, а девушка продолжила: — Если пожелаете, могу принести подшивку газет за последние месяцы, фрау.

— Не нужно, — поморщилась Марго. Газет она вдосталь начиталась и в Петерсбурге. — Замечу, на улицах никого…

— Вы правы, фрау. Указом его высочества Спасителя запрещено надолго появляться на улицах и собираться более тридцати человек в одном месте.

— Сурово.

— Простите, фрау. Таков указ Спасителя. В Авьене с февраля закрыты театры, галереи, кафе, рестораны, парки, музеи, торговые лавки. Теперь мы просто пишем список необходимых продуктов и заказываем их, фрау. Выходить разрешено только на мессу.

— На мессу? — переспросила Марго. — К чему такое исключение?

— Ну как же, фрау! — удивилась служанка. — Его преосвященство молится за выздоровление народа! А мы молим нашего Спасителя!

— И напрасно, — резко ответила Марго и, поймав ошеломленный взгляд служанки, осеклась и мягко добавила: — Напрасно сидеть взаперти после столь долгого отсутствия. Подай мне экипаж. Развеюсь перед ужином.

Служанка повиновалась, и Марго в ожидании встала к окну, наблюдая, как медленно катятся воды Данара.

Несмотря на данное Раевскому обещание, сидеть в комнатах казалось Марго невыносимо. Она и без того много времени провела взаперти в Петерсбурге, довольствуясь лишь обществом Ольги. Заразы Марго не боялась: она уже видела чахоточных больных, общалась с ними, ухаживала в госпитале Девы Марии, и знала о болезни не понаслышке.

Туда первым делом и планировала отправиться Марго.

Едва экипаж тронулся, как их нагнали колокола: тяжелый и заунывный звон Пуммерина прокатывался над улицами, отскакивал от запертых ставен и черепичных крыш, тревожил лошадей, перешедших на нервную трусцу, волновал сердце самой Марго. Чудилось в этом звоне что-то траурное. И люди, что вереницей тянулись к Петерсплатцу, закутанные в темные одежды, будто тоже на траурной процессии, нагоняли на Марго тоску.

Она отпрянула от окна, чтобы не видеть пустых улиц и безмолвных домов, заколоченные досками двери и окна кабаков и лавочек, не видеть патрули военных и полиции, бряцающих оружием и попадающихся на глаза Марго через каждый квартал — единственные люди в обезлюдевшем городе.

На повороте к Траппельгассе Марго услышала резкую трель полицейского свистка, и экипаж остановился.

Двое полицейских в ранге не выше капрала, козыряя и заученно выпаливая официальное обращение, осведомились у Марго о цели ее путешествия. Не поднимая вуали и не снимая перчаток, она молча разгладила бумагу на двух языках — авьенском и славийском, — и протянула патрульным.

— Баронесса Раевская, — глухо, с усиленным славийским акцентом прокомментировала Марго из-под скрывающей лицо повязки. — Совладелица фирмы «Раевские&Ко». С деловым визитом в госпиталь Девы Марии.

Бумагу вернули быстро, сопровождая почтительным:

— Доброго здравия, баронесса! Необходимо ли сопровождение полиции?

— Не нужно, благодарю, — ответила Марго, пряча бумагу обратно в ридикюль.

Звук удаляющихся шагов и цокот копыт потонул в новом перезвоне Пуммерина.

Госпиталь произвел на Марго удручающее впечатление: некогда выстроенный с нуля, за столь короткий срок он пришел в упадок — окна нижних этажей выбиты и наглухо заколочены фанерой, порог разбит, в коридорах запустение и невыносимый надсадный гул из сливающихся криков, стонов, кашля, завывающего ветра и лязга инструментов.

Марго остановилась на пороге, прижав ладони к груди.

Что же случилось здесь? Почему?

Выбежавшая навстречу с уткой в руках сестра милосердия подняла на вошедшую удивленный взгляд.

— Доктор Уэнрайт, — вытолкнула Марго. — Он работал здесь. Мне нужно…

Сестра испарилась так же скоро, как и появилась. Но вместо нее в коридор поспешно выскочил мужчина в медицинской шапочке и в потрепанном халате.

— Мое почтение, фрау, — кланялся он поспешно и несколько дергано, не переставая обтирать одну ладонь о другую, и до Марго донесся стойкий запах спирта. — Простите, что в таком виде… Госпиталь переполнен. Я доктор Кауц. Чем обязан?

— Доктор Натаниэль Уэнрайт, — повторила Марго. — Он мой друг и… коллега. Мы работали когда-то в этом госпитале.

— Сожалею, — быстро и действительно с сожалением ответил Кауц. — Доктора Уэнрайта здесь нет. Разве вы не слышали?

— О чем? — осведомилась Марго, и ее голос сел.

— О его аресте.

Марго не ответила и опустила дрожащие руки.

Конечно, она помнила, как полиция вломилась в ее дом, не дав попрощаться с братом. Помнила, как уводили ютландца. Помнила его жуткий кашель с частичками крови, но все-таки…

Все-таки она надеялась. Неужто напрасно?

— Да, герр Уэнрайт, — тем временем, продолжал Кауц. — Светила науки! Прекрасный был человек! Был до последнего с нами, пытался найти лекарство, и что же? Заразился сам. А потом и вовсе был обвинен в алхимии…

— И где он теперь?

— Кто знает. С Рождества никто не слышал о нем. Может, умер от чахотки. Может, замучен на допросе…

Он осекся, искоса глянув на Марго, будто сказал что-то лишнее. И Марго понимала, что он действительно сказал лишнее, но поспешила возразить:

— Не бойтесь, я друг вам! Я знаю, доктор Уэнрайт был близок к открытию! Я хотела бы поддержать его изыскания. Может быть, вам тоже что-то нужно?

— Фрау! — с придыханием воскликнул Кауц, простер руки, но, точно опомнившись, прижал их к груди. — Мы были бы безмерно рады! Госпиталь переполнен! Персонал не справляется! Финансирование прикрыто! А с тех пор, как его преосвященство приказало изъять из оборота необходимые медикаменты…

У Марго пересохло в горле.

Конечно, Дьюла! Вот, кто стоит за упадком госпиталя.

— Крепитесь! — сказала она, стараясь, чтобы ее голос звучал уверенно. — Я сделаю все, что в моих силах. Уверена, что и его высочество, Спаситель, не оставит вас!

По лицу Кауца скользнула кривая усмешка, и он качнул головой.

— Спаситель, фрау? — повторил он и, энергично обведя руками вокруг себя, горько добавил: — Разве вы не видите? Он уже нас оставил.

Авьенские улицы. Затем Вайсескройц. За несколько дней до Пасхи.

За несколько дней до Пасхи Генриха встретили на восточном вокзале несколько людей, одетых в штатское. Его возвращение держалось в секрете, и сам он — в походном сюртуке, в котелке, надвинутым на самые глаза, с лихо закрученными подчерненными усами, — без лишних помпезностей и приветствий поспешно сел в поданный экипаж.