Вилья на час (СИ) - Горышина Ольга. Страница 5

Я вырвала руку и коснулась его плеч — Альберт медленно повернулся ко мне спиной, оставляя в руках пиджак. Где взять еще один стул? Его плащ мокрый. Пришлось повесить пиджак поверх моего плаща. Еще поворот, и его накрыл жилет. Хорошо хоть пуговицы Альберт расстегнул сам. И на рубашке тоже! Майки, к счастью, на нем не оказалось. Если бы я точно знала, что он останется до утра, можно было бы достать из шкафа вешалку.

Но нет, лучше ему не видеть мой гардероб. Все кружева, что были в чемодане, сейчас на мне. До сих пор на мне. Как и брюки на нем, и даже ремень остался нетронутым, а мне в колготках уже становилось до безумия жарко, и заодно я проклинала создателей такой неудобной колодки. Мы до утра будем танцевать? — уже кричал мой взгляд.

— Зачем ты сняла такой огромный номер? И такой дорогой? Он ведь явно тебе не по карману.

Вот так один вопрос способен поставить крест на относительно приятном вечере. Может сказать, что я планировала подцепить какого-то идиота? Ведь именно такого ответа он от меня добивается. Тогда уложи меня на кровать, сядь рядом, достань блокнот — и, может, тогда я расскажу, что меня беспокоит. Вернее — бесит.

— Это не я его сняла, — ответила я зло. — Его заказал мой жених.

Альберт отпустил мои пальцы. Я улыбнулась. Далеко не победно, а чтобы сдержать нервное дрожание верхней губы. Димка, да будь ты проклят! Отдай мне этот вечер!

— Мой бывший жених, — сумела выговорить я достаточно ровно. — Мы расстались за месяц до свадьбы. Еще будут вопросы?

— Нет. Спасибо за откровенность. Я должен был бы сказать «очень жаль», но тогда бы я соврал. А я никогда не вру.

Бляшка звякнула. Молния завизжала. Но я предпочла скинуть туфли и снять колготки. Сам справится, не маленький!

— Прости, что заставил тебя вспомнить о нем, — длинные музыкальные пальцы убрали с моего лица волосы. — Но обещаю, что на ближайший час ты о нем забудешь.

Самоуверенность Альберта подкупала. Пока я знала его в роли танцора и рассказчика — и в обеих он был на высоте. Глаза в глаза. Безумные дикие огоньки в них. Хмельные вовсе не от вина. Я хотела улыбнуться, но не успела — теплые губы слизали мою улыбку и стянули с языка вопрос о безопасности. Пусть живет надежда, что с ней он не будет тянуть так же долго, как с первым поцелуем. И с единственным — прошла вечность, а он так и не выпустил моих губ. Мои ответы его не интересовали, он сам находил их так же легко, как нашел спрятанную в кружевах застежку бюстгальтера, а я бы все равно не отыскала в памяти ни одного английского слова — оставалось радоваться, что при разрушении Вавилонской башни стоны остались интернациональными. И плевать, какой он брал размер и кто отбивал для него такт — Альберт явно оттачивал ночную серенаду годами, потому хотелось удержать крышку инструмента открытой, как можно дольше, но та, увы, захлопнулась раньше его финальных аккордов, которые огромной лужей растеклись по моему животу. Я должна была порадоваться этому, но у меня даже на улыбку не осталось сил.

Как хорошо, что зеркало в изголовье, а не на дверцах шкафа. Я совершенно не хотела себя видеть. Хорошо б еще отвернуться к занавешенному окну, но это будет верхом наглости. Молчать тоже не очень-то красиво, но слова я все проглотила вместе с последним криком. Альберт, скажи уже что-нибудь! Однако и его красноречие иссякло.

Прошла минута, две, три… Или мы пролежали молча целый час, пока я наконец не повернула к нему голову, выстроив простую фразу:

— Расскажи, пожалуйста, про Баха.

Его профиль дернулся, но головы Альберт не повернул и даже глаз не скосил.

— Если ты вытянешь из меня все истории сегодня, то что же мне рассказывать тебе завтра?

Я прикрыла глаза, будто темнота могла заставить мозг работать в ускоренном режиме. Он не уходит? Он остается? Как надолго? И главное — почему? От вопросов щипало глаза, или же это противная тушь не вся еще переместилась под глаза.

Кровать скрипнула. Альберт поднялся и, видно, начал одеваться. Я лишь сильнее зажмурилась. Пусть уходит и не возвращается. Так будет лучше. Не надо растягивать кино в мыльную оперу — не хочу плакать еще по одному придурку!

— Не открывай глаз и протяни руку.

Я подчинилась и почувствовала между пальцев скрученную сигаретой купюру. Теперь я точно глаз не открою! «WTF!» Я не просила платы за «фак»!

— На Макарплаце, где находится квартира Моцарта, обычно много цветочниц. Пожалуйста, купи букет желтых ромашек.

— Почему желтых? — выдохнула я слова раньше, чем успела их подумать.

— Потому что это мои любимые цветы. Я не успею их сам купить. Для тебя. Прости, я ведь не знал, что встречу тебя сегодня, потому оставил на утро много важных дел, но вечером я всецело твой.

Теперь я открыла глаза. Альберт уже полностью оделся. Только галстук не нашел, но я решила остаться под простыней и не светить голым задом.

— Шесть вечера тебя устраивает? Там есть ресторан с лучшими в стране шницелями, но ты закажи луковый суп. Его не рекламируют, но он хорош. Название, правда, забыл, но там какой-то английский город. Ты его легко найдешь.

— Ты любишь французскую кухню?

Альберт мотнул головой.

— Когда-то давно возможно. Не заказывай на меня.

— А вино?

— Не заказывай на себя тоже. И сними каблуки. Твои туфли не для танцев.

— Я знаю. А мы будем танцевать?

— Непременно. Это то, что мы оба делаем достаточно хорошо.

Альберт коварно улыбнулся, и я явно покраснела. Он нагнулся ко мне — в серых глазах продолжали прыгать наглые чертики — и поцеловал в губы. Осторожно, будто боялся испортить помаду, которой на них не было и в помине.

— Увидимся вечером, Виктория. Сладких снов!

Он тихо прикрыл дверь, и я решила не запираться. Красть у меня нечего, а меня саму уже явно украли. Только бы похититель не забыл, где назначил мне свидание. Который час? Давно ли была полночь? Губы растягивались в улыбку. Глаза требовали воды. Ноги отказывались подниматься. Я как-нибудь доживу до утра, а, проснувшись, первым делом нагуглю название места, где подают великолепный луковый суп, а уж потом залезу под горячий душ.

Однако утром первым делом я расхохоталась. На соседней подушке лежало свернутое из галстука сердце. Сумасшедший романтик! Разве вы не только в книгах бываете? Я скинула одеяло и начала пружинить на матрасе, словно на батуте, корча в зеркало страшные рожи.

— Я тебя обожаю! — закричала я, имея в виду не свое отражение, а Альберта, конечно.

Отражение требовало срочного похода в душ, но с горячей водой я явно переборщила и, рухнув в банном халате на мятую кровать, красная, что помидор, задышала, как поломанный паровоз. Но сама я была цела, и даже швов склейки в зеркале не нашла. Впервые за столько дней я встретила утро с улыбкой.

Эй, телефон, ты где? В сумке! Где ему еще быть?! Вместе с шоколадкой, которую я тут же сожрала и заменила аккуратно скрученным галстуком. Сердце я ломала со слезами на глазах, но мне необходимо было вернуть его хозяину. Я не коллекционирую сумасшедшие сердца! А мое собственное рвало барабанные перепонки. Хотелось носиться по номеру и топать, топать, топать от счастья. Я на ходу вбивала слова в гугл-поиск, и вот оно, заветное название ресторана! Скопировав адрес в записки, я вызвала гугл-войс, надеясь сохранить собственный голос на низкой грудной октаве, но, услышав тетю Зину, увы, заверещала:

— Я это сделала!

— Что?

— Ты лучше спроси, с кем? — плюхнулась я на кровать и закрыла лицо свободной рукой.

— С кем? — тут же спросила тетя Зина и добавила: — Викусь, прекрати ржать!

A я не могла прекратить. И не могла рассказать по телефону все подробности прошлого вечера. Такое надо передавать в лицах. Хотя куда мне тягаться с Альбертом!

— Он супер! Ты даже представить себе не можешь! — кричала я истерично. — А как он танцует. Ммм… — добавила я, вспоминая уже совсем не танец.

Тетя Зина откашлялась, и я приняла вертикальное положение, обиженно надув губы.