Роковое сходство - Гэфни Патриция. Страница 2

Вот только пальцы не вполне ей повиновались, когда она начала расстегивать крючки на корсете. Анна пробормотала самое страшное из известных ей ругательств: – Проклятие!

Вероятно, это следовало считать одним из ее недостатков, но ей не нравилось чувствовать себя неопытной в чем бы то ни было. И сейчас Анну бесила нервозность, внезапно овладевшая ею. А все потому, что она ничего не знала об интимных отношениях мужчины и женщины. Не знала, что ей предстоит в брачную ночь.

Если бы ей было известно нечто большее помимо самых общих представлений о том, чем они с Николасом сейчас будут заниматься, она бы, конечно, почувствовала себя более уверенно. Ну почему, почему она не расспросила Милли? Подруга с радостью просветила бы Анну. Она бы ей все рассказала со своей обычной добротой, со всем возможным тактом, по мере сил щадя ее скромность. Но Анна застеснялась и ничего не спросила.

Обратиться с расспросами к тете Шарлотте? Такая мысль даже не приходила ей в голову, и теперь, в решающую минуту, она оказалась наедине со своей неосведомленностью. В точно таком же положении пребывали все незамужние девицы ее круга, однако только нынешним вечером Анна со всей отчетливостью поняла, что это неспроста. Нет никаких сомнений: все окружающие нарочно сговорились держать ее в неведении.

Она всунула руки в рукава ночной сорочки из тонкого льняного батиста и натянула ее через голову. Сорочка была длинная, до самого пола, с длинными рукавами и стоячим воротничком – настоящее платье. Но под этим платьем на ней ничего не было, и никогда в жизни она не чувствовала себя такой беззащитной, как сейчас.

А вдруг Николас сделает ей больно? О, разумеется, не нарочно, в этом Анна не сомневалась, но… В библиотеке ее отца имелся медицинский справочник, задвинутый в угол на верхней полке, подальше от глаз. Анна давным-давно нашла его и жадно перечитала все, что хоть в отдаленной степени имело отношение к размножению человека.

В справочнике говорилось, что мужчины получают удовольствие от совокупления, а женщины – нет. Мало того, там было ясно сказано, что если женщина испытывает страсть при исполнении супружеских обязанностей, – это тревожная аномалия, которую не следует оставлять без внимания медицины.

Ее поверхностных представлений о любовном акте хватило, чтобы понять, почему это может быть больно, однако содержавшийся в книге недвусмысленный намек на то, что «это» не только больно, но и унизительно, озадачил и встревожил Анну.

На ее образование были истрачены немалые деньги, и они не пропали даром: она была умной, начитанной, а главное – чрезвычайно благовоспитанной молодой леди. Никто не смог бы упрекнуть ее в том, что хоть раз за свою жизнь она вела себя неподобающим образом по отношению к представителям противоположного пола. Нет, ее поведение всегда было безупречным, и все же… когда Николас целовал ее, а это случилось семь раз за шесть месяцев помолвки, она ни разу не почувствовала себя униженной.

Анна потянулась за своим капотом в ту самую минуту, когда Николас снова позвал ее. В его голосе слышалось неподдельное и весьма лестное для нее нетерпение.

– Анна? Ты хочешь, чтобы я привел тебя за ручку, как маленькую?

– Нет, я сейчас…

Настойчивый стук во входную дверь она услыхала одновременно с Николасом. На цыпочках подойдя к двери спальни, Анна немного приоткрыла ее и прильнула к образовавшейся щели. Кто бы это мог быть? Неужели опять Эйдин? А может, это Нил Воган решил сыграть с ними напоследок какую-нибудь глупую шутку?

Она увидела, как ее муж пятится от высокого человека в маске, внезапно возникшего на пороге коттеджа.

– Кто вы? – успел спросить Николас.

Анна распахнула дверь настежь. Никакого оружия она не заметила, но слепой инстинкт заставил ее закричать. Незнакомец высоко вскинул руку и, описав в воздухе стремительную дугу, с силой обрушил ее вниз. Анна закричала, увидев, как Николас рухнул на колени, опрокинулся на спину и застыл неподвижно. Черная рукоятка ножа торчала из его груди.

Первобытный страх приковал Анну к месту. Она прижималась спиной к стене, дыхание застряло в легких, панический спазм перехватил горло. Кричать она больше не могла.

Человек в маске пристально взглянул на нее: она видела его глаза в прорезях коричневой шерстяной ткани, закрывавшей лицо. Время словно бы остановилось. Его пальцы в перчатках сжимались и разжимались, словно он не знал, что предпринять дальше. Анна ощутила его замешательство так явственно, будто бы читала его мысли.

Наконец какой-то шум в дверях вывел их обоих из безмолвного транса. Человек в маске отвернулся от нее.

– Разрази меня гром! – заорал появившийся на пороге великан в клетчатом плаще.

Человек в маске медленно попятился к камину. О его намерениях Анна догадалась за миг до того, как он наклонился и схватил кочергу. Великан надвигался на убийцу с поднятыми кулачищами, на его широкой добродушной физиономии не было ни тени страха. Он остановился в нескольких шагах от камина. Бросив взгляд на открытую входную дверь, человек в маске сделал ложное движение по направлению к ней, потом стремительно взмахнул кочергой и нанес сокрушительный удар, пришедшийся гиганту по ключице. Тот зашатался, убийца проскользнул мимо него к двери.

Анна поняла, что он сейчас скроется. Не раздумывая, она бросилась ему наперерез. И опять кочерга высоко взметнулась в воздухе. Анна вскрикнула и вскинула руки. Слишком поздно! Она услыхала свист воздуха, тупой и тяжкий удар обрушился ей на висок. Последовала ослепительная вспышка, как будто ее голова раскололась. Запах гари в ноздрях. И темнота.

Глава 2

– Несправедливо выходит, верно, приятель? Я так надрался, что теперь и не вспомню, как вышиб мозги тому придурку. Даже имени его не знаю. А ты что скажешь? Ой, извини, как я мог забыть! Ты же у нас ни в чем не виноват! Ни сном ни духом! Ты же никого не убивал, верно?

Броуди хмуро взглянул на ухмыляющееся лицо соседа по камере и ничего не ответил. В конце концов Болтун пожал плечами и ненадолго замолк. Через узкую бойницу в стене Броуди видел кусочек темного облака, медленно проплывающего по небу. Похоже, собиралась гроза.

Через минуту Болтун возобновил свои рассуждения.

– А все-таки, что ни говори, уж больно чудно все выходит, – продолжал он, почесывая бороду свободной рукой, другая была прикована кандалами к стене. – Разве нет? Просыпаешься утром рядом с мертвой шлюхой, она уже остыла, всюду кровь, а ты понятия не имеешь, кто и когда ее зарезал. Да, я бы сказал – чертовски странная история.

– Заткнись, Болтун, – проворчал Броуди, не особенно надеясь, что его слова возымеют действие.

Он откинул голову назад, прислонился затылком к сырой стене и закрыл глаза. Сквозь зарешеченный глазок в обитой железом двери было слышно, как где-то беспрерывно капает вода. И еще до него доносился чей-то приглушенный плач.

– Немудрено, что судья не купился на твою байку. Уж больно все странно выглядит. Она же не случайная девка, ты был с ней хорошо знаком, и тут выясняется, что она в положении и… Ай!

Болтун схватился за коленку, отполз к своей стене и начал ругаться.

Совесть мучила Броуди всякий раз, когда приходилось пинать Болтуна. Его сокамерник не мог дать сдачи: ноги у него были слишком коротки и не доставали через разделявший их, усыпанный грязной соломой проход. Но угрызения совести казались не слишком дорогой платой за тишину и покой. Броуди примирился с необходимостью платить эту цену, когда Болтун уж очень его допекал, а это случалось частенько.

Впрочем, терпеть осталось недолго. Его самого повесят через три дня, а Болтуну… Силы небесные, Болтуна должны повесить уже сегодня! Броуди остановил пристальный взгляд светлых глаз на тщедушной фигуре, скорчившейся у противоположной стены. Болтун продолжал хныкать, потирая коленку. Сколько же ему лет? Трудно сказать. На нем столько грязи… и эта косматая борода с проседью… Сорок? Пятьдесят? Броуди уже почти смирился с мыслью о том, что ему самому предстоит умереть, не дожив до тридцати, но так и не смог преодолеть досаду из-за того, что ему, как оказалось, не суждено умереть в море. Он всегда верил, что найдет последний приют на дне морском.