Лучшая доля (СИ) - Окишева Вера Павловна "Ведьмочка". Страница 34

Открыв верхний ящик стола, Светлана Игоревна выдала манаукцу планшет для рисования и стилограф, такой же набор достала и для себя.

— Вы должны понимать, что я, как сваха, обязана научить нас уважать друг друга, и через это уважение между нами может зародиться более глубокое чувство.

— Мне это не нужно, — уверенно отодвинул от себя планшет Амрит, гневно хмурясь. — Я и без этого вас люблю…

— Это нужно мне, — с нажимом отозвалась Светлана Игоревна и пододвинула к ши Семионту планшет. — Я собираюсь выйти замуж раз и навсегда и жить долго и счастливо с мужем в браке. Без ссор и скандалов. А для этого нужно узнать друг друга намного лучше. Стать ближе и понятнее.

Амрит сомневался. Женщина видела, как он боролся с самим собой, готовый испепелить планшет одним лишь взглядом сердитых алых глаз. И госпожа Богомолова в душе надеялась, что он вспылит, откажется и бросит затею связываться с такой дотошной женщиной, но — увы! — плечи ши Семионта опустились, и он нерешительно взял в руки планшет, примеряясь к стилографу, который был тоньше обычной ручки.

В женщине тоже велась борьба. Она была приятно удивлена тем, что манаукец решился на этот тест, без воплей, обвинений, но и испугал своим стремлением не отступать. Светлана Игоревна включила свой планшет и с милой улыбкой сообщила мужчине, желая дожать его, чтобы он бросил эту затею:

— Поэтому для начала нарисуйте мой портрет.

— Ваш? — опешил Амрит, а хозяйка брачного агентства пыталась не улыбаться слишком коварно, чтобы не вызвать подозрения. Ведь для неё не было секретом, что среди манаукцев нет художников, дизайнеров и других творческих личностей. Их раса подвизалась на поприще силовых структур.

— Да, — кивнула она, заметив панику в глазах ши Семионта, — мой, а я нарисую вас.

Светлана, поглядывая на мужчину, накладывала линии друг к другу, чтобы более правдоподобно нарисовать своего испытуемого. С ласковой улыбкой следила, как хмурится и пыхтит Амрит, как аккуратно выводит стилографом по экрану планшета окружности. Через несколько минут рисование её увлекло, и она испуганно вздрогнула, когда ши Семионт со страшными ругательствами сломал тонкий хрупкий стилограф.

Закусив губу, чтобы не рассмеяться над обиженным выражением лица манаукца, Светлана Игоревна протянула ему свой, а сама решила рисовать пальцем. Ещё через час усердной работы манаукец отложил планшет, протяжно выдохнув.

— Это сложно, — заявил он, а женщина взглянула на его творение.

Там была нарисована смешная женщина в полный рост. Схематическое лицо. Глаза-пуговки, волосы волнами уложены на плечи, алые губы и карикатурная одежда. Госпожа Богомолова молча отдала свой планшет мужчине.

— Теперь опишите что видите, — попросила она, а сама любовалась творением манаукца. Такое мог нарисовать ребёнок дошкольного возраста или начальной школы. Приятно удивил цвет, которым манаукец раскрасил тело — приятный персиковый оттенок, лёгкий, практически прозрачный. Сиреневое платье, алые губы. Манаукец уделял основное внимание цвету. И портрет рассказал женщине намного больше, чем она того желала.

— Мужчина, — нерешительно заговорил ши Семионт, отрывая Светлану Игоревну от анализа. — Бледный. Хмурый.

— Хорошо, — усмехнулась Светлана, когда услышала вздох облегчения. — А я вижу милую женщину. Довольно стройную, — разглядывала она две полоски, которые должны были определить ширину её талии и плавно перетекали в такого же размера бёдра. — Темноволосую, — оттенки, которые выбрал манаукец, рассказали женщине о тех чувствах, которые Амрит испытывал, глядя на неё, — и… - тут глаза Светланы рассмотрели на груди небольшой цветочек. Что это, так же было понятно для свахи, так как кулон этот она не надела, зато с любовью убрала в шкатулку к другим ювелирным украшениям. А раз мужчина его изобразил, то указал ей на её же статус. Он считал её своей женщиной. Просто вызов какой-то. — … Цветочную, — попыталась Светлана Игоревна перевести всё в шутку.

— Это не просто цветок, — попытался указать манаукец на ошибку.

— Да?! — Светлана не хотела заострять на кулоне внимание мужчины, поэтому приказала: — Тогда не будем рисовать сами себя, а сразу перейдём к другому тесту, нарисуйте дом, дерево и человека.

— Опять рисовать?! — взревел не то от гнева, не то от страха Амрит, выпучив глаза.

Брюнетка кивнула и протянула планшет.

— Это подскажет мне ваши жизненные приоритеты.

Семионт видел по глазам женщины, что она лукавит, делая вид, что не поняла его посылов в рисунке. Не могла не понять что это за цветок, и какой вопрос он адресовал ей, изобразив его. Почему она не носит его подарок? Ведь кулон ей понравился, он помнил, как она обрадовалась такому изящному украшению. Светлана питала слабость к цветам, вот и сейчас нет-нет да смотрела на букет. Протяжно вздохнув, мужчина взял в руки хрупкий стилограф. Значит, захотела узнать его жизненные приоритеты. Узнает. Главное чёртову палку очередной раз не переломить.

Маргарита

Долго гуляя возле реки, кидала камушки в бурный поток. Река хоть и лесная, но быстрая, стремительная и ледяная. Даже в такую жару в голову не приходило в ней искупаться. Пологий каменистый склон весь был неровный, валуны приходилось обходить или перепрыгивать. Я смотрела в прозрачные потоки реки, в белые завихрения, на отражения высоких деревьев, обрамляющих обрывы двух берегов сплочённым строем, пытаясь отыскать в себе ответы на вопросы, понять причины своей злости. Почему я не могу быть как все? Только и делаю, что расстраиваю дорогих мне людей. Я же хочу, чтобы все были счастливы: и Роза, и Лилия. Так отчего же веду себя так, что им приходится стыдиться меня. Наверное, всё же лучше жить одной. Хоть и сложно будет объяснить свой порыв сёстрам.

Словно в ответ на мои мысли на руке завибрировал коммуникатор. С экрана на меня очень встревоженно смотрела младшая сестрёнка.

— Маргаритка, ты где?

— Гуляю, — напряглась я от её шепота.

— Иди скорее домой. Розе плохо.

Я чуть не упала, запнувшись о небольшой камень.

— Что случилось? — попыталась на ходу прояснить ситуацию.

— Шандар хочет отменить свадьбу.

После этого я всё же поскользнулась на мокром камне и ударилась бедром об острый край валуна. Зашипев от боли, всё же переспросила у Лилии:

— Как это отменить?

— Я только услышала, что он сказал Розе, а она сейчас ревёт, заперлась и никого не пускает. Что делать?

— Сейчас буду, — пообещала я младшей, сама же не знала что делать. Роза же ослица у нас. Как задумает, так и будет. Так что же случилось между ними? Почему жених решил накануне торжества всё отменить? Роза бы на такое не пошла. Никогда бы не подвела ни себя, ни Шандара.

Сердце стучало тревожно. Я бежала обратно в особняк, превозмогая боль в бедре. Если этот красноглазый манаукец потребует кредит за операцию, то я просто не знаю что сделаю с ним. Так и знала, что мужчинам верить нельзя. Вечно предают, обманывают и бросают!

Что должен чувствовать человек, когда от него скрывают что-то очень важное? И как бы он ни старался, ему не удаётся об этом узнать. Лилия пыталась не обижаться на сестёр, шептала себе, что просто еще мала для таких тайн, которые скрывали между собой старшие. Но обидно было всё равно. Она так тщилась понять, хотела помочь, а в итоге Маргаритка попросила её погулять, пока та будет успокаивать Розу. Для Лилии не было секретом, что Марго всегда в любой ситуации примет удар на себя, и как бы ни было страшно, средняя сестра всегда защищала и отчаянно боролась за семью. Она мирила сестёр, она зарабатывала за троих. Роза была главной, головой семьи, решала насущные проблемы, но Лилия знала, что Маргарита способна лучше Розы справиться даже с самой безнадёжной ситуацией.

Девушка брела по особняку, который теперь стал для неё новым домом, прислушивалась к разлившейся тишине и боялась, но не за себя, а за старшую сестру. Поспешное замужество окончательно подточило её нервы. Если бы на месте Розы была Маргаритка, то та бы не позволила себе сомневаться в своём выборе. Она бы не устраивала истерики и не позволила бы себе срывы. Её психика была сильнее. А то, что происходило сейчас, пугало, так как причина была не только в состоянии Розы. Даже Маргаритка начинала сдавать. Она слишком страдала синдромом старшей сестры, опекая и Розу тоже, и её боль воспринимала сильнее, чем свою собственную.