На вершинах знания(Русский оккультный роман, т. X) - Гейман Василий Васильевич. Страница 12

— Лемурия.

— Лемурия. Это очень красиво. Будьте откровенны, Лемурия, и скажите… Если вам хочется пить еще, пожалуйста! Не стесняйтесь.

— Я ужасно возбуждена!

— Тогда… пейте еще, а? Это очень полезно в таких случаях.

Он налил ей вина.

— Может быть, вы нам скажете что-нибудь про участь, которую вы нам готовите, Лемурия? Мне кажется, что вы что-то замышляете.

— Я охотно предскажу вам вашу судьбу и это предсказание исполнится очень скоро, раньше сегодняшней зари. Слушайте: прежде всего, я вам расскажу кой-какие подробности моего сна; потом я уничтожу вас обоих и ваши ничтожные изыскания в области смерти и потустороннего мира погибнут вместе с вами в вашей общей могиле. Я сверну шею тому старому глупцу, вашему помощнику… Я ему сверну шею, как цыпленку… вот так!

Она схватила валявшуюся на полу толстую цилиндрическую полосу железа, по-видимому, рычаг или поршень какой-то машины и без всякого усилия согнула ее и разломила пополам.

— Что же касается до вас, то вы, великий ученый и посвященный во многие тайны, вы умрете иначе.

— Это любопытно. Как же именно?

— Я опрокину вас навзничь и буду легко бить вас по лицу до тех вор, пока не обезображу его, не превращу в котлету и не раздавлю вашу глупую голову. Вы, покоритель смерти, — вы погибнете от пощечин женщины, над которой вы осмелились проделать ваш дерзкий опыт.

— Прекрасно. Дальше что?

— Потом я найду в вашей лаборатории какой-нибудь инструмент или, может быть, яд, вообще что-нибудь, что даст мне возможность быстро последовать за вами.

Лемурия снова утолила свою ненасытную жажду кубком крепкого вина и заговорила медленно и размеренно, не сводя глаз с Фадлана, который совершенно спокойно выдерживал этот угрожающий и злобный взгляд.

— Я исполняю первый номер своей программы, предсказание начинает сбываться. Угодно вам слушать? Да? Ну, — слушайте. Наконец-то я собрала мои мысли… Теперь я вспоминаю… Я заснула, крепко заснула… и, совершенно не отдавая себе отчета, перешла понемногу в темную, темную ночь.

— Это вполне понятно, — сказал Фадлан.

— Сначала, я не могу точно сказать, сколько времени… сначала у меня было полное беспамятство, полная потеря сознания, забвение всего и темнота. Потом мне показалось, что я стала немного познавать себя, и в то же время почувствовала страшный холод. У меня явилось ощущение, как будто бы вся жизнь уходила понемногу к сердцу, а моя мысль сосредоточивалась в уголке мозга, который казался мне очень, очень далеким. Потом этот остаток мысли совсем отделился от остатка жизни и вышел из тела, сохраняя с ним, однако, чуть заметную связь. Это была первая фаза смерти.

— Посредством чего же поддерживалась эта чуть заметная связь?

— Посредством… я не знаю, как выразиться… посредством особой флюидической нити, чего-то вроде беспроволочного телеграфа, передававшего постоянно все сообщения о жизни.

— Но это очень интересно!.. Продолжайте.

— Вместе с тем, я не сумею сказать вам, как именно, но я увидела мое собственное тело, неподвижное и бледное, лежавшее на столе, в зале. Хотя я была уже вне тела, но я чувствовала леденящий холод и хотела разорвать эту флюидическую нить, благодаря которой я все-таки участвовала в полной гамме чувств, непрерывной гамме обоняния, вкуса, зрения, осязания и слуха. Я не могу сказать, сколько времени продолжалось это. Потом вдруг я совершенно ясно почувствовала, что моя высшая часть, мое настоящее «Я» точно проваливается куда-то, в какой-то темный колодезь, увлекая за собой и тело, — мне было очень тяжело! Но после какая-то вспышка, точно маленькая электрическая искра, только гораздо более эфирная, чем электричество, прервала эту нить, которая связывала меня с моим трупом, и тогда… тогда мои настоящие глаза открылись… и я увидела перед собой две пропасти и что-то черное и красное внутри их… Это что-то крутилось и двигалось, двигалось без конца. Это было нечто вроде вихря, пламенеющего дыма, крутящегося со скоростью урагана и несущегося не знаю куда… В нем мелькали человеческие фигуры, скорбные и бледные лица. А за этими пламенными вихрями я видела… я видела… Непостижное!

Она замолчала, точно внутренне содрогнулась при воспоминании о непостижном.

— Мне нужно было пройти только один из вихрей, чтобы достичь божественного света, который настолько притягивал меня, что переход через пламень потерял для меня весь свой ужас. А я знала и чувствовала, что этот невещественный пламень должен был страшно жечь мою астральную оболочку. Ах!.. Я уже была почти счастлива… Но я почувствовала, как чьи-то преступные, но невидимые руки как бы потянули меня назад. Это были, конечно, ваши руки. Потом… потом мой труп разрывала целая армия ужасных чудовищ, оспаривавших друг у друга мою почерневшую свернувшуюся кровь. Могучая сила приковала меня, к этому телу и потащила нас обоих сквозь что-то длинное и узкое, какой-то темный ужасный колодезь; я должна была приникнуть к трупу, слиться с ним, проникнуть в него. Как передам я вам отвратительное ощущение прикосновения к мерзким чудовищам, совершавшим постыдную тризну? Потом я уже была одно с трупом и вместе с тем я одновременно отдельно ощущала нас обоих. Понемногу вернулись ко мне все земные ощущения, запахи; я почувствовала боль от ожогов и открыла глаза. Я увидела вас обоих, — вы были победителями. Потом… потом «она» ушла, а я осталась. И я, «оставшаяся», я жажду вас уничтожить, вас обоих, за то, что вы так дерзко и самонадеянно осмелились поднять завесу смерти! Я сделаю это очень скоро, — сейчас.

— Ну, что же, — сказал Фадлан, — я лично ничего не имею против смерти. Если нужно сделать шаг, мы его сделаем. Но я хочу встретить смерть с веселой улыбкой на губах, я хочу, чтобы она пришла к нам и села за пиршественный стол среди радостных восклицаний и ликующих тостов за торжествующую жизнь, я хочу встретить ее с пенящимся кубком в руках. Ведь это красиво, не правда ли? А нужно не только жить, но и умирать красиво! Эти кубки пусты, да и вино недостойно великой минуты… я принесу другое. Что вы скажете на это, Лемурия?

Лемурия, не отвечая ни слова, утвердительно кивнула головой.

V

Фадлан вернулся, неся в руках большой серебряный кубок, до краев наполненный искрящимся шампанским.

Он подошел к Лемурии и высоко поднял кубок над своей головой.

— Выпьем это чудное вино, — вскричал он, — выпьем его без горьких фраз и злобных дум! Выпьем его за жизнь, знание и свет. И пусть, по ритуалу, Лемурия пьет из него первая, как жрица нашего жертвоприношения; за ней последую я, а потом вы, дорогой мой коллега, мой помощник и мой последователь.

И он подал кубок своему будущему палачу.

Лемурия с живостью поднесла чашу к губам и с жадностью выпила несколько глотков. Вдруг она испустила страшный крик, перешедший в протяжный вой, точно кто-то душил ее за горло. Она упала навзничь, словно сраженная молнией; тело ее корчили судороги, кубок упал и откатился далеко в сторону. Еще несколько содроганий, несколько взмахов уже бессильных рук… ужасающая гримаса скривила ее губы, глаза вышли из орбит — и она осталась недвижимой на полу. Она была мертва.

— Господи! — простонал пораженный Моравский.

Но Фадлан произнес холодным и спокойным голосом:

— Немного синильной кислоты, подбавленной к вину, больше ничего. Не будем пить этого вина, оно не для нас.

— Господи! — повторил Моравский.

— Полагаю, что вы понимаете? Иначе нельзя было поступить, — продолжал Фадлан. — Вызванный к жизни труп можно было уничтожить только таким путем. Я, конечно, сожалею, что пришлось прибегнуть к этому средству, но ведь и мы были в состоянии необходимой обороны. Теперь… А!.. Что такое?

Легкий удар, чуть слышный и робкий, тихонько стукнул в половицу, — еще и еще, — посыпалась мелкая дробь частых и постоянных стуков. Казалось, чьи-то пальцы выстукивают быстро-быстро какую-то условленную азбуку. Стуки постепенно усиливались, повторялись в стенах и в столе… Наконец, бухнул тяжелый удар в пустом гробу — и все смолкло.