Леди Удача - Гэфни Патриция. Страница 79

В тот вечер (это был один из редких вечеров, когда Риордану никуда не надо было идти, и он остался дома) они оба устроились в креслах у камина в библиотеке. В оконные стекла барабанил дождь, от этого казалось, что в комнате особенно тепло и уютно. Риордан встал, чтобы помешать кочергой горящие поленья, потом подошел к стеклянным дверям, выходившим в сад, и высунул голову наружу. В библиотеку проник терпкий и бодрящий запах палой листвы. Ни один из них не сказал ни слова, но оба подумали, что Уокер, должно быть, задерживается из-за непогоды. Это был шестой день его отсутствия.

Вернувшись в свое кресло, Риордан раскрыл вечернюю газету. Кассандра старательно делала вид, будто поглощена своей книгой, но в действительности сидела как на угольях и исподтишка бросала на него нетерпеливые взгляды, ожидая, когда же он обратится к письмам в редакцию. Он всегда просматривал эту страницу. Наконец он дошел до заветной полосы. Она с напряженным вниманием следила за его лицом.

Сначала он сказал «гм», потом «ага!».

– В чем дело? – спросила она с невинным видом. Риордан продолжал читать.

– Вот это да! – воскликнул он.

– Что-то интересное?

– Угу.

Кассандра уже ерзала от нетерпения. Наконец он поднял голову.

– Честно говоря, да. Тут напечатано письмо, Касс, в котором кратко изложено все, с чем я намерен выступить в палате через две недели. Можно подумать, что этот парень… Как его?.. Линдсей! Можно подумать, что он мысли мои читает!

Кассандра сгорала от желания сказать ему всю правду.

– Вот послушай: «Страшная жатва, собираемая ежегодно на эшафоте во имя правосудия или ради сдерживания преступности, является национальным позором для страны, горделиво именующей себя самым просвещенным государством Европы. Мыслящие люди должны спросить себя, что именно – стремление к справедливости или обыкновенная жажда крови – заставляет судей выносить одинаково жестокий приговор подростку, укравшему ломоть хлеба, и взрослому мужчине, зарезавшему свою жену?» Правда, здорово?

– Это я написала.

– В точности то же самое я и собираюсь им сказать с парламентской трибуны. Уж это должно заставить бездельников вытащить руки из-под задницы и принять меры.

– Это я написала, – чуть громче повторила Кассандра.

Риордан уставился на нее, озадаченно хмурясь. Она сняла очки, сложила их, опустила к себе на колени и посмотрела на него.

– Что ты сказала?

– Я написала это письмо в редакцию.

Прозвучавшее в голосе спокойствие поразило даже ее саму.

– Я отослала его в среду, но не думала, что они когда-нибудь напечатают.

– Касс? Это ты написала?

Она кивнула, вытянув губы трубочкой и стараясь выглядеть как можно скромнее.

Риордан опустил взгляд на газету, потом опять перевел его на Кассандру.

– О Господи, женщина…

Он протянул к ней руку:

– А ну-ка поди сюда. Иди сюда, я сказал!

Она встала и подошла. Он взял ее за оба запястья, ошеломленно глядя на нее снизу вверх.

– Ты сердишься? – спросила она с беспокойством.

– Сержусь?

Риордан усадил ее к себе на колени и крепко обнял, причем она не оказала никакого сопротивления.

– Господи Боже всемогущий, – проговорил он, не в силах оправиться от изумления, – откуда что берется?

Он смотрел на нее, как будто видел впервые, и она покраснела, словно школьница, выигравшая приз за лучшее сочинение на заданную тему.

– Мне следует принять меры, – продолжал Риордан, – чтобы это письмо не попалось на глаза моим избирателям, а не то они прокатят меня на вороных! Мне бы очень не хотелось потерять место в парламенте, проиграв на ближайших выборах собственной жене!

Кассандра улыбнулась ослепительно, как богиня солнца.

– Тебе в самом деле нравится?

– Нравится? Касс, оно великолепно! Ты даже не представляешь, как я горжусь тобой.

Чистейшая радость наполнила ее душу, грозя выплеснуться через край.

– Мой отец был журналистом, разве ты не знал?

Риордан, улыбаясь, кивнул.

– Чтобы это написать, мне пришлось сначала кое-то прочесть, но главным образом я просто слушала и записывала твои рассуждения.

Он был очарован ее скромностью.

– Я и понятия не имел, что обладаю таким даром красноречия.

– Представь себе, обладаешь. Ты просто чертовски красноречив.

Кассандра вдруг смутилась, не зная куда девать глаза и нервно потирая руки.

– Я написала еще несколько вещей. Хочешь почитать как-нибудь на досуге?

Тут смелость окончательно ей изменила.

– В общем-то, все это чепуха, не стоящая внимания, просто глупая женская болтовня; ты не захочешь…

– Я очень хочу прочесть все твои сочинения. Меня интересует все, что ты делаешь, все, что ты думаешь. Ты самая неотразимая и непредсказуемая женщина из всех, кого я когда-либо знал.

Сердце у нее сжалось. Не в силах придумать ничего в ответ, она просто погрузилась взглядом в бездонную синеву его глаз. Ее самообладание утекало стремительно, как дождевая вода по сточной трубе. Газета соскользнула с ее колен на пол, никем не замеченная. Наконец Кассандра придумала, что сказать.

– Опять ты пытаешься меня соблазнить!

Его губы изогнулись в неторопливой улыбке.

– Вот видишь, как ты проницательна? От тебя ничего не скроешь. Но я говорил всерьез. Все до последнего слова.

Риордан тихонько провел пальцем по ее нежной шейке, глядя, как она краснеет под его взглядом.

– Какие у тебя прелестные ушки, Касс, – восторженно заметил он вдруг ни к селу ни к городу. – Такие тонкие, почти прозрачные.

– Ты же говорил, что не будешь! Это как раз то… чего ты обещал не делать.

– Я так говорил?

Двигая раскрытой ладонью вверх и вниз в медленном, усыпляющем ритме, Риордан принялся растирать ей позвоночник. Она так же медленно кивала головой, вторя его движению.

– Когда?

Он поднял ее волосы и отпустил. Они рассыпались по плечам и по спине черным каскадом.

Кассандра оперлась одной рукой о его плечо.

– В тот вечер.

– В тот вечер, когда ты лежала в постели?

– Да.

– И я тебя поцеловал?

Это прозвучало как вздох:

– Да…

– Вот так?

Легонько, совсем незаметно он сжал большим и указательным пальцами мочку ее уха, а она, словно по сигналу, наклонила голову, и их губы соприкоснулись в беззвучном, как шепот, поцелуе. В считанные секунды это нежное прикосновение вспыхнуло горячим, ослепительно ярким пламенем, словно в костер плеснули масла. Их руки сплелись в тесном объятии, языки встретились в медленном любовном танце. Беспомощная, безнадежная судорога прошла по телу Кассандры. Она поняла, что ей уже все равно, муж он ей или нет. Он был ее любовью, ее жизнью, и все это происходило сейчас.

– Филипп, Филипп.

Риордан сел боком и заставил ее отклониться назад, пока ее голова не коснулась ручки кресла. Это позволило ему высвободить одну руку и провести по ее груди, по животу, по длинному точеному бедру. Все это время его рот не отрывался от ее рта, требуя новых и новых поцелуев. Его язык – теплый, ищущий, властный – проникал глубоко, а волны наслаждения доходили до самого ее сердца. Она даже не попыталась его остановить, когда он просунул средний палец внутрь ее халата между грудей и стал поглаживать упругую округлую плоть медленными движениями соблазнителя.

Никогда еще Риордану не приходилось подвергать свою силу воли такому тяжкому испытанию в столь жестоких и необычных условиях, но, если когда-то у него и возникали сомнения насчет собственной выдержки, в этот вечер они должны были развеяться. Больше всего на свете ему хотелось подхватить свою жену на руки, уложить ее на ковер перед горящим камином и овладеть ею со всей страстью, переполнявшей его тело, но он этого не сделал.

Любя ее не только телом, но и душой, и сердцем, и умом, он ограничился тем, что обнял ее покрепче, осыпая ласками и утешаясь одной лишь мыслью: стоит ему попросить, как она все ему позволит, сделает все, чего бы он в эту минуту ни захотел. Он дал обещание и намеревался сдержать его, хотя ни один из них сейчас не смог бы вспомнить, зачем она этого потребовала и почему он согласился соблюдать выдвинутое ею условие.