Влюбленные мошенники - Гэфни Патриция. Страница 27

– Погоди, у меня есть тост. За удачу!

– За ловкость рук! – поправила она, чокаясь с ним.

– За тебя, Грейс. За твое умение играть в карты! – великодушно предложил он.

– И за твое.

Весьма довольная собой, Грейс опять потянулась к своему бокалу и опять остановилась на полпути, увидев, что Рубен вращает вино в бокале, засовывает в него нос, как журавль, глубоко втягивает в себя винный дух. Она повторила его манипуляции, сама не понимая, что делает и зачем. Он даже бокал держал не как все люди, а за самое основание ножки.

– Когда же мы будем его пить? – шутливо осведомилась Грейс.

Он лишь улыбнулся ей в ответ поверх ободка бокала и наконец отпил немного вина. Она последовала его примеру и опять ошиблась – проглотила вино сразу, в то время как Рубен задержал свой глоток во рту, оценивая напиток.

– Совсем неплохо, – отважилась заметить Грейс. – Разве нет?

Ей показалось, что это вино как вино, но Рубен выглядел слегка разочарованным.

– Надо было продержать его еще годик.

– Еще целый год?

– Чтобы закалить характер. Вино сочное и привлекательное, но ему не хватает выдержки и постоянства.

Он опять вернулся к своим маневрам: сунул нос в бокал, глубоко вдохнул, а потом втянул вино сквозь зубы вместе с воздухом.

– И все-таки оно не лишено отваги, тебе не кажется? У него есть кураж. Стойкость в неблагоприятных обстоятельствах.

Еще один крохотный глоточек.

– И даже предприимчивость. Привкус танина не может ее заглушить. Чувствуешь?

Это было похоже на розыгрыш, но Грейс почти не сомневалась, что он говорит серьезно. Отхлебнув глоток, она посмаковала его во рту и проглотила.

– Да, я понимаю, что ты имеешь в виду, но… не кажется ли тебе, что к предприимчивости примешивается легкий привкус меланхолии? И даже некоторая самонадеянность? Склонность к поспешным суждениям?

Рубен опять уставился в свой бокал. Ее слова явно его заинтриговали: он обдумывал их всерьез. Оценив наконец соль шутки, он добродушно рассмеялся, но не смог удержаться от удивленного взгляда. До сих пор ему и в голову не приходило, что в ушах непосвященных его дегустаторские оценки звучат странновато.

Бутерброды с холодным цыпленком показались Грейс изысканным и недооцененным лакомством. Проглотив два бутерброда, она принялась отыскивать в корзинке третий. Возможно, на ее суждение повлиял тот факт, что у нее с полудня не было во рту маковой росинки, но все равно мясо цыпленка показалось ей божественным на вкус.

Рубен тоже ел с аппетитом. Первые два бутерброда он проглотил в полном молчании, но за третьим разговорился. Ему хотелось обсудить кульминационные моменты вечера, разобрать каждый ход игры в покер. О семикарточном стаде он знал вряд ли меньше, чем о марках вин, у него было множество полезных предложений для улучшения ее «парной игры». Грейс восприняла его советы вполне добродушно. Она была в прекрасном настроении и даже не обиделась на нотку мужского превосходства, прозвучавшую в его голосе. – Расскажи мне свою историю, – предложила она, смахивая крошки с губ и вновь наполняя бокалы. – Где ты родился?

Рубен закинул ноги на стол и вытянул руку на спинке изогнутого диванчика-визави по направлению к ней. Он не обнял ее, но она даже на расстоянии ощущала тепло его руки, лежащей у нее за спиной. – В Виргинии, – с готовностью ответил он, – в поместье неподалеку от Ричмонда. Оно называлось «Шиповник». – Его голос смягчился от приятных воспоминаний.

– Правда? Значит, ты южанин?

Ей почему-то трудно было в это поверить.

– Угу.

– Ты родился до или после войны [23]?

– В самой середине – в 1862 году. Мой отец освободил всех своих рабов задолго до начала войны, но, когда, начались боевые действия, он решил, что должен постоять за родную землю. Дослужился до звания полковника. Полковник Бьюгард Джонс – так его звали, – с гордостью сообщил Рубен. – Но как раз в 1862 году он был убит в битве при Малверн-Хилл.

Бьюгард Джонс? Стараясь ничем не выдать своего недоверия, Грейс спросила:

– Значит, ты никогда его: не видел? –Я был, зачат во время увольнительной. Четыре дня спустя он погиб.

– Как это ужасно, – осмелилась заметить Грейс НА случай, если его рассказ все-таки окажется правдой.

– А год спустя федеральная армия спалила «Шиповник» дотла.

Грейс сочувственно покачала головой.

– Мне жаль твою мать.

– Да. Она была… всего лишь слабой женщиной. Когда война закончилась, чтобы выжить, она вышла замуж за «саквояжника» [24] по фамилии Креймер. Я ее не виню… вернее, я ей все простил. Мы умирали с голоду, а он был богат. Этому сукину сыну принадлежал городской банк. Он завладел нашей землей и восстановил, поместье, это было уже кое-что.

В его голосе прозвучала такая горечь, что Грейс пристально посмотрела на него.

– Но? – подсказала она, чувствуя, что он недоговаривает.

– Но…

Рубен опять замолчал, и она, не удержавшись, ласково положила руку ему на плечо.

– Я его ненавидел, – признался он после долгого молчания. – Ненавидел и боялся. Один раз я видел, как Креймер ударил мою мать по лицу. Мне тогда было лет пять. Я Попытался его остановить, и тогда он ударил меня. Сломал мне ключицу.

– Рубен!

– Мама почти перестала выходить из своей комнаты. Когда мне исполнилось восемь, я обнаружил, что она там делает. – Он отвернулся. – Меня до сих пор мутит от одного запаха бурбона.

Грейс нахмурилась и убрала руку.

– Но ты же сам пил бурбон! Ты держишь пинту в бельевом ящике!

С тяжелым вздохом Рубен устало потер глаза.

– Откуда в тебе столько ожесточенности, Грейс? Теперь ты расскажи свою историю.

– Докончи сперва твою. Что было дальше?

– Что было дальше? Моя мать прожила еще четыре года в алкогольном чаду, а потом с ней случился удар, и она умерла. Когда мне исполнилось тринадцать, я сбежал из дому и больше туда не возвращался. Перебивался случайной работой, бродяжничал. В шестнадцать лет попал в дурную компанию и понял наконец, что тяжелый физический труд – это не единственный способ заработать себе на хлеб.

«Какая печальная история, – подумала Грейс. – Если, конечно, она правдива». При мысли о маленьком мальчике, никогда не знавшем своего отца, по сути оставленном матерью на милость жестокого отчима, она едва не прослезилась.

С другой стороны, она не могла не вспомнить, что точно так же он ее разжалобил в тот вечер, когда рассказал, как Эдуард Кордова потерял зрение, спасая пассажиров горящего океанского лайнера.

– Ты хочешь сказать, что оставил богатую и праздную жизнь на плантации, чтобы пробраться на запад, перебиваясь в пути случайными заработками? Извини, Рубен, но это на тебя не похоже. По-моему, ты что-то скрываешь.

Он ответил грустной улыбкой и тяжелым вздохом.

– Да, ты права. Не успела моя мать упокоиться в могиле, как Креймер привел в дом другую женщину. Представил ее как экономку. Ее звали Клариссой, и у нее были самые большие…

Его голос замер, но руки обрисовали в воздухе пропущенное существительное. Судя по рисунку, и в самом деле немалые.

– В мой тринадцатый день рождения она преподнесла мне подарок. Настоящий сюрприз.

– Да уж, могу себе представить, – сухо откликнулась Грейс.

– А ты представь, что было, когда об этом узнал отчим. Он меня чуть не убил.

– И ты поэтому сбежал? Рубен кивнул.

– Он меня не усыновил, поэтому «Шиповник» был потерян для меня навсегда, даже если бы я остался. Вот теперь Грейс ему поверила.

– Бедный Рубен, – прошептала она, легко коснувшись кончиками пальцев его запястья. – Тебе нелегко пришлось.

Он повернулся к ней лицом.

– Все было не так уж страшно. Спасибо, что выслушала, Грейс. Мало кто знает эту историю. Я почти никому ее не рассказывал.

Она не отстранилась, когда он взял ее за руку. Рубен рассматривал ее пальцы, как редкостное чудо, медленно, в завораживающем ритме поглаживая костяшки большим пальцем.