Повестка - Гришем (Гришэм) Джон. Страница 60

— Не клиника, а лагерь для новобранцев.

— Условия здесь и вправду суровые,— тщательно выговаривая каждый слог, отозвался Форрест.

— Тебе промывают мозги?

— Именно так.

Поскольку приехал Рэй исключительно для того, чтобы навсегда разрешить проблему денег, его следующий вопрос касался именно их:

— И что они тебе обещали за семьсот долларов в день?

— Новую жизнь.

Рэй одобрительно кивнул. Форрест безучастно смотрел на брата, как если бы разговор шел с абсолютно посторонним человеком.

— Через двенадцать месяцев?

— Не раньше.

— Это обойдется в двести пятьдесят тысяч долларов.

Форрест едва заметно пожал плечами: какая разница — год, два, три.

— Сидишь на транквилизаторах?— попытался спровоцировать его Рэй.

— Нет.

— А похоже.

— Нет. Их здесь не применяют. Не поверишь, но это так.— Голос Форреста чуть повысился.

Рэй вспомнил о тикающих часах: ровно через тридцать минут сюда войдет Эллисон, чтобы проводить его до машины. К делу, к делу! Посмотрим, что Форрест согласится признать.

— Я еще раз взглянул на завещание,— раздельно произнес он,— и сравнил его с повесткой, которой судья призывал нас к себе седьмого мая. Подписи здорово отличались.

— И?..

— Не знаю, чья там действовала рука, но почти уверен — твоя.

— Обратись в суд.

— Ты ничего не отрицаешь?

— Зачем?

«Зачем?» — с отвращением мысленно повторил Рэй. Последовала долгая-долгая пауза.

— Повестку я получил в четверг. Отправлена она была из Клэнтона в понедельник, в тот самый день, когда ты повез отца к Тафту. Вопрос: как ты умудрился справиться со старым «Ундервудом»?

— Я не обязан отвечать на твои вопросы.

— Ошибаешься. Ты должен рассказать мне все. Ты выиграл. Судья мертв, особняк превратился в пепел, деньги — твои. Интересует все это только меня, но ведь и мне осталось совсем недолго. Рассказывай.

— Пачка ампул морфия у судьи уже была.

— И ты отвез его к Тафту на инъекцию, тут нет никаких вопросов.

— Но это важно.

— Почему?

— Потому что отец почти не мог двигаться.— По лицу Форреста скользнула неясная тень.

— Его мучили боли,— напомнил Рэй, надеясь разбудить в душе брата хоть какое-то чувство.

— Да,— бесстрастно подтвердил тот.

— И если бы одна доза морфия оказалась чуть больше, особняк остался бы в твоем распоряжении?

— Примерно так.

— Когда ты объявился в Клэнтоне?

— Мне еще в школе плохо давались даты.

— Не валяй дурака, Форрест, пожалуйста. Умер он в воскресенье.

— Я выехал туда в субботу.

— За восемь дней до его смерти?

— По-видимому.

— Для чего?

Брат опустил подбородок, прикрыл веки.

— Он позвал меня к себе. Я и представить не мог, как он постарел, каким стал беспомощным.— Форрест глубоко вздохнул, раскрыл глаза.— Боли были ужасными, лекарства не помогали. Мы сидели на крыльце, рассуждали о войне и о том, как все изменилось бы, не погибни Джексон [29] в Ченселлорсвилле. Судья все время дергался, так докучали ему боли. Временами у него перехватывало дыхание. Но все же он говорил и говорил. Мир между нами так и не установился, но в этом уже не было нужды. Я приехал, а другого ему и не требовалось. Однажды ночью, когда я спал на кушетке в кабинете, меня разбудил дикий крик. Я бросился в спальню — отец лежал на полу, скрючившись от невыносимой боли. Я уложил его в постель, помог ввести в вену морфий, и он успокоился. Шел четвертый час утра. Сон как рукой сняло, я отправился бродить по дому…

Повествование прервалось, но запущенный Эллисон хронометр продолжал отсчитывать минуты.

— …и нашел деньги,— договорил Рэй.

— Какие деньги?

— Те, которыми ты оплачиваешь свое пребывание здесь.

— А-а, вот ты о чем.

— Об этом, Форрест, об этом.

— Да. Я обнаружил их там же, где и ты. Двадцать семь коробок. В первой лежали сто тысяч долларов. Произведя примитивный подсчет, я растерялся. Что делать? Просидел до рассвета, глядя на пачки банкнот, боясь, что судья вдруг встанет, зайдет в кабинет — и надеясь на это. По крайней мере я услышал бы какое-то объяснение.— Форрест повел рукой.— К восходу солнца у меня созрел план. Почему бы не позволить тебе распорядиться деньгами? Ты — первенец, ты — любимый сын, блестящий знаток права, ты — единственный, кто пользовался доверием отца. «Не буду спускать с Рэя глаз,— сказал я себе,— потому что он лучше меня знает, как поступить». Закрыл шкаф, придвинул кушетку и чуть было не отправился просить у судьи совета, но понял: хотел бы отец поставить меня в известность, так бы и сделал.

— Когда ты сел за машинку?

— Где-то после обеда. Отец спал в кресле под старым платаном на заднем дворе. К тому времени ему стало гораздо лучше, морфий все же помог.

— А в понедельник ты повез его в Тьюпело.

— Да. Он намеревался даже сам сесть за руль, но я не дал.

— И спрятался возле клиники в кустах жасмина.

— Много же ты успел разузнать.

— Почти ничего. У меня в голове только вопросы. Ты позвонил, сказал, что тоже получил весточку, и поинтересовался, не намерен ли я звонить судье. Допустим, я ответил бы: да, непременно!

— Телефоны в особняке все равно не работали.

— Почему?

— На щитке в подвале был разъем.

Рэй кивнул. Открыта еще одна маленькая тайна.

— К тому же судья и так поднимал трубку не чаще раза в месяц,— добавил Форрест.

— Когда ты переписал завещание?

— За день до его смерти. Нашел старое, оно мне не понравилось, и я решил разделить имущество поровну. Смешно, правда? Поровну! Я думал, являясь единственными наследниками, мы поделим отцовское достояние пятьдесят на пятьдесят. Я не знал, что юристов учат на все накладывать лапу, красть у брата, прятать то, что они обязаны охранять. Я хотел быть честным. Какая глупость…

— Когда он умер?

— За два часа до твоего приезда.

— Это ты его убил?

Молчание.

— Ты?

— Его убил рак.

— Подожди, подожди.— Рэй подался вперед, готовясь нанести очередной удар.— Восемь дней ты торчишь рядом, заботишься, а за два часа до моего появления судья благополучно умирает?

— Совершенно верно.

— Лжешь.

— Я помог ему сделать укол, доволен? Он кричал от боли, не мог есть, пить, пойти в туалет и ходил под себя. А тебя там не было. Там был я. Я одел его, переложил на кушетку, побрил. Он не сумел сломать головку ампулы. Я ввел морфий, и он уснул. Мне оставалось только покинуть дом. Потом пришел ты, увидел отца мертвым, обнаружил деньги. Продолжение тебе известно.

— Ты знаешь, откуда они взялись?

— Нет. Откуда-то с побережья скорее всего. На это мне наплевать.

— Кто сжег самолет?

— Поджог самолета — это преступление. Мне о нем ничего не известно.

— Не тот ли человек, что преследовал меня целый месяц?

— Он. Вернее, они, поскольку их было двое. Познакомился я с ними давно, еще в тюрьме. Они действовали как профессионалы, а ты вел себя слишком легкомысленно. Под задним бампером «ауди» находился «жучок», и все твои перемещения отслеживались благодаря прибору «Джи-пи-эс» [30]. Безукоризненная работа.

— Для чего потребовалось уничтожать особняк?

— Подчеркиваю: преступлений я не совершал.

— Ради страховки? Или, может быть, ты просто хотел лишить меня моей доли наследства?

Форрест покачал головой. Дверь внезапно раскрылась, в проеме возникло лицо Эллисон.

— У вас все в порядке?— сделав ударение на «все», спросила она.

— Все великолепно, мэм, все замечательно.

— Еще семь минут.— Она притворила дверь.

— Я хотел всего лишь половину, Рэй.

— Забирай.

— Слишком поздно. Теперь я знаю, как поступить с деньгами. Ты научил меня, братец.

— Я боялся, Форрест.

— Боялся чего?

— Того, что деньги убьют тебя. Даже не так: ты сам бы убил себя.