Камера - Гришем (Гришэм) Джон. Страница 8

Часть сотрудников занимались имущественными исками. В качестве гонорара фирма получала пятьдесят процентов отыгранной суммы, великодушно оставляя клиенту другую половину. Дотошные специалисты вели уголовные дела, и услуги адвоката из “Крейвиц энд Бэйн” обходились подзащитным недешево. Два самых крупных в фирме отдела разрешали споры между предпринимателями и выкручивали цепкие руки страховых компаний. Но основной доход “Крейвиц энд Бэйн” приносили не гонорары, а высокие ставки оплаты изворотливых мозгов ее юристов. Двести долларов в час за работу, связанную со страховыми полисами. Триста – за участие в уголовных процессах. Четыреста платили крупные банки, интересы которых представляли знатоки финансового законодательства. Богатые корпорации раскошеливались даже на пять сотен.

Деньги не ручейком, а полноводной рекой текли в кассу фирмы. Главный ее офис, комфортабельный, но не отмеченный безвкусной роскошью, располагался на последних этажах третьего по высоте небоскреба в Чикаго.

Как и большинство действительно солидных юридических компаний, чьи доходы выражались астрономическими цифрами, “Крейвиц энд Бэйн” имела небольшую секцию pro bono [4] – ведь надо же было возвращать моральные долги обществу! Фирма гордилась своим полноправным партнером, несколько эксцентричным альтруистом Гарнером Гудмэном. Его просторный кабинет, где в приемной сидели две секретарши, находился на шестьдесят первом этаже. Рекламный проспект фирмы особо подчеркивал значимость, которую руководство придавало бескорыстной заботе о благе сограждан. В частности, там упоминалось, что за один лишь 1989 год сотрудники “Крейвиц энд Бэйн” пожертвовали шестьюдесятью тысячами своих поистине бесценных рабочих часов в пользу неимущих клиентов. Сердобольные юристы опекали оставшихся без родителей детей, осужденных на смерть бедолаг, нелегальных эмигрантов и бездомных. На снимке в проспекте представали двое молодых адвокатов: без пиджаков, узлы галстуков расслаблены, под мышками пятна пота, они стоят в окружении бедно одетых детишек на фоне трущоб. Наши юристы спасают общество!

Одна из таких брошюр лежала в тоненькой папке Адама Холла, неторопливо шагавшего по коридору шестьдесят первого этажа к кабинету Гарнера Гудмэна. Остановившись, Адам заговорил с молодым коллегой: раньше он того в фирме не видел. Перед Рождеством всем сотрудникам выдали нагрудные значки с именами. Люди могли долгие годы работать бок о бок и не знать друг друга – непорядок! Две-три приветственных фразы, и Адам уже входил в приемную. Сидевшая за компьютером секретарша лучезарно улыбнулась:

– Мистера Гудмэна? Будьте добры подождать. – Она кивнула в сторону ряда кресел.

До назначенной на десять утра встречи оставалось пять минут. “Какое это имеет значение? – подумал Холл. Сейчас его ждет работа pro bono. – Забудь о ставке, выбрось из головы премиальные”. В своем рвении творить добро мистер Гудмэн отказывался смотреть на часы.

Адам пролистал папку, усмехнулся, глядя на коллег с фотоснимка, еще раз перечитал собственное резюме: колледж в Пеппердайне, юридическая школа Мичигана, редакторская работа в профессиональном журнале, статьи по вопросам неоправданно жестоких наказаний, заметки о нескольких смертных приговорах. Резюме, конечно, скромное, но для двадцатишестилетнего специалиста он смотрится неплохо. В фирме “Крейвиц энд Бэйн” Адам Холл успел проработать всего девять месяцев.

За резюме настал черед комментариев Верховного суда страны относительно применения смертной казни в Калифорнии. Пробежав бумаги глазами, Адам сделал несколько выписок.

Секретарша поинтересовалась, не хочет ли он кофе, но предложение ее было вежливо отклонено.

* * *

Кабинет Гарнера Гудмэна вечно выглядел так, будто по нему только что пронесся смерч. Папкам с делами уже не хватало места на стеллажах, пыльными стопками они высились по углам, валялись, распахнутые, на полу. Груды бумаг покрывали огромный стол. Ковер под ним пестрел скомканными разноцветными конвертами. Если бы не опущенные жалюзи, из окна открывался бы великолепный вид на озеро Мичиган, но хозяин кабинета не располагал временем, чтобы любоваться дивным пейзажем.

Мистер Гудмэн был уже достаточно пожилым мужчиной с пышной седовласой шевелюрой и аккуратной белой бородкой. Туго накрахмаленная рубашка, казалось, скрипом отзывается на каждое его движение. Темно-зеленый галстук-бабочка находился там, где ему и положено, то есть точно по центру между уголками воротника.

Войдя, Адам осторожно обошел разбросанные по полу бумаги. Гудмэн не поднялся ему навстречу, но нетерпеливым жестом протянул руку. Холл вложил в нее свою папку и уселся на единственный в кабинете свободный стул. Минут десять он с тревогой наблюдал за тем, как сухие белые пальцы переворачивают страницу за страницей, теребят клинышек бородки, проверяют, не сбился ли в сторону галстук.

– Так чем же привлекла вас работа pro bono? – после длительного молчания, не отрывая взгляда от бумаг, монотонно спросил Гудмэн.

Из скрытых динамиков лилась тихая классическая музыка.

– М-м… В общем-то причин несколько… – Адам нервно поерзал на стуле.

– Догадываюсь. Вы горите желанием послужить людям, принести пользу человечеству. Или ваша совесть уже не может мириться с чудовищными гонорарами, душа стремится к очищению, а руки соскучились по тяжелому, но благородному труду. – Поверх тонкой металлической оправы очков на Холла смотрела пара холодных голубых глаз. – Верно?

– Не совсем.

– Сейчас ваш напарник – Эммит Уайкофф, так? – Гудмэн взмахнул отзывом старшего партнера, который руководил работой молодого юриста.

– Да, сэр.

– Отличный специалист. Честно говоря, сам я от Эммита не в восторге, но у него блестяще организованный ум. Он входит в тройку наших лучших экспертов по уголовному праву. Зато характер просто невыносимый. Согласны?

– Мы неплохо ладим друг с другом.

– И как долго?

– С самого начала. Девять месяцев.

– Значит, вы у нас уже девять месяцев?

– Да, сэр.

– Нравится здесь? – Закрыв папку, Гудмэн снял очки и стиснул их правую дужку крепкими зубами.

– Я люблю свою работу.

– Еще бы. Но почему вы выбрали именно нашу фирму? Перед вами распахнула бы двери любая контора. Почему вы пришли к нам?

– Меня привлекают уголовные дела. А у “Крейвиц энд Бэйн” в этой сфере весьма прочная репутация.

– Сколько вы получили предложений? Уж простите любопытного старика.

– Не помню.

– И откуда?

– Главным образом они поступали из федерального округа Колумбия. Одно, правда, было из Денвера. Нью-йоркские фирмы меня не интересовали.

– Какой же оклад мы вам дали?

Адам нервно раздвинул колени. Неужели Гарнер, партнер, не знает, сколько фирма платит новичку?

– Что-то около шестидесяти тысяч. А ваш? Впервые за время беседы Гудмэн улыбнулся:

– Четыреста тысяч долларов в год. Такая сумма позволяет боссам непринужденно трепать языками о социальной защищенности бедных юристов. Четыреста тысяч, верите?

Слухи об этом до Адама доходили.

– Но вы не жалуетесь, а?

– Нет. Считаю себя счастливейшим представителем нашей профессии. Мне платят сумасшедшие деньги за работу, которая не приносит ничего, кроме удовольствия. Я не занимаюсь скрупулезными калькуляциями часов, за которые платит клиент. Мечта всякого юриста! Вот почему я до сих пор каждый день прихожу в офис. А ведь мне скоро семьдесят.

Сотрудники фирмы шепотом делились с новичками легендой: на заре юности Гудмэн не выдержал душевного напряжения и стал частенько заглядывать на донышко бутылки. Через год он напоминал выжатый лимон. Только когда, прихватив детей, от мужа-алкоголика ушла супруга, Гудмэн сумел каким-то образом убедить партнеров фирмы в том, что еще на что-то способен.

– Чем конкретно завалил вас коллега Эммит?

– В основном исследовательской работой. Сейчас он разбирает тяжбу строительной компании с министерством обороны, и почти все мое время уходит на проверку многочисленных контрактов. На прошлой неделе я направил ходатайство в суд. – Последнюю фразу Адам произнес с ноткой гордости в голосе. Обычно новичков выдерживали на коротком поводке не менее года.