Мой бывший враг (СИ) - Вознесенская Дарья. Страница 14

А я стою… и возразить-то мне и нечего. Всё так. И пусть Денис где-то выгораживает себя может или хочет показаться лучше, чем он есть, но… вот где он не прав?

— Только… — я запинаюсь, — орать-то зачем? Обвинять меня? Да еще уходить, хлопнув дверью?

— Тут я перегнул, — вздыхает и ерошит волосы знакомым жестом. — Надоело ведь — и такое отношение, и твоя непробиваемая уверенность, что ты одна тут белая и пушистая, а я монстр. Я тоже человек — и тоже не всегда понимаю, как правильно и как я хочу. Но я думал об этом много и осознал… что вот так, резко и по надуманным поводам не хочу ссориться или что того хуже. Нам ведь хорошо было вместе…

— Ну да, — я постаралась ответить твердо, хотя у самой внутреннего согласия не наблюдалось.

— Так давай и дальше будем делать хорошо?

— Да…

Мы какое-то время неловко топчемся друг напротив друга, не поднимая глаз, а потом Денис мягко спрашивает:

— Поедим? Я пасту твою любимую купил…

— Давай, — улыбаюсь через силу. — Руки помою.

Садимся за стол и приступаем к ужину — сначала молча, но, слово за слово, начинаем рассуждать на отвлеченные темы, смеемся даже, потом обсуждаем работу и я даже делюсь впечатлениями о приеме. А потом вдруг жалуюсь на Маришу и ее странное поведение.

Только реакция Дениса меня удивляет.

— Вот и замечательно.

— Что именно? — хмурюсь.

— Что вы общаться не будете больше, — удовлетворенно кивает мой парень.

Я, конечно, знаю, что они друг друга недолюбливают, но даже не предполагала, что настолько.

— Почему? — откидываюсь на стуле, сложив руки на груди в защитном жесте. Что-то слишком много нового я узнаю в последние дни о давно, казалось бы, знакомых людях.

— Слушай, она обыкновенная шл… хорошо-хорошо, легкомысленная девица. Я вообще никогда не понимал, с чего вы общаться начали, и беспокоился, что из-за нее ты в неприятности попадешь или она тебя… ну не знаю, испортит.

Я чувствую как брови изумленно лезут наверх:

— В смысле… мою чистоту и невинность?

— Ага.

Мне даже нечего ответить на это. Я и не отвечаю. Все еще находясь в каком-то заторможенном состоянии убираю со стола и складываю посуду.

Вечер заканчивается… привычно. Без слез, стенаний и желания пробить стену — мороженое, сериал и Денис под боком. Вот только…

Я никуда не могу деться от разрастающегося ощущения неправильности происходящего. И от ощущения, что в какой-то момент свернула не туда.

12

— Вы уволены.

Я… что? Он серьезно?

Ошеломленно поднимаю голову от блокнота, и снова перевожу взгляд на сероватую бумагу, на которой я по инерции написала эту фразу.

«Составить расписание, проверить договор с «Сантана-плюс», перепечатать новый прайс, вы уволе…»

— Это какая-то шутка, Петр Евгеньевич? — растягиваю губы в неискренней улыбке, чувствуя, как колотится мое сердце. Пусть это не работа моей мечты и не сказать, что я буду жить впроголодь, когда уйду, но… Это, черт возьми моя работа, которую я отлично выполняю, и сообщать мне таким образом о её окончании просто свинство!

— Вы же шутите? — повторяю.

— Нет. Вы не соответствуете занимаемой должности, потому я имею право вас уволить. Но можно и написать заявление по собственному, точнее, именно это я вам и предлагаю, — мой непосредственный начальник, которому я сварила немыслимое количество чашек кофе, чей не самый ровный характер терпела, отводит взгляд. А я все еще не могу поверить своим ушам.

— Не… соответствую? Издеваетесь? — получается хрипло.

— Ничуть. Вы слишком… компетентны для этой должности.

Офигеть.

Я даже головой трясу.

— Тогда почему бы вам не предложить повышение? — цежу сквозь стиснутые зубы, застланная врасплох приступом дикой злости.

Мне всегда говорили, что рыжие — очень эмоциональные и вспыльчивые, но казалось, что это не про меня. Я себя контролировала и скорее опасалась сильных эмоций, чем выпячивала их наружу. Но сейчас мне захотелось запустить в начальника не только блокнотом, но и стулом впридачу.

— В нашей фирме нет свободных вакансий.

— Тогда я хочу работать на освободившейся вакансии секретаря, — шиплю и отбрасываю таки злосчастный блокнот.

— Майя… ну давайте не доводить ситуацию до абсурда, — на лице Петра Евгеньевича появляется упрямое и столь хорошо знакомое мне выражение, и я понимаю — что бы я ни сказала или сделала, результат будет один. Я сложу свои вещи в коробку и уйду под недоумевающие, а может ехидные взгляды.

Что же… я сделала не так? Чем заслужила?

— Даже не объяснитесь?

— Я все уже сказал.

— И без отработки?

— Мы справимся.

Справятся? Он, определенно, издевается. И юлит. Скрывает что-то, а у меня пока даже в голову не идет, как можно… за права свои побороться. Но тут же понимаю — бороться не буду. Я же сама после такого не смогу с ним работать, что бы ни послужило причиной этого увольнения.

Молча разворачиваюсь, возвращаюсь в приемную, где стоит мой стол… ой да ладно, уже не мой — скидываю в сумку свои немногочисленные личные вещи, а остальное… да просто оставляю как есть. Пусть сами разбираются.

Мне ведь дела не сказали доделать или передать кому.

В бухгалтерии уже ждут — выдать расчет и трудовую книжку.

И спустя десять минут я растерянно стою на крыльце бизнес-центра, смотрю на спешащих по своим делам прохожих и темные тучи и пытаюсь понять, что вообще происходит.

Беру телефон и нахожу там номер отца. Денису звонить не хочу — мне кажется он только обрадуется моему увольнению, а вот папа… я столько лет была лишена возможности жаловаться папе, может пора начать?

— Майя… привет милая, — отец отвечает после нескольких гудков, когда я уже хочу положить трубку. Голос его странно дребезжит, будто чужой. Меня это неожиданно пугает. И вместо того, чтобы рассказать о своем увольнении, я тихонько спрашиваю:

— У тебя все в порядке?

— Ты будто почувствовала, — замолкает ненадолго. — Не очень… дела вообще последнее время идут не очень, а сегодня я узнал, что проиграл тендер, на который рассчитывал, причем странно проиграл, будто поспособствовал этому кто…

Ахаю.

Мы ведь после приема разговаривали с ним еще — и отец снова рассказывал, как ему это нужно и как он уверен в заказе…

— Дурак я — уверился, что все мне под силу и под это много чего наворотил я и наобещал, — вздыхает невесело. — Как теперь разгрести и не понятно… Но ничего, и не такие времена и кризисы переживал, справлюсь как-нибудь. А ты чего звонишь?

— Просто так, — вру с легкостью. Уж точно не хочу ему беспокойства добавлять.

— Мы потом поговорим, ладно? А то сейчас невпроворот дел.

— Конечно, — соглашаюсь, — ты если помощь какая нужна — говори. Ну вдруг что поделать надо.

Мы прощаемся, а я впихиваю телефон в уже переполненную сумку и продолжаю стоять на крыльце под накрапывающим дождем. И вместе с сыростью в мою голову приходит осознание происходящего.

Мариша.

Увольнение.

Тендер.

И единственная причина, почему все идет прахом…

Как ни странно, мне даже не приходится спрашивать у кого-то, чтобы узнать адрес. Достаточно вспомнить разговоры, что велись вокруг раньше, и вбить несколько названий в поисковик.

Паспорт у меня с собой, как и пробивное желание посмотреть в глаза Каримову. Ну или выцарапать их. И уверенность, что я имею на это право — даже если придется ждать его под дверью несколько дней. Наверное именно эта уверенность не позволяет другим людям — охранникам, администраторам, что выписывают пропуска, секретарю на ресепшн — остановить меня и расспросить поподробней, с чего вдруг кому-то так рьяно понадобился Илья Демидович.

Только последний бастион в лице ухоженной шатенки в деловом, но настолько облегающем платье, что не оставляет простора для воображения, не сдается легко. Зато наша возня привлекает внимание хозяина кабинета, который — о, сюрприз — находится на месте и даже один.