Разящий клинок - Кэмерон Майлз. Страница 92

Из хижины доносились рыдания Амийхи.

— Тебя мы отправим к Моган. Ты ей понравился — она с тобой заговорила. Ты должен выступить немедленно и поспешать вовсю. Ее народ силен, и у него много союзников. Поведай ей правду — скажи, что на нас идет Шип, а мы слишком слабы и только сгибаемся, как былинки под ветром.

Нита Кван понимающе вздохнул.

— Так нечестно. Мой брат... — Он помедлил. В глазах женщин тоже читалось глубокое понимание, невысказанное знание. Нита Кван понизил голос и обнаружил, что зол, а Ота Кван никогда не доводил его до подобной злости. — Если бы вы отправили к Моган брата, он бы встал за народ горой. А если бы меня послали к Шипу, то ради народа я бы валялся у него в ногах. Отправив к Шипу Ота Квана, вы обрекли его на гибель.

Синий Нож взглянула на него свысока.

— Так и должно быть. Война станет его личным выбором и скроет наши намерения от Шипа. И все, кого мы отправили с Ота Кваном, настолько же воинственны.

— Мой брат бывал таким не всегда! — выпалил Нита Кван. — Он честно пытался...

— Мы принесли твоего брата в жертву Шипу, — сказала Синий Нож. — Он муж моей дочери и отец моей внучки. Не воображай, будто это не вызвало многих споров и пререканий.

Разъяренный Нита Кван сделал вдох и выдохнул, как учил его отец пять тысяч лиг тому назад.

— Ладно, — сказал он. — Я пойду. Но вы ничем не лучше других королей, вождей и тиранов, если вот так вот посылаете людей на смерть, не давая им ни лучика надежды.

Маленькие Ручки покачала головой.

— Ты зол, Нита Кван, и голова твоя распухла от слез. В пути, когда закуришь трубку во тьме у костра, подумай-ка вот о чем: стоит ли жизни всех жизнь одного человека? Или о другом: с Ота Кваном не будет нас, и мы не сможем сделать выбор за него. Если он сыграет ту роль, которую мы ему предписали, то вернется целым и невредимым, а мы извинимся и расскажем, как его использовали.

— Но он ее не сыграет. Он выберет Шипа. По собственной воле. — Синий Нож посмотрела Нита Квану в глаза. — Ступай к Моган и моли за нас. Давеча Шип послал разных тварей — каких-то птиц, или летучих мышей, или мотыльков — убивать людей к югу от Кан-да-га. Он на этом не остановится.

Нита Кван отбыл на следующее утро после страстной любви с женой и слезного прощания.

— Может быть, меня тоже приносят в жертву, как Ота Квана? — спросил он у нее. — Узнаешь ли ты об этом? Скажешь ли мне?

Она прильнула к нему, коснулась грудями, лизнула в нос.

— Я могу чего-то не знать, но то, что знаю, всегда скажу. Все матроны — ведьмы. Они меня не любят. — Она лизнула его снова. — То, как они поступили с Ота Кваном... Любимый, я сожалею, но он сам напросился. Слишком много о себе возомнил. Ему хотелось быть полководцем — он так и заявил. На тебя он не похож. Ты породнился с нами, а он остался южанином, который прикидывается сэссагом.

Нита Кван удовлетворился этим утешением и решил не ругаться с женой перед разлукой.

Он взял с собой только Та-се-хо, который знал дорогу, и мальчонку-шамана, Гас-а-хо. Они захватили луки, из еды — пеммикан и больше почти ничего. Нита Кван отказался от меховой мантии посла, уложил в свою альбанскую походную суму одеяло и расшитый пояс, который сделал шаман, и все трое, поклонившись матронам и поцеловав подруг, покинули деревню бегом, как охотники или воины, а не степенным шагом, как подобает послам.

Первые три дня путешествия шел дождь. Ветер задувал все яростнее, температура падала, и путники разводили огромные костры, жались друг к дружке в наскоро сооруженных шалашах. Большую часть времени они оставались промокшими и продрогшими. Бежали почти целыми днями — на третий день быстрее, благо у Гас-а-хо окрепли мышцы. Он был юн и слабее других мальчишек, в основном потому, что избрал путь шамана и меньше времени проводил на охоте и в драках.

Они достигли южных пределов бобрового края, дойдя до самого берега Внутреннего моря, и утро — четвертое в своем странствии — провели в бесплодных поисках каноэ.

— Мы их всегда топим в этом пруду, — сказал Та-се-хо.

Битый час он обыскивал глубокую заводь в питающем ручье, пока его спутники грелись на блеклом солнышке и радовались, что промокли только самую малость. Каноэ он не нашел.

Не обнаружил он его и в глубокой бухте Внутреннего моря.

— Придется строить лодку, — сдался Та-се-хо.

Нита Кван не вполне согласился:

— Я даже не знаю, как это делается.

Другие посмотрели на него и рассмеялись.

Гас-а-хо принялся выкапывать еловые корни. Какое-то время Нита Кван наблюдал, как тот переходит от одного витого корня к другому, освобождает их от земли и тянет. Вытащив достаточно, обрубает висящим на шее ножом и берется за следующий. Он не ободрал ни одного дерева, не тронул даже молодую елочку, которая росла на краю лужайки. Просто брал от каждого по куску корня.

Та-се-хо тоже понаблюдал за ним.

— Он молодец. Рогатый — отличный учитель. Пойдем поищем дерево.

Поиски дерева вылились в несколько часов скитаний по лесной чаще. Разобраться в их действиях было трудно: с одной стороны, они спешили с посланием к могущественным стражам, а с другой — бродили себе меж стволов. Часы летели, и Питер был готов лопнуть от досады, когда Нита Кван решил, что дело требует тщательного обдумывания.

Та-се-хо согласился с ним.

— Мы умрем, если в море кора раскроется, как цветок, — сказал он. — Для хорошего дерева времени не жалко.

Они пока не нашли такового, зато им попалось кое-что еще — пара скрюченных елок, которые многолетние ветра почти пригнули к земле. Та-се-хо срубил обе легким топориком. Инструмент был красив, из черной стали с белой кромкой — из Альбы.

Топорищем же он простучал еще много деревьев: березу белую, березу желтую, березу бумажную. Кору он брал и от вязов, и от сосен с березами. Прохаживаясь меж ними, он пел.

— Белая береза — лучшая, — заявил он.

Нита Кван ощутил себя совершенно бесполезным, однако скоро уяснил — почти без внушений, ибо Та-се-хо был молчаливым учителем, — что именно этого от него и хотели. Они искали мертвое дерево — умершее недавно, с готовой отслоиться корой. И несколько таких обнаружили, все около полудня. Деревья были мелковаты, но то, как его безмолвный товарищ отнесся к ним и ободрал еловую кору, сказало Нита Квану все, что ему требовалось знать.

Солнце жарило вовсю, и день походил скорее на летний, чем на осенний. К полудню двое мужчин разделись до набедренных повязок, и красота их хождения среди великолепных деревьев превосходила все, что делал на протяжении многих дней Нита Кван — за исключением, пожалуй, любви. Он наслаждался ароматом листьев и волшебным смешением багрянца и золота.

Когда солнце уже клонилось к закату, он увидел пруд, над которым, как белые девы, склонилась дюжина огромных берез. Нита Кван направился к ним в уверенности, что найдет Та-се-хо или старший найдет его, и дошел до первого дерева. Заранее взволнованный, он обнаружил, что крона мертва. Кора была на ощупь не такой, как, по его мнению, следовало, и он, оглянувшись, чтобы позвать остальных, увидел олениху. Она смотрела на него, повернув голову, и стояла так близко, что уложить ее стрелой не составляло труда.

Решив, что она достаточно мала и он донесет, Нита Кван расчехлил лук и натянул тетиву. Олениха осторожно пила, не выпуская его из вида.

Потом, забыв о нем, она повернула голову. Уши ее дрогнули, как у лошади.

Он выстрелил и в спешке безнадежно промахнулся. Падение стрелы спугнуло олениху: она взвилась, взмахнув белым хвостиком, и Нита Кван понял, что здесь есть и второе животное — самец, который находится еще ближе. Он зарядил следующую стрелу; самец повернулся, потом оглянулся, прыгнул и поскакал вдоль пруда.

Нита Кван выстрелил, не целясь, и стрела вонзилась по самое оперение. Олень запутался в собственных ногах, упал и умер почти мгновенно. Самка прянула в сторону и помчалась прочь, не обращая на него внимания.

Нита Кван же стоял, пылая от охотничьего азарта и постепенно осознавая, что слышит не только глохнущий стук копыт.