Чумной Пир (СИ) - Роа Виктория. Страница 18

— Ах, мальчик хочет чтобы за ним побегали. — хмыкнула Катрин облизывая нижнюю губу. — что же, я могу, но какой в этом смысл, дорогой?

— Да, какой смысл? Ты лезешь ко мне в штаны и я не понимаю зачем ты это делаешь. — Беркут обвил своими руками ее хрупкие кисти и подул в них холодный воздух.

— Что…что за глупые вопросы? — вздрогнула Катрин.

— Что за глупые действия? — Борис ухмыльнулся.

Она не сдержалась. Отвесив Беркуту звонкую пощечину, она нахмурилась, и с глаз ее прыснулись слезы возмущения, недовольства, настоящего разочарования. Она столько старалась, она так хотела приблизиться к нему, но все попытки были так жестоко отвергнуты им…вокруг нее сплошной туман. Туман обид, грез, разочарование холодной постели в которой она так сладко…с таким истинно похотливым жаром представляла, как зазывно раскинет перед этим мужчиной ноги, чтобы дать вкусить сок запретного, но такого спелого, растекающегося в его руках липким нектаром приторного плода. Она вспомнила, как ревновала, представляя уверенного, властного Беркута, что потягивал медленно терпкий алкоголь и наблюдающий за длинноногой блондинкой, что танцует на его столике завлекала в игру запретной доступности.

— Да почему нет? Боже, Боря, я ведь ради тебя… — она всхрапнула. — да я ради тебя бросила Виталика. — прошептала Катрин, смахивая ладонями нескончаемые слезы. — а ты…ты просто не хочешь хотя бы попробовать. — ее дрожащие руки легко ударили по торсу мужчину. — что со мной не так?

— Что с тобой не так? — переспросил Беркут. — ты совсем что ли больная? Твой Виталик затевает со мной драки только потому что ты виляешь своей задницей, когда тебе захочется. Я устал от вашей больной семейки. Твой больной рассудок вообразил себе какую-то ересь и ты в нее свято веришь.

— Почему ересь? Боря, я люблю тебя. — Катрин вцепилась острыми коготками в его руку, но он грубо одернул ее.

Отпихнув от себя девушку он вышел из комнаты оставив впечатленную особу наедине с мыслями, безумием, что разрывало ее изнутри оголяя душу. Он не понимал, чем вызваны такие позывы ее женского начала, но и не понимал Виталика. Откровенно говоря, Борис думал, что по такой, как Катрин убиваться просто невозможно. В ветхой комнатушке Катрин рвала на голове волосы, но только понимание происходящего наступало гораздо позднее. Что тут можно сделать? Отняла покой Виталика, и сама же села в лужу. Полный провал…

***

От доброго пробуждения его отделяла лишь секунда до задорной Ламбады, которая, как заводная обезьянка запоет на электронном будильнике, и прикажет ему проснуться. Весна. Остатки зимы напоминают о себе сыростью, грязным снегом, слякотью под которой таятся подлые глыбы оставшегося, и новообразованного ночью льда. Редкие снежные участки покрывают ранее сброшенную осенью листву, и сырую землю наступив на которую скользишь по грязи. Он открыл глаза, когда будильник напомнил о себе восьмибитной мелодией, и вздохнул.

В этом доме уже с восьми утра начинает шуметь кастрюлями его жена. Имея привычку ничего не делать заранее, ей проще проснуться за час до его пробуждения, чтобы приготовить свою фирменную яичницу, которая сидит у него в печёнке, ибо завтракать он терпеть не мог, но вот эта суетливость супруги просто заставляла его наступать на горло всем своим привычкам, всем своим смыслам, принципам, и самое отвратительное в этой ситуации то, что, сколько бы он не говорил ей о своей нелюбви к завтракам, она продолжала их готовить, ибо считала важными, но только ему хватало и чашки свежего кофе.

Выйдя из ванной комнаты, он застал свою супругу заправляющей кровать. Она напоминала ему настоящую женщину эпохи ренессанса. Небольшого роста миловидная девушка двадцати лет, имела пышное телосложение. Округлые, тяжелые бедра, крепкий торс с такой же тяжелой пышной, свисающей грудью и полное, щекастое личико, какое имели лишь самые истинные женщины итальянской эпохи. Ее светло-рыжие, вьющиеся в мелкую кудряшку волосы всегда собраны в низкий хвост, а нездоровая бледная кожа придавала нотку аристократичности, и лишь в светло-голубых глазах не было того самого первородного греха, какой окрутил всех. Одетая в теплую, нежно-розовую пижаму с изображением мишек Тедди, она повернулась, когда почувствовала пристальный взгляд супруга, скользящий по ее спине.

— В чем дело, милый? — спросила своим тонким, растерянным голоском Аня.

— Хочу сегодня позвать Кешу. Мне кажется, что этот балбес может свой долг отработать проще, чем ему кажется. Может быть, предложить ему побыть с годок другой телохранителем Майи? — Беркут подтянулась вытянув руки вверх, и позвонки его захрустели. — сегодня обещают плюсовую температуру. Чувствую, что эта каша продлиться еще с месяц.

— Конечно, а что ты ожидал? — улыбнулась девушка. — утром плюс, а вечером минус. Вот тебе и чехарда погоды. Побыть ее телохранителем? Какой детский лепет, милый. — Аня покачала головой. — единственный от кого стоит защитить Майю это и есть Кеша. Видел, как он глазками стреляет? Какие пожелания на ужин? Если хочешь, то я приготовлю утку, как ты любишь, или можем что-то еще. Хочешь медовик?

— Нет. — он убрал пальцы с легких штор, и ткань гармошкой выпрямилась на окне. — не хочу я утку. Не хочу я медовик. — Боря сел в кресло, и зевнул. — во сколько ты сегодня поедешь к Эле? Она просила тебя выбрать свадебное платье с ней.

— Почему с ней не может поехать твоя сестра? Мне казалось, что будет лучше, если с ней поедет родня, а не какая-то новая девушка отца. Кстати, Борь, сейчас только девять утра, и я подумала, что может мы… — девушка робко улыбнулась покосившись в сторону кровати. — могли бы попробовать с тобой…

— Ты опять за свое? — Борис резко одернул руки. — я тебе сто десять раз говорил, что нет! Хватит!

— Ты меня не любишь? — она дернулась назад, словно его резкой волной негатива ее просто отбросило назад. — или в чем проблема?

— Люблю. — мужчина замолчал. — я похож на попугая, который будет повторять тебе «попка дурак», каждый раз, когда ты этого захочешь?

— При чем тут «попка дурак», Борь? Я тебе тоже сто раз говорила, что хочу детей. Ты это понимаешь? Ты понимаешь, что мама каждый день спрашивает меня, когда я буду в интересном положении от своего «бандюгана».

— Классно. И давно она меня так называет? — мужчина скривился. — почему у тебя хватает мозгов, рассказывать мне о том, что там говорит твоя мамка? — Беркут ушел на кухню, но спустя минуту вернулся с холодным кофе. — когда уже бросишь свои деревенские замашки и научишься объяснять своей деревенской семейке, что ты не колхозница и не машина по деторождению? Вот скажи мне, зачем ты меня пилишь через каждые три дня этой тупой, как вся твоя чертова семейка, темой? — он от злости взмахнул рукой, и черная жидкость разлилась по полу.

— Может быть… — Аня вздохнула. — Майя и есть твоя новая женщина? А что? Забавно получается, ты мне говоришь, что нельзя и твоя малышка Майя говорить точно так же. Ты мне можешь объяснить, чем мы с ребенком помешаем тебе, если тебя никогда нет дома, а в те редкие моменты, когда ты дома, мы начинаем с тобой ругаться. — Аня заплакала. — хватит меня использовать, как свою домработницу. Сам будешь вытирать свой отвратительный кофе.

Беркут вынул половую тряпку из само сделанного чулана в коридоре, и вернулся в спальню, где его милая Аня, захлебываясь слезам, сидела на краю кровати, болтала, словно маленькая ногами, и скулила. В такие моменты он всегда вспомнил свою мать, когда ее бросил один из любовников. Яше тогда было пятнадцать, и он прекрасно помнил, как после звонкой пощечины тот тип оставил все в доме матери, и просто исчез. Его мать тогда сидела точно так же на краю, болтала ногами, и, закрыв лицо ладонями, скулила от брошенного положения, а в этот момент, надрыва глотку в спальне кричала ее младшая дочь. Бросив влажную ткань на пол, он сел на корточки, и собрал разлитый кофе.

— Прислугу ты сама из себя сделала. — спокойно произнес Беркут. — никто тебя не просит пыхтеть каждое утро на кухне, никто тебя не просит стирать каждый день мои футболки, и уж тем более выдраивать каждый день все углы в доме. Я хочу приходить домой, а не возвращаться в больничную стерильную палату.