Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II (СИ) - Горышина Ольга. Страница 17
Глава 12 "Еврейская агуарьенте"
— Где отец?!
Дору чуть не опрокинул горбуна в камин, в котором тот ворошил дрова.
— Успокойтесь, Ваша Милость! — горбун на всякий случай выставил перед собой кочергу. — Его Сиятельство с прошлой ночи у себя в кабинете и просили его не беспокоить, пока они сами не выйдет к вам.
Не дослушав слугу, Дору в два прыжка одолел лестницу и понесся в отцовскую башню. Однако у двери кабинета притормозил, одернул футболку и тихо-тихо постучал костяшкой указательного пальца по толстому дереву.
— Перестань колотить в дверь и с каких это пор ты вообще стучишь…
Таким тихим голосом отец никогда с ним не говорил и, побелев еще сильнее, Дору толкнул дверь и вошел в кабинет. Граф лежал на диване, закрыв лицо руками. В пиджаке, с болтающимся на боку шейным платком и в сорочке с растревоженным воротом. Халат одиноко лежал на полу. Дору замер в нерешительности.
— Papa, вы нездоровы?
Граф поморщился.
— Дору, вампиры не болеют. Последний раз ты задавал мне этот вопрос более двухсот лет назад, и тогда я думал, что объяснил тебе причину своей бледности…
Голос оставался тихим. Дору даже показалось, что отец постанывает между словами.
— Но тогда… Что с вами? Вы не спустились в склеп…
— Да? Ты что, заметил мое отсутствие? Я думал, ты без остатку поглощен своей… э… невестой.
Граф попытался приподняться, но снова упал на валик дивана. Дору подобрал с пола подушку и заботливо вернул ее отцу под голову, затем присел у него в ногах и недоуменно обвел взглядом кабинет. Все казалось на своих местах: на столе раскрытая книга, листы бумаги, перьевая ручка и… Глаза Дору непроизвольно расширились — бутыль, содержимого которой он никогда не пробовал, но точно знал ему название — агуарьенте, а проще говоря — самогон, собственноручно приготовленный сеньором Буэно, стояла сейчас пустой рядом с массивным пресс- папье.
— Да, да… Не смотри так, мой мальчик, — граф не отнимал ладоней от лица, потому что и так прекрасно знал, к чему сейчас прикован взгляд его сына. — Я не думал, что не смогу остановиться… И вообще не думал, что это окажет на меня подобный эффект.
— Вы пьете? Пьете самогон? Этим вы занимаетесь, когда на всю ночь запираетесь у себя в кабинете?
— Нееет, — простонал граф. — Я впервые попробовал его в своей жизни и не- жизни тоже. Решил понять, почему наш ростовщик его пьет. Мойзес говорил, что от самогона мысли проясняются и на душе становится веселее. Но с учетом того, что души у нас как бы нет, то… Хотя сейчас мне кажется, что у меня нет уже и тела.
— Papa, ну как вы могли слушать этого… Этого жида! Он же еврейский вампир, а что еврею хорошо, то хорвату смерть…
— О, сейчас у меня действительно одно желание — умереть и уже окончательно, — простонал граф Заполье.
— Может, вам кровопускание сделать?
— Ты что, собираешься меня укусить? — граф даже открыл лицо.
— А это как вы сами решите, — передернул плечами Дору. — Кровопускание — это ведь самое верное средство от головной боли!
— Мой мальчик, медицина ушла далеко вперед.
— Да неужели! — горько усмехнулся Дору. — Тогда позвольте спросить у Валентины пару обезболивающих таблеток для вас.
Он хотел подняться, но железная хватка отца удержала Дору на месте.
— Нет, нет… Только не это, я не хочу ее видеть… То есть я хотел сказать, что не хочу, чтобы она меня таким видела. Я еле успел спрятать бутыль, когда она вчера принесла халат. Я не мог даже доползти до двери, чтобы закрыть ее… Слушай, где- то тут должен быть пергамент, которым я спасался от…
Граф не закончил, но по встревоженному взгляду сына понял, что тот догадался, о чем идет речь.
— Вы его все еще храните?
— Конечно, у нас же еще один еврей дома остался. Не будем же мы еще раз корпеть над древнееврейским словарем, — граф прикрыл ладонью глаза и опять застонал. — Посмотри на третьей полке возле окна. Сундук не открывай, там распятия, а пергамент должен быть где-то рядом — я там все ненужное храню…
Граф вновь закрыл лицо обеими ладонями, и по лбу его пробежали две болезненные морщинки.
— Нашел!
Дору вернулся к дивану и потянулся к отцу, чтобы обмотать ему шею, но тот волевым жестом остановил его.
— Ну подумай ты хоть немного! Там же есть имя Серафимы, зачем оно нам сейчас?! Иди вычеркни его и напиши Мойзес Буэно, оно есть на подкладке шапки, которую ты без спроса дал Валентине. Будто не понимаешь, что он зло во плоти и на всех его вещах лежит проклятие… Нельзя было давать шапку Валентине, нельзя…
— Оставьте, papá, свои суеверия… Вы же на двери церкви уже звезду Давида выбили. Может быть, хватит…
— Прекрати! — прорычал граф. — Ты ничего не понимаешь… Для тебя все хиханьки да хаханьки. Ты ничего не понимаешь…
Дору подошел к двери и позвал Серджиу, а когда горбун явился, велел ему сходить в башню Валентины за лисьей шапкой и заодно сказал, чтобы девушка всю ночь оставалась у себя. Горбун мигом обернулся, и тогда Дору, закрыв кабинет на ключ, сел за отцовский стол, развернул потускневший от времени пергамент и стал расправлять кожу длинным ногтем.
— Papa, но я не умею читать древнееврейские письмена. Я только рисовал, что говорил мне аптекарь.
— Но ты ведь знаешь, что там написано: "Моя мама предупреждала меня никогда не связываться с Серафимой Сапожниковой!" Так вот — последние два слова и зачеркивай, поверх латиницей пиши имя нашего ростовщика, оно испанского происхождения, это не суть важно…
— А почему мы ее имя написали со строчной буквы?
— Дору, бог ты мой… Евреи пишут справа налево!
— А я вам говорил, что не желаю учиться у еврейки ни музыке, ни русскому языку! У евреев все шиворот-навыворот, даже воспитание детей! Вот, вычеркнул!
— А как бы я подходил к ней, будь у нее на шее крест?!
— Так лучше б и не подходили…
Дору снова присел на диван и опять потянулся к шее отца.
— Ну начинай ты уже соображать! У меня же голова болит! Ко лбу мне приложи пергамент! Ко лбу!
Дору аккуратно расправил кожу с таинственными письменами на лбу отца и замер.
— А почему вы думаете, что это заклинание поможет? Оно же только духов изгоняет, а сеньор Буэно, думаю, еще живой в какой-то мере, если они с Ивой по скупости не упились кровью с иммунодефицитом, забравшись куда-нибудь в Африку.
— Мой мальчик, может ад и забрал у него одну душу, но вторую он точно вселил в свою агуарьенту.
Граф прикрыл глаза и… уснул. Тогда Дору на цыпочках вышел из кабинета и прямо у дверей столкнулся с горбуном, держащим перед собой поднос, на котором возвышался стакан с чем-то кристально чистым.
— Это для отца? — поморщился Дору. — Что это?
И даже отступил на шаг.
— Сливовица, — пояснил Серджиу. — Как принято говорить у вас, кол колом вышибают.
— Ты бы ему еще чесночной похлебки принес! — взвизгнул Дору. — Сейчас же иди в подвал и вылей все это пойло!
— Помилуйте, Ваша Милость. Господин Буэно вернется и точно из меня душу вынет.
— Я сомневаюсь, что на твоем веку он вернется. Да и самогон жиденок свеженький предпочитает. Так что живо, чтобы ни одной капли не осталось!
— Но Его Сиятельству сейчас лучше выпить…
— У нас свои методы борьбы с еврейской чумой.
Дору схватил с подноса стакан, хотел было выплеснуть его содержимое на пол, но потом зажал пальцами нос и сделал глоток. Горбун решил ретироваться. Два пьяных вампира были уже выше его человеческих сил. А Дору тем временем тупо смотрел на гобелен, на котором вдруг задвигались лошади, и даже собаки побежали за невидимой добычей. И это после всего одного глотка… Бедный граф!
Ухватившись рукой за гобелен, висевший на противоположной стене, Дору толкнул рукой оконную раму и выкинул стакан в ночь. Когда же услышал звон стекла, облегченно выдохнул, хоть и забыл, как это правильно делается. Потом, как в тумане, затворил окно и уже было решил двигаться в сторону своей комнаты, как вдруг услышал спокойный голос отца, доносившийся из кабинета: