Второгодник (СИ) - Литвишко Олег. Страница 41

— Товарищи, сегодня вас ждет репетиция кулачного боя, потом штурм ледяной крепости. Это все на реке. Потом репетиция нашего вокально-инструментального ансамбля, потом общее собрание школы и Совет Командиров. Диспут с Игорем откладывается на утро завтрашнего дня. Вас такая программа устраивает? — Нонна Николаевна торжественно зачитала наше расписание. Ничего специально для гостей мы не меняли.

Все вежливо закивали головами.

— Еще вопрос. Игорь Петрович, у вас есть два дня на этот визит: сегодня посмотреть, поговорить с детьми, педагогами, жителями, в общем сориентироваться в нашей жизни, а завтра потратить на разговоры о том, чем мы тут заняты? Павел Васильевич, хотелось бы узнать и ваши планы и то, чем мы можем вам помочь.

— Да, Нонночка, я смогу задержаться на два, а то и три денька. Очень уж тут все интересно, — ответил Игорь Петрович.

— Аналогично. Я буду подстраиваться под Игоря Петровича. Спасибо вам за внимание, — сказал Павел Васильевич, при этом глядя больше на меня, чем на Нонну Николаевну.

— Ну что ж, раз так, то прошу на реку. Туда надо ехать минут пятнадцать. Автобус ждет! — скомандовала директриса.

При первой возможности Иванов стал откалываться от нашей компании и присоединяться ко всяким ребячьим кучкам. Они о чем-то оживленно болтали и частенько смеялись, а вот Павел Васильевич отчетливо жался ко мне:

— Павел Васильевич, не стесняйтесь, спрашивайте, о чем хотите, я абсолютно свободен и здесь исключительно ради вас.

— Спасибо. Первый вопрос: вы говорили, что у вас присутствует раздвоение личности, а коммуникация между частями есть? Как вы общаетесь между собой?

— Разговариваем, как две абсолютно независимые личности. Я старший и имею право решающего голоса. А так, он знает столько же, сколько я, только для Малого, я его так называю, все это теория, а у меня есть еще и практический опыт. Например, у меня нет сомнений, что где-то и когда-то я был педагогом. В моей в голове понятия СССР и Россия, Ленинград и Петербург — равнозначны, хотя непонятно, как такое может быть. Я ответил на ваш вопрос?

— Да-да, только породили еще и новые.

— Такова уж ваша исследовательская натура, — ответил я, шутовски закатывая глаза.

— А что вы думаете о природе всего этого?

— У меня нет ответа на этот вопрос. Могу только высказать свое мнение, но оно мягко говоря… — я покрутил в воздухе рукой…

— Да, пожалуйста, было бы здорово.

— Мне кажется, что человек — это некий биологический приемник или даже приемо-передатчик, настроенный на определенную волну. Настройка на эту станцию и есть наша личность, наша индивидуальность. Может быть, у каждого станция своя, а может, мы являемся уникальным кодом доступа к информации, хранящейся на общей станции. Это подключение дает нам возможность говорить, помнить и мыслить. Учиться, в этом смысле, означает осваивать тот опыт и знания, которые уже существуют на вашей станции. Во время исследований вас посещают озарения. На мой взгляд, это внезапный доступ к той информации, которая в норме вам недоступна, но вы ее как бы выпросили упорной работой над этой темой, это доступ к чей-то, не вашей, информации. Как-то так! Мы с Малым просто переплелись нашими настройками на одну базу. А природа? Божественная, какая же еще? Материалистам удобнее все списывать на законы природы, вселенной, космоса, но суть та же самая.

— А с эмоциями, как? Кто их генерирует: вы или он?

— Думаю, тело. Через всякие там рецепторы, химические реакции. Выработкой адреналина, например. Эмоции очень трудно контролировать. Те, кто это могут, — великие люди. Есть эмоции, возникающие от игры сознания. Любовь, например. Здесь в нашей паре доминирует Малой, потому что у него все настройки намного ярче моих.

— А потребности?

— Осознанные или неосознанные?

— Да пока, как хотите и что хотите. Просто говорите, пожалуйста. Для меня важно, что и как вы думаете.

Ощущение мягкой сетки чужой воли возникло внезапно и стало очень острым. Я прыгнул в астрал и увидел Павла Васильевича со всеми его полями и эмоциями. Как интересно. Когда я смотрел этим взором на других людей, то все выглядело значительно беднее. Здесь же все полыхает и вытягивается в мою сторону. Как он этим костром управляет-то? Сознательно? Или это природный дар?

— Павел Васильевич, пожалуйста, не надо меня гипнотизировать, а то мой Малой засыпает. Если он уснет, то вы отключите меня от органов речи. Тогда будете слушать откровения загипнотизированного семилетнего пацана.

— А можно все-таки попробовать? — глаза Симонова горели мефистофельским огнем.

— Пожалуйста, — я пожал плечами, — только отойдем в сторонку. Еще никто и никогда меня не гипнотизировал. Не знаю, как себя поведет Малой, мне тоже интересно послушать.

Малой заснул, а я завис в астрале. Симонов спрашивал его обо всем и ни о чем: о жизни, о маме, о педагогике, о Нонне Николаевне. Когда Павел Васильевич задал вопрос о детстве, Малой заговорил на хохляцком суржике, поскольку, живя в казачьем селе до пяти лет, по-русски не говорил. Мне было интересно, особенно то, что было до нашего слияния.

Убедившись, что сквозь Малого ему не дотянуться до моего подсознания, Симонов эксперимент закончил.

— Как все интересно. Скажите, а на вопросы тестов можете отвечать вы, а не Малой?

— Безусловно. А как же? Мы же с вами разговариваем.

— Осталось только попробовать приборы, а потом переводить вас на периодическое наблюдение. Похоже, наука в вашем случае бессильна, во всяком случае в моем лице. — оставил себе лазейку на будущее Симонов. — Пойдемте ко всем, а то без вас Игорь Петрович ввяжется в рукопашную. Вот же — незамутненная энергия.

На реке было многолюдно и шумно, преобладали в основном визгливые интонации высоких тонов. Источники этих звуков создавали заодно и сумятицу, бесформенность и сводили на нет всяческие организационные усилия командиров отрядов. Правды ради, надо сказать, что те особо и не стремились что-нибудь организовывать или исправлять. Все население замечательно проводило время, радовалось снегу, взбодрялось морозцем и детской энергетикой.

Чуть в стороне стояли три кучки степенных мужиков, курили и тихонько разговаривали, посматривая на две другие кучки. Наши бойцы, возглавляемые Виктором Сергеевичем, на правах хозяев, объясняли гостям правила боев. Они были просты и традиционны, но формальности надо соблюдать: лежачего не бить, ногами по голове и причиндалам не бить, после появления крови в любом месте и любом количестве боец должен покинуть ристалище.

Одеты бойцы были в высшей степени непрезентабельно: грязные рабочие ватники, которым никакая стирка и ремонт не помогут оттянуть день своей кончины на помойке, брезентовые варежки, набитые всякими мягкостями: тряпками и ватой, — составляли достойную пару ватникам, комплект одеяния дополняли традиционные кирзачи и шапки ушанки. Первый блин, скорее всего, станет комом, однако посмотрим, удастся ли бойцам раздухариться и выплеснуть молодецкий задор. Злости-то ни в ком нет, да и привычки публичных драк тоже… Может, разрешить по сто грамм наркомовских, перед боем так сказать? Хотя Нонна будет против…, я думаю.

По реке носился Борис Аркадьевич и со всей своей организаторской еврейской мощью пытался придать этому бардаку хоть какую-то видимость осмысленности. Но все его попытки вызывали либо веселый смех, либо еще большую суету. Сам он хохотал едва ли не больше остальных.

— Борис Аркадьевич, да начинайте уже, дел по горло, — крикнула Нонна Николаевна, когда ей удалось зацепить нашего главного музыканта на очередном вираже. Тот кивнул и дал отмашку горнисту, который, в свою очередь, выдал сигнал: "По местам стоять!". Сначала ничего не происходило, но вскоре движения присутствующих обрели осмысленную направленность. Бойцы разошлись метров на пятьдесят и заняли места на вершинах воображаемого равностороннего треугольника, перед ними легкой кавалерией раскинулась жиденькая цепочка пацанов средних классов, девицы потянулись к столам для изготовления чая и чего-нибудь к нему…