Любовь с московским акцентом - Монакова Юлия. Страница 21

Завтракать их повезли на Васильевский остров в студенческую столовую. Вот с кем Люське никогда не везло — так это с соседями по столу. Капризные избалованные школьницы демонстративно презрительно ковыряли вилками еду и громко гундели:

— Фу-у-у, какое га-а-авно-о-о!!! Я это есть не бу-у-уду…

«Ну просто по роже дать хочется», — подумала Люська с досадой, но в этот раз смолчала.

После завтрака все отправились на Пискаревское кладбище.

…Почетный караул возле Вечного огня. Долгий путь по Аллее Памяти, мимо монументов — памяти погибших в блокаду… Многие ветераны с трудом идут самостоятельно — их заботливо поддерживают под руки журналисты, школьники и студенты.

— Давайте я вам помогу, — предложила Люська худенькой сгорбленной старушке, опирающейся на палочку.

— Спасибо, милая, я сама, — с легкой улыбкой ответила ей та.

— Но у вас ведь наверняка уже ноги устали…

— Ноги? Да нет у меня ног-то, дочка, это протезы… — все так же улыбаясь, сообщила эта мужественная маленькая женщина.

Люська сглотнула ком в горле, не зная, что на это можно ответить.

Затем среди толпы ветеранов ее взгляд выхватил трогательного дедулю в старенькой шапке, в плохоньком потрепанном пальто, но с дорогим фотоаппаратом в руках. Он не выпускал камеру ни на секунду, снимая все подряд — своих товарищей, Вечный огонь, Аллею Памяти, молодежь, красные гвоздики на белом снегу… Он то обгонял шествие, забегая вперед и щелкая затвором, то отставал — видимо, чтобы полнее охватить картину. А затем распахивал полы пальто и с благоговейным трепетом прятал свой драгоценный фотоаппарат у себя на груди, сплошь увешанной военными наградами…

«…Площадь Победы. Минута молчания. Шапки снимают все, не обращая внимания на мороз, — и стар, и млад. Кажется, что в тиканье часов, отсчитывающих время, слышится биение сердец…» — тихонько наговаривала Люська в диктофон текст будущей статьи.

Затем их ждала праздничная программа. Поздравления, стихи, военные песни, от которых что у стариков, что у молодых на глаза наворачивались слезы… Ну и, конечно, экскурсионная поездка для всех участников «Поезда памяти». Военно-морской музей, крейсер «Аврора», Заячий остров, Петропавловская крепость… Когда они приехали в Петропавловку, уже начало темнеть, и было немного жутковато ходить по этим дорожкам, мощенным булыжником… Памятник Петру — нелепый, в духе авангарда. Маленькая голова, но мощное туловище, длинные сильные руки… Потом — Медный всадник… Спас на крови… Исаакиевский собор… Смольный… Люська всегда с трепетом смотрела на гостиницу «Астория», когда проезжала мимо, — после прочтения книги Татьяны Егоровой она неизменно ассоциировалась у нее с гениальным артистом Андреем Мироновым. Крыло «Астории» — гостиница «Англетер», та самая, где нашли мертвым другого гения — поэта Сергея Есенина… Сфинксы, которым три тысячи лет — найденные на раскопках в Египте и установленные на мосту в Питере… Конечно же, Дворцовая площадь… Зимний дворец…

Это все Люська уже видела неоднократно, хоть и любила без ума. Однако длинная дорога и насыщенные событиями четыре последних дня сделали свое дело — к вечеру она почувствовала себя совершенно вымотанной и физически, и морально. Она не чуяла под собой ног и мечтала только об одном — завалиться в свое купе и продрыхнуть без просыпа до самой Москвы. Когда зазвонил ее мобильный, она устало поморщилась — ну кому она могла понадобиться сейчас, в Питере?

Это звонил Дима Ангел. Люська была так ошеломлена, неожиданно услышав в трубке его голос, что даже забыла обрадоваться.

— Привет, как ты, где ты? — беззаботно поздоровался с ней он. — А я вот решил звякнуть, узнать, как у тебя дела…

Люська кашлянула, приходя в себя.

— Дела отлично, — отозвалась она. — Вот только что вернулась из Волгограда, сейчас в Питере, ночью уезжаю обратно в Москву — выполняла задание редакции…

— Что, что, что?! — завопил Дима. — Ты была в Волгограде?! А сейчас ты в Питере???

— Да, а чему ты так удивлен?

— Люсь! — произнес Дима с досадой. — Я же тебе говорил, когда звонил неделю назад, что у меня гастроли… В Волгограде я уже побывал, а теперь вот тоже в Питере… Забыла?

Люське пришлось сознаться, что она и в самом деле забыла. Просто не обратила внимания на названия тех городов, которые он перечислял, — запомнила только, что гастроли продлятся десять дней.

— Так ты сегодня уже обратно в Москву? — огорчился Дима.

— Да, через пару часов…

— Ну вот, если бы я знал раньше, я бы обязательно подъехал, чтобы увидеться с тобой… У меня здесь завтра концерт… Слушай, может, ты останешься? В гостиницу я тебя устрою, обещаю, завтра сходила бы на мой концерт, а в Москву поехали бы вместе!

— Не могу, Дим, правда, — с искренним сожалением отказалась Люська. — Все участники «Поезда памяти» занесены в списки, и если я вместе с остальными не вернусь в Москву, паника поднимется.

— Черт, как жалко… — слышно было по его голосу, что он действительно очень расстроен. — А вы на чем едете, не на «Красной стреле»?

— На ней, родимой…

— Эх, все-таки, как досадно, что ты не можешь остаться до завтра, — еще раз посетовал Дима. — Но, в любом случае, я уже послезавтра буду в Москве. Увидимся?

— Конечно, увидимся. Мы же договорились…

— Что-то голос у тебя какой-то невеселый, — уличил ее Дима. — Ты не хочешь?

— Да нет, не в том дело… Я просто очень устала, Дим, — Люське вдруг стало себя жалко до слез. — Я… в общем, неприятности в личной жизни. И вообще… — голос у нее дрогнул. — Вообще, Дим, мне так хреново… — неожиданно призналась она. — Мне ужасно, ужасно, ужасно плохо. Хочется подохнуть… — она не смогла дальше говорить из-за подступивших к горлу долго сдерживаемых слез.

— Что ты, Люсь, — испугался Димка. — Даже не думай так говорить. Как бы плохо ни было, подохнуть — это не выход! У меня и самого тоже всякое в жизни бывало, — торопливо затараторил он, словно она и в самом деле стояла сейчас на крыше, собираясь сигануть вниз, а он ее отговаривал. — Например, девушка, которая была моим лучшим другом и соседкой по общежитию, однажды меня просто обокрала! А еще… Когда только приехал в Москву и поступил в Гнесинку, денег не было вообще, стрелял по соседям картошку… Да блин, столько всего было! — разволновался он. — Но всегда есть что-то… или кто-то… для чего и для кого стоит жить, понимаешь?

— Понимаю. — Люська хлюпнула носом; ей уже было стыдно за свою слабость. — Извини, Дим, я пойду. Нас тут зовут в автобус… — соврала она.

Она отключила мобильник, жалея о своей несдержанности. «Что он обо мне подумает? — корила она себя. — Разнюнилась, разнылась… Выставила себя последней истеричкой…» Но на душе стало все-таки теплее от той непритворной участливости, которую проявил к ней Дима. «И что я, в самом деле, сопли на кулак мотаю? — подумала она. — Жизнь, что ли, закончилась с потерей Андрея? Да ни фига подобного… Я без него проживу, я очень хорошо буду жить!»

После ужина она окончательно успокоилась. Их отвезли на вокзал, и она с удовольствием прошла в купе. «Спать, спать, спать!» — приказала она себе. Она уже намеревалась выполнить задуманное — еще до отхода поезда завалиться на свою полку, как вдруг снова ожил и заверещал ее мобильный. Как ни странно, это опять был Дима.

— Какой у тебя вагон? — услышала она его взволнованный голос. — Я тут, на перроне…

— Ты с ума сошел!.. — ахнула Люська и пулей выскочила из купе, чтобы встретить его. Она сразу увидела его вдалеке — он торопливо шагал вдоль вагонов, вглядываясь в окна и пытаясь разглядеть за стеклом ее лицо.

— Я здесь, Дим! — Люська замахала рукой, и он быстро подбежал к ней. Они неожиданно для самих себя обнялись так крепко, словно возлюбленные, встретившиеся после долгой мучительной разлуки. Люська уткнулась лицом ему в грудь (какой же он все-таки был высокий…), прямо в распахнутую куртку, почувствовав запах его парфюма — ненавязчивый, строгий, невыразимо приятный запах, — и закрыла глаза. Так приятно было ощущать мужские сильные руки, обнимающие ее…