Его птичка (СИ) - Попова Любовь. Страница 18

Заметив, куда я обратила взор, он помахал рукой.

Мать проследила за моим взглядом и с печальной улыбкой вздохнула.

— И почему он тебе не нравится. Очень милый мальчик и тебя любит.

— Наверное, — пожала плечами я и махнула Артуру, чтобы не стоял как истукан, а подходил ближе.

До недавнего времени я часто размышляла о будущем и даже видела себя с ним в паре, но вчерашняя лавина чувств, накрывшая меня с головой, дала понять, что с ним точно ничего быть не может.

Ощущения, испытанные со Ромой, сродни возбуждению от выступления на сцене, а это вряд ли заменишь стандартным полонезом или полькой.

— Маргарита Александровна, вы просто очаровательны, — уже по привычке лебезил подошедший Веселов.

Женщина зарделась, когда дамский угодник умудрился поцеловать ей руку.

— Андрей, ты не меняешься, — игриво рассмеялась мама, подтянула на плече новую сумку и встала. — Ну ладно. Доча, выздоравливай. Если что, я на телефоне.

Она ещё раз обняла меня и махнув рукой, умчалась к новой работе и мужчине, который заставлял ее краснеть.

Я смотрела ей вслед, осознавая, что и в моей жизни появился такой человек. Не парень, а мужчина.

— Она вроде выглядела иначе, — задумчиво смотрел на выход Артур. — Любовник?

— Новая работа и…

— Понятно, любовник. Давно пора. И тебе пора, — проговорил Артур и повернулся.

Я задышала чаще от этих простых слов, но постаралась быстро взять себя в руки. Еще не хватало мне с Весловым объясняться.

— Половая жизнь женщин Синицыных тебя не касается и не будет, — твёрдо заявила я, и тут же резко поднялась, рукой сграбастала Артура за куртку и усадила рядом с собой.

— Быстро. Подробно. Рассказывай. Как выступил, какие ошибки, насколько ужасна была Губанова, сколько было народу, и был ли представитель Академического театра? Ну!

Артур рассмеялся на эту вспышку требовательности у обычно мягкой меня и начал рассказывать о вчерашнем выступлении. Довольно подробно, из-за чего у меня погрустнело лицо и на глазах набежали слезы.

Мне было невыносимо знать, что я не была причастна к столь масштабному мероприятию.

В моём сознании мазками на картине проносились образы танцующих на сцене пар, в вихре которых — в самом центре — стояла бы я, подняв обе руки вверх и, выполняя тройной поворот с прыжком. И пары бы подхватили моё легкое тело и несли под бурные аплодисменты зрительного зала. Я бы широко улыбалась, несмотря на невыносимую боль в ногах и натруженных мышцах.

Но грусть о несбывшихся фантазиях резко пошла на убыль, словно река сменившая свое направление, когда Веселов сообщил, что режиссер Академического театра, сам Павлов Филипп, спрашивал о Синицыной.

— Ты не врешь?! — резко воскликнула я, вглядываясь в яркие янтарные глаза.

В Артуре действительно было что-то от кота. Теплый, нежный комочек шерсти, умиляющий сотни девичьих, беспечных сердец. Ласковый с виду, опасный хищник внутри. Подспудную угрозу, исходящую от Артура, я скорее чувствовала, чем видела в живую, потому что со мной он всегда был приветливым и предупредительным.

Вместе мы занимались, потом выступали почти на всех городских мероприятиях. Когда же меня выделили в группе, то совершенно естественным стало то, что и он — будучи моим постоянным партнером — поднялся на одну ступеньку, опережая других танцоров.

— Не врешь, — успокоилась я, когда увидела его серьезное лицо. Еще одной прелестью наших отношений была сквозящая во всем честность. Я могла распознать ложь у всех, кроме Артура — он просто не умел врать, да и не пытался.

— Да, — радостно кивнул Артур, глазами лаская моё лицо. — В общем, он посочувствовал тому, что ты в больнице и признался, что изначально появился в вузе посмотреть на известную в московском балете птичку.

Я зарделась и прижала руки к горящим щекам.

— Детка, ты уже прославилась, — в конце подмигнул Артур и сжал мои ладони в своих руках.

Я не обратила внимания на этот собственнический жест, будучи во власти всколыхнувшегося восторга, который куполом накрыл моё существо, отрезая от внешнего мира.

Я закусила губу от удовольствия и прикрыла глаза, выдыхая часто и громко. Слова Артура перекрыли все недавно испытанное: Отчаянье. Боль.

В этот миг я была готова парить над бренным миром, чтобы громко разнести весть про до краев наполненной чаше счастья.

Я восторженно улыбнулась и распахнула глаза.

Но в этом миг увидела Артура и опешила.

На секунду мне показалось, что его привлекательное лицо превратилось в хищную маску, а улыбка в оскал.

Я почувствовала мучительный холод и страх, пронзившие меня, словно рядом со мной сидел не лучший друг, а оборотень из страшной сказки.

Я перестала улыбаться, чувствуя себя не в своих пуантах и мягко, но настойчиво отняла руки.

— Все нормально? — в полном недоумении спросил Артур.

Я кивнула и натянуто, словно марионетка, улыбнулась.

— Я без тебя скучаю, — неожиданно придвинулся он ближе, и я рассмеялась, чтобы свести в шутку очередной намёк на отношения.

— Вот сейчас точно врёшь! Когда тебе было скучать?

— Время на мысли о тебе я всегда найду, — облизнул он губы, и потянулся к моему запястью.

— А как же Танька? — охладила я его пыл, скрестив руки на груди и взглянув высокомерно и пронзительно. — И её деми-плие*?

Артур только фыркнул на эту показательную неправдоподобную ревность.

— Кстати, о Губановой, — он причмокнул губами, и я снова заулыбалась над этой своеобразною пародией на его нынешнюю партнершу. Это сняло часть напряжения, и я с интересом наблюдала, как друг роется в своей белой найковской сумке.

Спустя полминуты он достал помятый сложенный вдвое картонный лист с большим бантом из лент на лицевой стороне.

— Открытка, — торжественно, словно на вручении аттестатов изрёк Артур.

— Мне? — подозрительно покосилась я на предмет в его руках, как на резиновую гремучую змею. Умом то вроде понимаешь, что игрушка, но от этого не становится менее мерзко. — От кого?

— От девчонок, само собой. Они горячо желают тебе выздоровления, — с легкой усмешкой на губах и совершенно нечитаемым взглядом проговорил Артур, протягивая открытку.

Я скептически выгнула брови и фыркнула, хотя желание рассмеяться в голос было огромным.

Меня, единственную бюджетницу, априори недолюбливали, а уж после распределения ролей для первого студенческого мероприятия и вовсе стали выказывать недовольство.

Но если в балетной школе девочки старались побольнее задеть меня, а порой и напакостить, спрятав пуанты и облив моё платье для выступления, то здесь все просто объявили бойкот.

Не то, чтобы меня это задевало или беспокоило. Я привыкла к одиночеству. Но при поступлении я очень надеялась обнаружить хоть одну подругу или друга, с которым можно попросту поговорить или сходить на прогулку. Хоть кого-то.

Ошиблась.

Когда я бегло просмотрела открытку с самыми шаблонными словами о выздоровлении и счастье, то отметила, как часто употребляется слово глубокоуважаемая.

Это могло означать только одно…

— Могу поспорить, что вместо пожеланий, они бы с удовольствием настрочили глубочайшие соболезнования о моей внезапной кончине.

Артур заливисто расхохотался, отчего пару человек, сидящие рядом дёрнулись, а я нахмурилась сильнее. Порой он в силу своей излишней откровенности, забывал об элементарном такте.

— Не без этого, Синицына, врать не буду.

— Ты бы и не смог, — закрыла я открытку и резко всучила ее Артуру в руки, словно избавилась от грязной тряпки. — Ты слишком безыскусен, чтобы врать.

— Считаешь? — вдруг, как-то нагло осклабился он и меня передернуло. — То есть, вместо того чтобы прямо говорить тебе, что я хочу быть с тобою, трахать тебя во всех позах, мне нужно читать тебе сонеты Шекспира? Соблазнять, вешать лапшу на уши?

— Я поняла. Деликатность не твой метод, — отвернулась я, не в силах смотреть на это красивое лицо. Кажется, наша дружественная встреча затянулась, и уже не доставляла былого удовольствия.