Тысячелетний воин Ярополк (СИ) - Осипов Игорь. Страница 4

– Я сказал, на кол! – снова закричал княжич, завертевшись, как ужаленный шершнем в хвост пёс.

Из-за частокола донеслись визги и плач, кто-то надрывно причитал, а кто-то громко проклинал выродка кровавого.

– Там же дети малые да бабы, – под нос буркнул я, но Ратибор услышал.

– Дети и бабы?! Там суки блохастые да щенки полудохлые! Это животные, которые в дерьме рождаются, в дерьме ковыряются всю жизнь и в дерьме подохнут. Это скот безродный, как и ты, ублюдок. На кол их!

– Сам ли давно таким был? – буркнул я снова, отчего Ратибор аж дар речи потерял.

Как он не любил поминать, что из робичей, аж побелевшие губы от злости затряслись. Он стоял сперва словно язык проглотил, а потом вдруг лицо исказилось недоброй улыбкой.

– А вот ты самолично пойдёшь и перережешь этот скот. Ты же любишь княжью дичь бить? Любишь перечить? Вот и держать тебе ответ.

Я поглядел на частокол, снял шелом и шмыгнул носом.

– Прости, княже, не буду перечить. И дичь без дозволения не буду бить.

– Поздно, – прорычал в ответ Ратибор, – а не пойдёшь, на цепь тебя самого посажу, язык вырежу, и будешь вместо медведя у скоморохов плясать. Мать твою да сестёр вся дружина насиловать будет у тебя на глазах, а как натешатся, в выгребной яме утоплю.

Я дёрнулся вперёд, положив руку на меч, но прихвостни княжича ощетинились копьями, и не осилю я бой один супротив трёх десятков. И угораздило меня в такую оказию попасть. Ведь я даже не из его дружины, а старика князя, просто за мехом по деревушкам пошёл, на ножи и наконечники стрел выменять решил. Прибился к обозу, чтоб не одному быть. Воевода отпустил, сказав, что кажный воин в походе не лишний, а вон как обернулось. И ведь сдержит слово этот подлец, снасилит и утопит, даже если убьют меня сейчас эти ратники. А князь не будет с сыном ссору вести из-за смутьяна.

– Твоя воля, княжич, – процедил я и, развернувшись на месте, достал меч.

Шаг к деревне, два, три. Дальше всё как в тумане. Всё лоскутами, словно открою глаза на миг, гляну на ужас и снова закрою. Лишь крики и плач. Не помню ничего толком. Даже как ворота выбил, не помню, а рассказать уже некому было.

А ещё проклятия помню.

«Ни жив ни мёртв ты будешь. Ни зверь, ни человек будешь. И вовек тебе не смыть кровь человеческую со своих рук. Вовек смерти искать будешь, но не найдёшь её. Вовек муки страшные тебе будут, покуда прощения не заслужишь. Именем Велеса проклинаю тебя!»

Этот голос набатом бил в моей голове и словно старался разорвать её на части. Он звучал и звучал, а когда смолк, его потихоньку слабеющее эхо причиняло мук не менее, чем раньше.

– Убейте их всех! – стоял в ушах голос Ратибора.

Я едва узнал его сквозь проклятия и крики. Равно как и едва узнал злой хохот княжича.

И перед внутренним взором встало растерянное лицо человека с намокшей куцей бородкой. С уголка рта стекает кровь и капает мне на рукавицу. Ослепшие глаза более ничего не видят, но в них читается вопрос: «Почему?»

Помню, смотрю я в эти глаза, а потом легко бросаю отрубленную голову в кучу таких же голов, мужских, женских, детских.

– Будь ты проклят, выродок поганый! – истерично кричит женщина, которую я пинком опрокинул на землю, а потом со стиснутыми до скрипа зубами несколько раз ударил, заставив череп треснуть и обнажиться мешанине из серой и красной гущи.

– За что?! – истошно заверещал тощий мужичонка.

Он пытался встать, но лишь в испуге елозил и скользил ногами по кровавой грязи, отчего только ползти и получалось.

– Князь приказал, – тихо ответил я, а потом ткнул мечом.

Самым кончиком, но этого хватило, чтоб пробить горло. И в глазах его читалось: «Будь ты проклят!»

Я словно хмельной шёл меж трупов.

«Будь ты проклят! Будь проклят!»

Слова всё били и били в голове. Они блуждали во тьме, которая на меня вдруг навалилась. В которую я окунулся, как в омут. Почему князь приказал, а прокляли меня?

«Проклинаю!»

«Почему я?»

Осознал я себя лишь стоящим за стеной пылающей деревни, весь в крови, да внутри пустота. И этого гад ухмыляется. А в голове эхом голос: «Именем Велеса проклинаю! Ни зверь, ни человек! Ни жив ни мёртв!»

Кровь горела в жилах, словно туда расплавленный свинец залили вместо багряного сока. В висках стучало, и в глазах резь.

Сердце с шумом билось в груди. Тук-тук-тук.

Мир медленно терял цвет, будто его заметало угольной пылью.

Тук-тук-тук.

Гарь крупными чёрными хлопьями садилась на серую от пепла траву.

Тук-тук-тук.

Я поднял дрожащие руки, орошённые кровью детей и женщин.

Тук-тук-тук.

В небе с шумным карканьем кружило вспугнутое вороньё, смешиваясь с гулом пламени и треском сгораемого дерева.

Тук-тук-тук.

Пожарище домов роняло на вечернюю землю дрожащие тени, догорающее солнце стыдливо пряталось за лес.

Тук-тук-тук.

Княжич, стоявший с ехидной ухмылкой, вдруг изменился в лице, став бледнее мела. Глаза его расширились в ужасе, а дружинники схватились за оружие.

– Убить его! – истерично закричал Ратибор, тыкая в мою сторону пальцем.

Со свистом сорвались с луков стрелы, пробив мою кольчугу и войдя в плоть. Но я не почувствовал боли. Я наклонил голову и тихо зарычал, а потом пошёл вперёд. Пошёл убивать.

Я слышал ржание испуганных коней, ринувшихся врассыпную. Слышал ругань воинов, но не понимал ни слова. Один из ратников захотел ударить меня копьем-рожном, с коим на кабана ходят, но я перехватил у самого наконечника и потянул на себя. Ратник не удержался на ногах и подался вперёд. Мелькнуло перекошенное лицо, а следом я перехватил за запястье и ударил ногой в живот. Воин отлетел назад, а оторванная рука вместе с копьём осталась у меня в стиснутых пальцах.

Дружинники стреляли в меня, покуда я не стал похож на ёжика, но я всё ещё жив был, и с силой бросил рожон в одного из дружинников. Копьё вошло в защищённое тело до середины и отбросило человека на десяток шагов.

Они все пытались бить и колоть, а я ударял в ответ, отрывая головы, руки и ноги. Я не рассуждал в сей миг, как не рассуждает дикий зверь, лишь клокочущий рык исходил из моей груди.

Я бил, а сумеречный лес оживал сотнями голосов. Из каждой норы, из-за каждого дерева на меня смотрели они, те, кто жил здесь задолго до человека, те, кто есть суть и воплощение бытия. Духи.

Я бил, я ломал мечи и копья ладонями, я разрывал кольчугу голыми пальцами, я выдёргивал из себя стрелы и втыкал в человечьи лица, а лесные обитатели окружали меня.

– Он проклятый! – ревела и пищала многоликая тьма.

– Он наш! – пели лесовики и лесавки.

– Ярополк, иди к нам! – кричали звери и птицы.

Я взял молящего о пощаде Ратибора правой рукой за горло, приподнял над землёй, а потом сделал несколько шагов и насадил на острый сук. Он плакал, стонал и корчился от боли, но я не понимал его слов. Лишь пальцы левой руки моей сжимали мешочек с византийскими монетами и висюльками. Это всё, что осталось человеческого во мне.

– Ярополк. Ярополк. Ярополк, – шептал лес моё имя бесчисленной листвой.

Я оглянулся на пожарище и шагнул во тьму.

Я шагнул во тьму на целую тысячу лет.

Глава 3. Пробуждение

Это был тяжёлый сон, странный и долгий, оставляющий после себя ощущение бесконечного кошмара, из которого нельзя вырваться. Кошмар о многих смертях и бесконечной ночи, разгоняемой только блеклым сиянием тонкого кольца чёрного навьего солнца.

Сейчас же, ощущая резь в глазах от ярчайшего света, пробивающегося сквозь веки, и слушая приглушённые голоса, я вспоминал этот сон.

Мне приснилось, что я убил княжича. Снилось, как он висел на суку, наколотый, подобно туше свежепойманной дичи на крюке. Снилось, как я снимал с княжича кожу, и он вопил до того самого мига, пока я не начал вырывать зубами его печень. Странно, что он был жив, ведь я видел, как кочевники снимают кожу с пленных, дальше руки или ноги никто не выдерживал, умирал от боли.