Стрекоза в янтаре. Книга 2. Время сражений - Гэблдон Диана. Страница 75

— Правда. Со мной все в порядке. Я очень рада, что ты здесь.

Внезапная мысль поразила меня, и я уронила полотенце, с любопытством глядя на нее.

— Мне только что пришло в голову: а почему ты здесь? Я имею в виду в этом доме.

Она покраснела, легла и натянула одеяло.

— Ты же знаешь, г-герцог — мой к-крестный.

— Да, я помню. Хотя сомневаюсь, что он просто наслаждается твоим обществом.

Она слегка улыбнулась:

— Д-да… Но он, я имею в виду герцога, думает, что нашел мне другого м-мужа. — Она с трудом произнесла слово «мужа» и покраснела еще больше. — Папа привез меня сюда, чтобы встретиться с ним.

По тому, как она держалась, я поняла: это не та новость, которая требует немедленных поздравлений.

— Ты знаешь этого человека?

Оказалось, только по имени. Мистер Исааксон, импортер из Лондона. Слишком занятой, чтобы ехать в Эдинбург для встречи со своей нареченной, он согласился приехать в Белхерст, где и должна состояться свадьба, если стороны договорятся.

Я подняла с тумбочки отделанный серебром гребень и стала расчесывать волосы. Итак, потерпев неудачу в намерении породниться с французской знатью, герцог решил продать свою крестницу богатому еврею.

— У меня новое приданое, — сказала Мэри, пытаясь улыбнуться. — Сорок три вышитые юбки, две с золотой нитью. — Она внезапно замолчала, крепко сжав губы и уставившись невидящими глазами на обнаженную левую руку. Я положила свою руку на ее.

— Ничего, может быть, он окажется добрым человеком, — постаралась я приободрить ее.

— Этого-то и б-боюсь. — Избегая моего вопросительного взгляда, она опустила голову и обхватила колени руками. — Они не сказали мистеру Исааксону о… П-париже. И мне не велели говорить. — Ее лицо жалобно сморщилось. — Они привели ужасную старуху, чтобы она объяснила мне, как я должна вести себя в первую брачную ночь — притвориться, что все это в первый раз, но… о, Клэр, как я могу? — заплакала она. — И Алекс… Я ничего ему не сказала. Я не могла. Я такая трусиха, даже не попрощалась с ним!

Она бросилась в мои объятия, я гладила ее по спине, и мое собственное горе стало как будто утихать. Наконец она успокоилась, села и согласилась выпить воды.

— И ты собираешься пройти через все это? — спросила я. Она взглянула на меня. Ее ресницы были мокрые и слипшиеся.

— У меня нет выбора, — просто сказала она.

— Но… — начала было я и беспомощно остановилась.

Она была права. Молодая и неопытная, без всяких средств к существованию, без человека, который мог бы поддержать ее, — ей не оставалось ничего, как уступить воле отца и крестного и выйти замуж за неведомого мистера Исааксона из Лондона.

Расстроенные донельзя, мы не притронулись к еде, лежавшей на подносе, и залезли под одеяла, чтобы согреться. Мэри, измученная переживаниями, вскоре уснула, а я, не менее измученная, уснуть не могла и лежала, горюя о Хью, беспокоясь о Джейми и раздумывая о герцоге.

Простыни были холодные, и мои ноги превратились в куски льда. Чтобы не думать о печальных вещах, я решила поразмышлять о Сандрингеме. Какова его роль в этом деле?

По всем признакам этот человек был якобитом. Он, по его собственному признанию, был готов пойти на убийство — или, по крайней мере, заплатить за него — ради того, чтобы обеспечить Карлу поддержку, необходимую для высадки в Шотландии. И музыкальный шифр, безусловно, свидетельствовал о том, что в августе именно герцог склонил Карла поднять паруса, пообещав ему помощь.

Конечно, люди изо всех сил скрывали свои якобитские симпатии, в этом не было ничего удивительного — за измену грозило наказание. А если дело провалится, герцог потеряет больше, чем другие.

Сандрингем не удивил меня, сказавшись горячим сторонником монархии Стюарта. Хотя, судя по его замечаниям, брошенным в адрес Дантона, он не симпатизировал правителю-католику. И все же зачем так долго тянуть с поддержкой Стюарта, когда ясно, как сильно Карл нуждается в деньгах и нуждался всегда — со времени его похода в Шотландию.

У меня было два возможных объяснения: или герцог не был достаточно кредитоспособен, или его поведение объяснялось особыми чертами его характера.

Возможно, он якобит, готовый поддержать неприятного ему короля-католика ради будущих благ, на которые он мог рассчитывать как основной сторонник реставрации монархии Стюарта. Я видела: слова «принципы» не было в его словаре, но он хорошо усвоил понятие «свой интерес» материально. Возможно, он просто выжидает, пока Карл достигнет Англии и шотландская армия предпримет решительную атаку на Лондон, чтобы не выбрасывать деньги на ветер. Любой знающий Карла счел бы такое решение умным — всем известно, было лучше не доверять Стюарту сразу большую сумму.

Не исключено также, что, прежде чем начать вкладывать деньги в Карла, он хотел убедиться, что его дело имеет серьезных сторонников; в конце концов, поддержать восстание — совсем не то, что в одиночку содержать целую армию.

С другой стороны, если это так, то я видела еще один, более зловещий смысл выдвинутых герцогом условий. Ставя условием своей поддержки вступление армии якобитов на английскую землю, он подталкивал Карла к тому, чтобы тот, борясь со всевозрастающей оппозицией своих собственных военачальников, тащил свою недовольную, растрепанную армию дальше на юг, прочь от благодетельных гор, в которых они могли бы найти укрытие. Если герцог рассчитывает получить от Стюартов какую-то выгоду за помощь в их реставрации, то чего он ожидает от ганноверцев за то, что заманит Карла Стюарта в пределы их досягаемости и передаст его и его сторонников в руки английской армии?

История не смогла установить истинные побуждения герцога. Вот странно — ведь рано или поздно они должны были обнаружиться. Конечно, размышляла я, Старый Лис, лорд Ловат, во время якобитского восстания ухитрился играть на обеих площадках — снискал расположение ганноверцев и сохранил милость Стюартов. Время от времени так же поступал и Джейми. Может быть, потому, что было нетрудно прятать свои привязанности в вязкой трясине королевской политики.

Холод сковал мои ноги, хотя я беспрестанно двигала ими, кожа потеряла чувствительность, я терла икры друг о друга, но, очевидно, ноги при трении создают гораздо меньше тепла, чем сухие прутья, — никакого особого тепла я не почувствовала.

Лежа без сна, усталая и окоченевшая, я вдруг услышала рядом с собой слабый ритмичный звук. Я повернула голову, прислушалась, затем приподнялась на локте и недоверчиво уставилась на свою соседку. Она лежала на боку, свернувшись калачиком, ее нежная кожа порозовела, она стала похожа на расцветший оранжерейный цветок, большой палец ее был засунут в мягкий розовый ротик. Нижняя губа двигалась в такт с сосущим движением.

Я не знала, что делать — смеяться или плакать. В конце концов я не сделала ни того ни другого — осторожно вытащила изо рта палец и положила руку ей на грудь. Задула свечу и придвинулась ближе к Мэри.

То ли этот маленький невинный жест, навеявший давно ушедшие ощущения безопасности и доверия, то ли уютное тепло лежащего рядом тела, или я просто устала от страха и горя, но только ноги мои согрелись, я наконец расслабилась и уснула.

Завернувшись в теплый кокон одеяла, я спала крепким глубоким сном без сновидений. Тем неожиданнее было мое пробуждение, когда я вынырнула вдруг из мягкой, спокойной темноты забвения. Темно — вернее, черно как в трубе, потому что огонь в камине уже погас, — тревожно и неспокойно. Что-то тяжелое неожиданно свалилось, на кровать, сильно ударив меня по руке, — это «что-то», очевидно, пыталось убить Мэри.

Матрац неожиданно соскользал из-под меня — кровать содрогалась от неистовой борьбы, которая шла со мной рядом. Неясные угрозы, приглушенное мычание раздавались где-то совсем рядом, и вдруг чья-то рука — по-видимому, Мэри, подумала я, — с размаха ударила меня прямо в глаз.

Я быстро выбралась из кровати, споткнулась на ступенях возвышения и свалилась на пол. Звуки борьбы надо мной усилились, слышались ужасные сдавленные крики — очевидно, кто-то душил Мэри, а она пыталась кричать.