По закону столичных джунглей - Монакова Юлия. Страница 37

— Видите ли, — пояснила Анна, — в вашем творчестве отчетливо прослеживаются два направления — это юмористические рассказы и добротная женская проза. Так что один сборник мы сделаем, так сказать, для милых дам… А второй…

— А второй — чисто поржать? — несмело сострила Люська. Анна заливисто расхохоталась.

— Да, что-то вроде того! В общем, нам с вами необходимо встретиться. Вы сможете подъехать завтра к девяти утра в наш главный офис на Звезд ном бульваре? Прочтете текст договора, и если все вас устроит — тут же его и подпишем. Ну, и познакомимся заодно!

Совершенно ошалевшая от счастья Люська, уже прекратив разговор, вдруг запоздало спохватилась, что на завтра назначен Мишин отъезд… Она собиралась провожать Мишу с Никитой в аэропорт, а теперь вдруг так опрометчиво пообещала Анне, что приедет завтра утром в издательство. Что же теперь делать? Звонить, извиняться и переносить встречу? Неудобно начинать их деловые отношения с такой необязательности…

«А, была не была — успею! — отчаянно решила Люська. — С утра поеду в «Ант», быстренько подпишу все бумажки, а потом сразу — в аэропорт…» Миша и Никита улетали рейсом в пятнадцать — ноль пять, так что у нее были все шансы не опоздать на проводы. Правда, она старалась гнать от себя предательские мысли о том, что ей придется добираться в оба места самостоятельно, да еще и с крошечной Алесей на руках. До сего момента она не рисковала ездить с дочкой в общественном транспорте, да и нужды особой не было. За свидетельством о рождении и в поликлинику она добиралась на такси, в сопровождении верного Миши. Однако она приказала себе не паниковать. В конце концов, надо привыкать к самостоятельной жизни — с завтрашнего дня она остается с Алесей один на один…

Миша, узнав новость, порадовался за Люську от души.

— Вот увидишь, тебя ждет слава Татьяны Толстой или Людмилы Улицкой! — пророческим тоном изрек он. — Я всегда чувствовал, что в тебе есть огромный писательский потенциал…

— Тьфу-тьфу-тьфу, — Люська суеверно постучала костяшками пальцев по столу. — Мне кажется, я окончательно поверю в то, что у меня выходит две книги, только тогда, когда возьму оба экземпляра в руки, понюхаю переплет и полистаю!

— Я бы предложил выпить шампанского, отметить твой успех и мой отъезд, — Миша почесал в затылке, — но ты же кормишь, и тебе, наверное, нельзя употреблять спиртные напитки…

Люська представила прохладный вкус шампанского, приятно пощипывающего язык… и неожиданно для себя самой поддержала идею:

— Слушай, а давай выпьем! В конце концов, я вообще никогда не заморачивалась диетой для кормящих мам, изначально ем что хочу и когда хочу, и у Алеси, слава Богу, никаких проблем — ни диатеза, ни аллергии… Ну, выпью я пару бокалов шампанского, ничего страшного. В конце концов, последний раз я пила алкоголь целую вечность назад.

— Да ты мать-ехидна, — шутливо поддел ее Миша. — На мамских форумах тебя давно бы уже распяли за свободомыслие.

— Ты так часто отсылаешь меня на эти пресловутые форумы, что мне кажется, ты меня ненавидишь, — вздохнула Люська. — Давай уже, беги за шампанским…

— Упьемся вусмерть и пропустим, на фиг, завтрашний рейс… — с наигранным ужасом произнес Миша, но все же накинул куртку и выскочил за дверь — только его и видели.

Вусмерть им, конечно, напиться не удалось — Миша предусмотрительно купил только одну бутылку. Но Люську все же здорово накрыло. После первого же глотка у нее приятно зашумело в голове, захотелось громко смеяться, говорить приятные вещи друг другу и вообще — обнять весь мир. Жанка, помнится, шутливо называла это состояние «я такая пьяная, что кому бы позвонить». Видимо, легкое опьянение матери подействовало через молоко и на Алесю — малышка крепко заснула уже в девять часов вечера, а Люська с Мишей продолжили посиделки в кухне.

Они вспоминали совместные рабочие будни в редакции, забавные эпизоды, которые с ними происходили, поездки и фоторепортажи… Они говорили взахлеб, перебивая друг друга, и хохотали до слез.

— Я тебя практически возненавидела с первого взгляда, — смеясь, призналась Люська. — Ты мне показался наглецом, нахалом и самодовольным болваном…

— Не могу похвастать тем же — ты мне, напротив, сразу понравилась, — смущенно отозвался Миша. — Хотя мне тоже сначала подумалось, что ты слишком много из себя строишь, этакая фифа!.. Уж и до метро ее после работы не проводи!..

Они хором прыснули и налили себе еще по бокалу шампанского.

— А помнишь «Поезд памяти»? — спросил Миша.

— Больше всего, конечно, из той поездки мне запомнился наш знаменитый поэт и гомосексуалист Павлик, — Люська фыркнула. — Кто знал, кто знал, что всего за пару лет он так изменится…

— А я помню другое, — Миша вдруг стал серьезным. — Как мы с тобой сидели в затрапезной забегаловке в волгоградской гостинице «Турист»…

— И эта забегаловка гордо именовалась баром! — Люська кивнула. — Мы с тобой трепались о чем-то жутко заумном, постой-ка… Да, точно! Рассуждали на тему провинции и мегаполисов. Ты, кстати, тогда категорично заявил мне, что не смог бы жить за границей. И вот нате — кого это мы завтра провожаем в Париж?..

— На самом деле, это только ради сына, — оправдался Миша. — Честное слово, иногда я представляю, что отказался бы от этой работы и что Ника потом узнал бы… Меня тогда аж в дрожь кидает… Он никогда бы мне этого не простил. Я не имею права портить ему жизнь, понимаешь?

— Не знаю, Миш, — серьезно произнесла Люська. — Я правда не знаю, что для него лучше, что хуже. Но я искренне верю, что ты знаешь, что делаешь… Только вот… — она взволнованно закусила нижнюю губу.

— Что? — насторожился Миша.

Люськино лицо исказила жалобная гримаса.

— Дурак, я же буду так скучать без тебя!

Голос ее предательски дрогнул.

Миша качнулся в ее сторону, и Люська интуитивно подалась ему навстречу. Несколько секунд он медлил, словно перед прыжком в омут, а затем нашел ртом ее губы. Люська ответила на поцелуй, подняла руки и обвила ими его шею. От Миши так приятно пахло — почему-то морем, солнцем и нагретым песком… Губы его были сухими и горячими, а язык — властным, исследующим и откровенным. Она почувствовала, как ее накрывает волной сильнейшего возбуждения. Миша резко прижал ее к себе. У Люськи так давно не было секса, что сейчас она чувствовала, как дрожит от нетерпения буквально каждая клеточка ее тела. Мишины руки уже торопливо задирали ее футболку, и Люська помогала ему, тоже отчаянно спеша и путаясь в рукавах. Они не говорили ни слова, продолжая жадно пить друг друга. Она нащупала пуговицы на его рубашке и принялась расстегивать их, нервничая от того, что это не сразу получается. Миша тем временем уже стащил с нее шорты, и Люська сейчас стояла перед ним, одетая только в лифчик для кормящих и трусики. Она впервые разделась перед мужчиной после родов, но не испытывала неловкости или смущения. Да, она немного округлилась, раздалась в бедрах и в груди, но талия у нее уже снова тонкая, а животик пусть и не идеально плоский, но очень мягкий и округлый, с нежной белой кожей… Миша гладил ей плечи, спину, грудь, продолжая безостановочно целовать, и она с готовностью отвечала тем же. «Только не останавливайся… — стучало у нее в голове. — Не останавливайся… Я хочу, чтобы это длилось вечно».

Он легко приподнял ее и усадил на обеденный стол, а затем посмотрел ей прямо в глаза. «Ты правда этого хочешь?» — говорил его взгляд. «Да, хочу!» — смело ответила ему она — так же, без слов, одними только глазами. Тогда он расстегнул молнию у себя на джинсах. Через мгновение Люська уже обхватила его ногами, стремясь прижаться к нему как можно теснее, слиться воедино. Они любили друг друга неистово и страстно, как люди, измученные долгой жаждой, а затем припавшие к прохладному живительному роднику; которые пьют, пьют, пьют — и не могут напиться.

Они были так чутко настроены друг на друга — или просто чувствовали одинаково, — что даже к заветной вершине подошли одновременно, секунда в секунду. Хрипло застонали в унисон, и по разгоряченному потному телу каждого из них прошла крупная дрожь наслаждения.