Приговоренные к войне - Вольнов Сергей. Страница 32

Как ни странно – я промолчал. Но мне существенно полегчало.

Первой жертвой войны становится правда!

Рассуждать на войне о смысле жизни, о справедливости, о морали?! НЕТ. Только о целесообразности. Иначе все «пули-дуры» примут участие в диспуте, резко поумнеют и начнут различать из тысяч тел только твоё. Покуда не заклюют вусмерть.

…Я сидел на поваленном стволе, вдыхая полной грудью запах хвои. За спиною напряжённо молчал притихший до поры терминал. И не молчали птицы. Сквозь кусты в нескольких местах просматривались громадины отдыхающих железных зверей. Танки. Покорные придатки нашей отдыхающей ненависти.

Хлопотами Упыря мне вчера выделили восемь бронированных машин и два «виллиса». И это уже было что-то.

А ещё пару недель назад моё ведомство, громко именуемое Управлением специальных операций, – было не больше, чем камуфлированным мыльным пузырём. Внутри, в комплекте с пустотой, находился только начальник Управления – подполковник российского спецназа Дымов А. А., собственной персоной. Гол как сокол. И даже если пойти на поводу у велеречивого Антила, признав его за самостоятельную личность, и выделить под него штатную единицу – всё равно только ДВОЕ.

Шиза у меня не прогрессировала, вела себя тихонько и скромно, посему – никакой должности Антилу не было даже обещано. А вот цифру «два» я легализировал, взяв опять к себе Митрича. Вот уж кто был доволен! Амбиций, что мне по силам вырастить из этого гадкого утёнка прекрасного лебедя, не было – я трезво смотрел на вещи. Но вот научить «гадкого» максимально гадить врагам – хотелось попробовать. К тому же у меня не было особого выбора: я просто не мог оставить моего воистину русского мужика одного-одинёшенького в этом смертельно опасном бедламе. Мы в ответе за тех, кого?..

В таком качественном и количественном состоянии моё Управление могло только делиться умными мыслями, консультируя начальника штаба Объединенного командования, то бишь Упыря. Или же ковырять пальцем в носу, ежели с мыслями случатся перебои.

Потому и было предпринято спешное комплектование кадрами и техникой.

Восемь танковых экипажей само собой вошли в штатный состав моего Управления, в так называемую группу обеспечения. Вошёл туда и взвод автоматчиков, предназначенный для смены караула на особо важном объекте. Автоматчики привычно разместились на броне, страхуя колонну от внезапных нападений во время движения.

И в путь!

До Терминала мы домчались за четыре часа с небольшим. Бездорожье, при отсутствии распутицы и снежных заносов, для танковой колонны – не больше чем кросс по пересечённой местности.

И вот я опять находился на Узловом терминале. На унифицированном объекте FS-31/1, по обозначениям локосиан. Именно на том, где при штурме погиб Кузьма Волченков, геройский мужик, настоящий разведчик. Возле каменного валуна, изображавшего обелиск на его могиле, я и сидел. Уже полчаса.

У ног стояла консервная банка с красной краской – разжился у танкистов. На валуне красовалась свежая неровная надпись, что поделать – художник из меня был, как танцор из настоящего мачо.

«Кузьма Волченков, разведчик Управления специальными операциями. Первая Земная Армия».

Красными мазками по бугристой поверхности серого гранита. Как выступившая сквозь землю могилы и камень надгробия КРОВЬ ВОИНА, взывающая к отмщению.

Эх, Кузьма, Кузьма… Бесшабашный разведчик, настоящий русский мужчина, заступившийся за женщину-радистку, которую чуть не изнасиловал старший политрук, и расплатившийся за это штрафбатом. Упырь, когда рекомендовал мне того, с кем можно «идти на дело», сказал просто: «Возьми, не пожалеешь». Он как всегда оказался прав, мой боевой друг со зловещей кличкой.

Я пожалел только об одном, и буду жалеть до скончания своего боевого «Я»… НЕ УБЕРЁГ.

Настоящего воина и невозможно опекать чрезмерно, невозможно ходатайствовать перед Смертью об отсрочке – у них свои отношения. У каждого свои. Несмотря на массовую гибель солдат в кровавых мясорубках сражений, бомбёжек, артналётов – это только кажущееся пристрастие Смерти к груповухам. У неё хватает времени уделить внимание каждому и составить о каждом собственное мнение. И я бы никак не смог уберечь его от Смерти. Но я должен был уберечь его… ОТ НЕВЕДЕНИЯ.

На то и командир, а не горлопан-комиссар, чтобы чётко и внятно ставить боевую задачу, включая информацию: на что идут, и что их с той стороны ожидает.

Я же не знал этого и сам. Поэтому мог оправдываться бесконечно, но максималистка-совесть повторяла одно и то же: «Если бы он знал об их дьявольском оружии – сразил бы, не раздумывая, чёрную фигуру со странной штуковиной в руках. Издалека. Первым же выстрелом».

Вот именно что первым выстрелом. Второго таёжному охотнику не понадобилось бы.

Я дал волю памяти, и мне стало нехорошо: я опять видел его искажённое смертельным ужасом лицо. Страшная маска с остекленевшими, вылезшими из орбит глазами… Он первым ворвался за таинственный полог силового защитного поля. Именно в тот момент, когда поле на несколько секунд отключили, впуская локосианина, возвращавшегося на терминал.

Я не знаю, как там было на самом деле. Мы ворвались за этот непреодолимый невидимый заслон случайно. Только благодаря нежданной помощи неизвестной нереальной девушки, возникшей в виде слабо светящейся проекции, что поманила меня и отключила силовое поле… Уже потом я узнал её имя. Амрина.

Я помню, как он лежал. Правая рука сжимала ворот гимнастёрки, две верхних пуговицы отлетели прочь от судорожного рывка. Скрюченная левая застыла на полудвижении – четыре растопыренных пальца, как грабли, процарапали в жестком дёрне заметный след. Автомат валялся поодаль, словно Кузьма сам отбросил уже ненужную вещь. Никаких ранений или следов воздействия на его теле не оказалось – только неописуемый ужас, прикончивший отважного воина куда эффективнее пули.

Воздействие оружия локосиан – излучателя боевой ярости. Через несколько минут мне пришлось испытать его действие на себе. Мне повезло: как выяснилось потом, нас старались взять в плен, потому регулятор излучения на той штуковине, что выплюнула в меня заряд ненависти, – стоял на минимальной отметке…

Резкая напористая трель птицы кольнула под сердце. Иволга! Это был позывной Кузьмы, смолкший навеки… Я не мог теперь равнодушно слышать пение этих вёртких птиц.

Иволга не унималась. Скрипнув зубами, я встал, чтобы отогнать нахлынувшее. Бросил последний взгляд на валун. На результаты своих трудов. Вздохнул.

Эх, знать бы, Кузьма, как зовётся та алтайская деревушка, неподалёку от Бийска, откуда ты родом – непременно бы написал. Ты и говорил, да я запамятовал. Разве всё упомнишь? Думал, будет у нас ещё время для бесед… Ошибался. Да разве в деревне дело? Видать, так и надо в нынешней войне – не за отдельные деревеньки, как за дерева, памятью судорожно цепляться… а за целый мир. Не за землю, а за Землю. Потому и написал то, что написал.

«Место рождения – планета Земля. Родился – в XX веке от Р.Х. Погиб – в безвременье планеты Экс».

«Спи спокойно, дорогой товарищ… – полезла было из меня шаблонная фраза некролога, но я тут же её скомкал. – Какой там покой! Скоро тут ТАКОЕ начнётся. Даже мёртвым будет не до отдыха. Вот и послушаешь, Кузьма, КАК мы будем мстить!»

А иволги резвились в зелёном море листвы, перепархивая с ветки на ветку. И мне вдруг померещилось, что отовсюду к терминалу направляются локосианские координаторы. Идут, пробираясь сквозь ветви лесных зарослей, стараясь не шуметь. Уже подходят к самой кромке силового поля. А где-то между ними, невидимый, скользит по лесу юркий худощавый разведчик Кузьма Волченков. И подаёт-подаёт-подаёт мне условные позывные. И кричит-кричит-кричит иволга. И даже заткнув в сердцах уши, я слышу её торопливую трель…

Даже заткнув уши – слышу.

Даже прикрыв глаза – вижу.

Красные буквы на сером камне.

Чем-то напоминающие нас. Окровавленных изнутри и снаружи, шевелящихся, копошащихся человечков на серой поверхности чужого мира.