Любовь с московским акцентом - Монакова Юлия. Страница 15

Показывая Люське фотографии с корпоративной вечеринки, Жанка тыкала пальцем в снимок, где она ОТСУТСТВОВАЛА, и заявляла: «Видишь, Вовка куда-то в сторону уставился? Это он на МЕНЯ смотрит!» В конце концов Жанкина совершенно необоснованная звездная болезнь встала Люське поперек горла. Подруга, которая неспособна банально выслушать, зациклившись на собственной персоне («Ах, как ярко светит солнце! Специально для того, чтобы все прохожие увидели, как блестят мои волосы!»), стала ее бесить. Бесконечно слушать сказки о том, как все ее обожают, как все мужики при взгляде на нее «так и падают, и сами собой в штабеля укладываются», — напрягало. Если учесть, что за все время совместного проживания парня у Жанки не было (вряд ли можно что-то скрыть друг от друга, когда живешь вместе в съемной квартире, вся личная жизнь как на ладони), то тем более смешно выглядели все эти рассуждения о ее неотразимости.

Как-то к Люське домой по рабочим делам — нужно было срочно передать кое-какие бумаги — заехала секретарша Катя. За чаем Жанка решила показать гостье свои фотографии. Катерина, заметив на фото одну Жанкину сотрудницу, сказала:

— Ой, какая красивая девушка… — на что Жанка тут же взвилась:

— А я что — некрасивая, что ли?!

Это был уже настоящий маразм… «Какие-то дегенеративные реакции, ей-богу…» — подумала Люська в раздражении, видя, что Катя смущена и взволнована этой вспышкой.

При всем этом, не имея парня, Жанка только и делала, что критиковала немногочисленных Люськиных поклонников и — в частности — любимого человека, то есть Андрея. «Фу, Люсь, он же такой несимпатичный!.. С таким встречаться — себя не уважать…» Непонятно было, что уж в Андрее такого отталкивающего — наоборот, красавец-мужчина, ухоженный, умный, обаятельный и известный, но Люська предпочитала не допытываться — просто не обращала внимания. В глубине души она отдавала себе отчет, что в их с Жанкой отношениях уже ничего не исправить…

А потом в Москву, поддавшись на уговоры, приехала и Алина. Девушки давно уже предлагали ей жить с ними. И вот с этого момента Жанка взяла четкий курс — из подруги переквалифицироваться в Люськину врагиню. Без лишней скромности, Люська знала о себе самой, что она — человек достаточно интересный в общении и в меру обаятельный. Во всяком случае, в серые мышки себя не записывала никогда, а Жанкины попытки выставить все именно таким образом вызывали только ее усмешку — мол, чем бы дитя ни тешилось… Пусть себе звездит, если ей от этого легче. Алина считала их обеих своими лучшими подругами — и Люську, и Жанку. А Жанку, понятное дело, такая ситуация не устраивала. Она хотела быть лучшей, первой, единственной! Поэтому ее задачей номер один стало — переманить Алину на свою сторону, привязать ее к себе…

Все они работали в разных местах, до дома добирались разными путями и чаще всего в разное время. Люська со счета сбилась, как часто повторялась следующая ситуация: она приезжала с работы первой, готовила на всех ужин, ждала девчонок… Час, другой — ну, мало ли, может, задержались, может, попали в пробку… Наконец она звонила одной из них и слышала:

— Ой, Люсь, а мы в кафе сидим, ужинаем! Так что ты нас не жди…

На ее вопрос — а что, нельзя было раньше позвонить, почему ее с собой не позвали? — Жанка бормотала лишь нечто невразумительное и обычно заканчивала с досадой:

— Ой, ладно, не будь занудой!..

Люська пыталась расспросить затем Алину, что это за дела, а она клялась и божилась, что Жанка заверила ее — мол, Люська давно предупреждена, если захочет, она подъедет и присоединится… Кем предупреждена? Когда?! Люська впервые слышала об этом.

Это случалось не раз и не два, а десятки раз. В конце концов Люська плюнула на них вовсе и звонить перестала. Если они договорились встретиться после работы — то и Бог с ними. Приятелей у нее, слава Богу, в Москве хватало, уж если заскучает, то всегда найдет, с кем провести время… А Жанка уверенно продолжала тянуть Алину на свою сторону. Пользуясь тем, что Люська не курит, она по сто раз на дню звала Алину в кухню:

— Алин, пойдем, подымим? — после чего они удалялись и закрывали за собой дверь, чтобы дым не попадал в комнату. Покурив, они еще «по инерции» сидели на кухне часа полтора-два и дружески беседовали — все еще с закрытой дверью. Люську, разумеется, в свою компанию не приглашали, о ней как бы забывали.

В принципе, Люська понимала, в чем дело. Она была сторонницей дружбы на равных, а не на уровне «звезда и ничтожество». Жанку же это не устраивало, ей нужно было постоянное подтверждение своей звездности. В лице Алины она, тем самым, нашла идеальную кандидатуру. Алина была из серии подруг-«милашек». Она нужна была Жанке как раз для того, чтобы поддерживать ее самомнение. Благодаря такой вот добренькой и миленькой девочке эта звезда продолжала звездить, ведь Алина не уставала повторять: «Ой, Жан, ну ты и правда королева! Ну, ты в своем репертуаре! Ох, как всегда, красотка! Просто глаз не оторвать!» Причем Алина могла вовсе не думать так, как говорит, — но почему бы не сделать человеку приятное?.. Это являлось главным Алининым недостатком — она была слишком уж поддающейся, зависимой от чужого мнения. Ладно, если она попадала под хорошее влияние — а если под дурное?..

Люська замечала, что Алина — нехотя и не совсем осознанно — все больше и больше отдаляется от нее, постепенно становясь Жанкиной тенью. Люську это не устраивало, но переть против стальной Жанкиной воли она тоже не могла. Она не желала никого тянуть на свою сторону, ей хотелось, чтобы с ней просто дружили… Люська стала ловить себя на мысли о том, что периодически раздражается даже на Алину, на вот эту ее бесхребетность, мягкотелость, за то, что она вечно идет у Жанки на поводу. Это огорчало ее, поскольку она искренне любила Алину и не хотела, чтобы их дружба разрушилась, как это случилось с Жанкой.

В общем-то, Алина по жизни была покладистым и мирным человеком. Она прекрасно находила общий язык даже с Лилей и не уставала от нее, в то время как Жанка с Люськой за глаза называли свою эксцентричную соседку «человек-овца», поскольку та постоянно меняла то работу, то мужчин, вечно сидела без денег, но полная радужных мечтаний и надежд — о большом уме это явно не свидетельствовало.

Ее невеселые размышления прервал телефонный звонок. Она взглянула на номер — Андрей! — и тут же торопливо ответила:

— Алло!

— Люсь, — как-то заторможенно сказал Андрей, забыв поздороваться, — ты сейчас дома?

— Дома, а что?

— Можешь спуститься? Я в машине у твоего подъезда…

Люське полагалось бы обрадоваться, но она почему-то испугалась.

— Что случилось, Андрюш? Ты в порядке? Почему ты не позвонил, прежде чем выехать?

— Все расскажу, — устало ответил Андрей, — ты спускайся.

Люська стремительно вылетела из квартиры прямо в легком халатике, хлопнув дверью, забыв даже переобуть домашние тапочки на что-то более уличное и не предупредив девчонок. Стремглав сбежала по ступенькам и выскочила из подъезда в морозный ноябрьский воздух. Машина Андрея действительно стояла под окнами. Люська подбежала к ней, торопливо открыла дверцу и плюхнулась рядом с Андреем на переднее сиденье.

— Что случилось?! — выпалила она, беглым взором оглядывая любимого — цел ли, здоров ли, все ли у него в порядке, переборов в себе желание дотронуться до него рукой, словно проверяя, не мираж ли это. Андрей сидел, сцепив руки в замок на коленях и сжав зубы так, что заострились скулы. Он поднял глаза на Люську и попытался выдавить из себя улыбку.

— Солнце мое… — пробормотал он. — Если бы ты знала, как я тебя люблю!

— Я тоже тебя люблю, — встревоженно отозвалась Люська, пристально вглядываясь в его глаза. — Так в чем все-таки дело?

Андрей вздохнул, будто собираясь с духом, и разом выпалил:

— Моя жена беременна!

Люська задохнулась, словно в машине вдруг стало не хватать воздуха. Она мгновенно, в ту же долю секунды, поняла и ОСОЗНАЛА всю значимость этой фразы, а также то, чем это может ей — им с Андреем! — грозить.