Стрекоза в янтаре. Книга 2. Время сражений - Гэблдон Диана. Страница 65

Существуют маленькие ирландские волынки, на них играют в закрытых помещениях, и большие северные волынки, на них играют на свежем воздухе — побудку, обращение к различным кланам или призыв к битве. Маклин играл на северной волынке, расхаживая туда-сюда с крепко зажмуренными глазами.

Однажды вечером, дождавшись, пока замрет последний жалобный звук, я встала и пошла рядом с ним; он прошел через ворота Стирлингского замка, кивнув одному из стражников.

— Добрый вечер, миссис, — сказал он. Его голос был мягок, в глазах, теперь широко открытых, еще таилась нежность, разбуженная только что отзвучавшей музыкой.

— Добрый вечер, Маклин, — поздоровалась я. — Все хочу спросить тебя, почему ты играешь с закрытыми глазами?

Он улыбнулся, почесал голову, но с готовностью ответил:

— Думаю, потому, что играть меня учил мой дедушка, а он был слепой. Когда я играю, то так и вижу его перед собой: шагает по берегу моря, борода развевается на ветру, слепые глаза зажмурены — ветер бросает ему в лицо колючий песок, он прислушивается к звукам волынки, которые отражаются от крутых горных склонов, — эхо помогает ему безошибочно находить дорогу.

— Значит, ты видишь его и, как и он, играешь скалам и морю? Откуда ты, Маклин? — спросила я. У него был низкий голос, в его речи слышалось много свистящих звуков, даже больше, чем у северных шотландцев.

— Я из Шетланда, миссис, — ответил он, последнее слово прозвучало почти как «Зетланда». — Это далеко отсюда.

Он снова улыбнулся мне и поклонился, потому что мы уже подошли к домам для гостей, куда мне нужно было повернуть.

— А вы, я думаю, прошли еще больше, миссис.

— Верно, — сказала я. — Спокойной ночи, Маклин.

Ближе к концу этой недели я подумала, что его умение играть вслепую может здорово помочь ему здесь, в темноте. Двигающаяся колонна мужчин производит немало шума, даже если они идут очень тихо, но я надеялась, что завывание все усиливающегося ветра заглушит звук их шагов. Ночь была безлунной, но на небе светлели легкие облака, шел дождь со снегом, стягивая холодом мои щеки.

Солдаты северошотландской армии передвигались небольшими группами по десять — двадцать человек, то проваливаясь в ямы, то преодолевая вырастающие перед ними холмы, которые земля, будто нарочно, выбрасывала то тут, то там, не говоря уже о купах лиственниц и ольхи, которые словно перемешались в темноте. Мои сведения подтвердились; шпионы Эвана Камерона тоже доложили о передвижении Холи, и сейчас шотландская армия готовилась встретить его где-нибудь южнее Стирлингского замка.

Джейми отказался от мысли отослать меня обратно. Я пообещала держаться в стороне, хотя если начнется сражение, армейские врачи должны быть под рукой. По тому, как он вскидывал вверх голову, я могла судить, смотрит ли он на своих людей или разглядывает открывающуюся перед ним перспективу. Он сидел на Донасе так высоко, что его тень была видна даже в темноте. Вот он поднял руку — две маленькие тени оторвались от шагающей массы и приблизились к его стремени. Последовал короткий разговор шепотом, после чего он выпрямился и повернулся ко мне:

— Разведчики донесли, что нас заметили. Английские гонцы спешат предупредить генерала Холи. Медлить больше нельзя. Я возьму своих людей, обойду войска Дугала и стану на дальней стороне Фолкирк-Хилл. Оттуда мы спустимся вниз, а Макензи тем временем подойдет с запада. Слева от тебя, примерно в четверти мили, на вершине холма находится маленькая церковь. Это твое место, Сак-соночка. Немедленно скачи туда и там оставайся. — Он ощупью нашел мои руки и сжал их. — Я приеду за тобой, как только смогу, а если не смогу, то пришлю Муртага. Если дела пойдут плохо, иди в церковь и проси убежища. Больше я ничего не могу придумать.

— Обо мне не беспокойся, — сказала я. Губы у меня оледенели, я дрожала, но старалась, чтобы Джейми этого не заметил. — Будь осторожен, — все, что я могла сказать, и коснулась его щеки — все, что я могла себе позволить; щека была холодная и твердая, как металл, а локон волос холодным и гладким, словно шкура оленя.

Я натянула поводья и свернула налево, медленно прокладывая путь среди людских потоков. Жеребец, обеспокоенный царящей вокруг суматохой, задрал голову и зафыркал, приплясывая подо мной. Я резко осадила его, как учил меня Джейми, так что земля вокруг вздыбилась под копытами коня. Я оглянулась назад, но Джейми уже исчез в ночи. Мне ничего не оставалось, как отправиться на поиски церкви. Задача не из легких — вокруг стояла кромешная тьма.

Церковь — небольшое здание с каменными стенами и соломенной крышей — была похожа на съежившееся животное, прижавшееся к склону холма. Я почувствовала свое внутреннее сродство с ней. Отсюда были видны английские наблюдательные посты, сквозь снежную пелену слабо виднелись огни костров, в отдалении слышались крики, то ли шотландские, то ли английские — отсюда не разобрать.

Затем раздался звук волынки — пронзительный жуткий вскрик в бушующей непогоде. И тут же с различных точек холма послышались беспорядочные крики.

Я сразу представила себе волынщиков, раздувающих свои мехи, — их высоко вздымающуюся грудь и посиневшие губы, крепко прижатые к трубке; сведенные от холода пальцы превращают вдуваемый воздух в связные звуки.

Я почти физически чувствовала упорное сопротивление кожаного мешка, теплого и гибкого под пледом, неохотно пробуждающегося и затем неожиданно воспрянувшего к жизни, ставшего частью тела волынщика, его третьим легким, которое дышит вместо него, ветер уносит это дыхание, а крики соплеменников, звучащие вокруг, словно наполняют мехи новой силой.

Теперь крики стали громче, они долетали волнами, вместе с ветром, который, меняя направление, швырял в меня снег, смешанный с дождем. Здесь не было никакого укрытия, не было даже деревьев, которые смиряли бы ветер. Мой жеребец повернулся лицом к ветру и опустил голову, его грива хлестала меня по лицу примерзшими к ней льдинками.

Церковь — мое прибежище от стихии, а также от англичан. Я широко распахнула дверь, дернула коня за уздечку и повела его за собой.

Внутри было темно, лишь в алтаре смутно виднелось оконце из промасленной кожи. По сравнению с тем, что творилось снаружи, здесь было тепло, но от застоявшегося запаха пота я чуть не задохнулась. В церкви не было ничего, кроме маленькой арки в стене и самого алтаря. Привязать лошадь было некуда. Испуганный сильным человеческим запахом, жеребец стоял тихо, лишь изредка фыркая и беспокойно перебирая ногами. Не спуская с него глаз, я вернулась к двери и выглянула.

Я не знала, что происходит на Фолкирк-Хилл. То там, то здесь вспыхивали ружейные выстрелы. Временами слышался слабый звон металла и редкие хлопки взрывов. Раздавались крики раненых, пронзительные, как скрип мехов, совсем не похожие на гэльские голоса. Потом ветер поворачивал, и я ничего не слышала, хотя воображала, что слышу голоса, но это было всего лишь завывание ветра.

Я не видела битвы при Престоне; подсознательно привыкнув к осторожным перемещениям огромных армий, вооруженных танками и орудиями, я не понимала, как быстро меняются события при рукопашном бое на небольшом пространстве и с применением легкого оружия.

Совсем рядом со мной раздался крик: «Тулах ард!» — боевой клич клана Макензи. Оглушенная ветром, я не слышала, как солдаты поднимались по холму. Видимо, часть воинов Дугала была оттеснена в направлении моего убежища. Я быстро нырнула обратно в церковь, но дверь не закрыла, чтобы иметь возможность выглядывать.

Небольшая группа беглецов поднималась на холм. Судя по звукам речи и внешнему виду — пледы, бороды, развевающиеся по ветру волосы, — это были шотландцы; подгоняемые ветром, они казались темными облаками на травянистом склоне холма.

Когда первый из них ворвался в дверь, я отпрыгнула в глубь церкви. Было темно, я не видела лица, но узнала его голос, когда от ткнулся головой в моего жеребца и закричал:

— Боже!

— Уилли! — закричала я в ответ. — Уилли Коултер!