Длань мёртвых (СИ) - Скоров Артем. Страница 7
Голова странно гудит, воздух тоже странный, такой знакомый, словно… Нет, не буду думать об этом. Я бы точно запомнил, если бы попал в мягкую комнату. Да и нет в ней никаких бежевых диванов, а пространство не вибрирует мелкой дрожью. Всё вместе навевает смутные воспоминания из прошлого. Ухватиться за нужную ниточку никак не получается — та вечно ускользает, как аквариумная рыбка сквозь пальцы. Забью-ка пока на это, ведь истина где-то рядом.
А ещё рядом голоса. Несколько. Близко. Среди них я узнаю то самое существо с британским акцентом. Дерьмо. Значит сон не сон, и сумбурные воспоминания не фантазия, а правда. Но не двигаюсь, притворяюсь спящим от греха подальше. Спасибо Кэролайн за уроки самоанализа и тренировки памяти — выстроить окончательный прежний порядок в этом хаосе не составляет труда. Вот теперь точно дерьмо. Я сыт по горло беготнёй под ручку по Зоне-87, перестрелками, взрывами и последующими гонками на багги по калифорнийским лесам от военных. И я определённо не под замком на очередном объекте. Тогда где же я, чёрт возьми?
Оцениваю обстановку, насколько хватает возможности в нынешней позе. Едва сдерживаю усмешку — диванчик оказывается на борту частного самолёта. Судя по всему — небольшого. Но меня тревожит совсем другое. Подобно близкому присутствию тех существ, я снова ощущаю нечто похожее и, одновременно, абсолютно иное. Пространство переполнено яростью, болью и безграничной тоскою по утраченному. Будь эти эмоции чем-то физическим, тем же газом, то сейчас бы под давлением они вырывались отсюда сквозь всевозможные щели. Вместо этого они впитываются, становятся частью меня, вырывая из прошлого воспоминания, которые вызывали те же чувства. Я хмурюсь от накатывающих подобно приливу событий последнего дня в Чикаго и шумно выдыхаю.
— Он очнулся, — раздается в затылок женский голос.
Это оказывается неожиданнее встречи с тем безымянным существом на крыльце особняка. Я вскакиваю и налетаю макушкой на полочку над собой. Не видя дороги, под звон в ушах даю деру в сторону, зацеплюсь за подлокотник и падаю, вскрикивая от боли в руке. Кажется, я умудрился сломать кость-другую.
— Не подходи! — кричу, когда что-то наваливается на меня сверху. Пытаюсь отползти и вырваться из-под туши, но никак. Некто касается сломанного предплечья. Тут же одергиваю конечность и сжимаю зубы от новой вспышки боли. Опять давящее ощущение, на теперь уже на плече.
— Не дергайся, — велит знакомый голос с британским акцентом, лапая мою руку. Мой пуленепробиваемый друг, ты ли это?
— Никто! Нельзя же так! — дипломатично протестует новый голос, старческий.
— Ушиб. Перелома нет. Трещина маловероятна, — констатирует Никто надо мною.
Давление на спину исчезает. Не мешкая, я ползу вперёд по узкому и светлому пространству. Странная, не моя привычная одежда мешается и раздражает, пока не упираюсь в стенку. Догадываюсь что меня переодели, пока был в отключке после… никак не удаётся вспомнить, что было после побега от военных по лесу. Как же бесит! И провал в памяти, и потенциально опасные процедуры надо мной. Они что, забыли, кто я? Но то, как существа грамотно контактируют со мной, запоздало наводит на мысль, что даже их неуязвимые тела всё равно бессильны передо мной. Рука ноет, пульсирует, но боль сходит на нет. Видимо, Никто всё же прав.
Внимательно осматриваюсь. Все те эмоции источают трое существ. Среди них уже знакомый мне спаситель из заточения. Он стоит ближе всех, и именно его назвали столь странным именем. Хотя на фоне всего остального это наименьшая странность. Существа расступаются и дают дорогу старичку, который с энтузиазмом идёт в мою сторону, опираясь о трость. Никто берёт его за руку и подводит к дивану, с которого мне довелось триумфально грохнуться.
Тем временем старик присаживается и смотрит на меня. А я на него и не особо верю в такую встречу. Мне уже доводилось видеть это лицо: широкое и прямоугольное, но с мягкими чертами, мясистым носом, изумрудными глазами и неухоженной седой бородой. Прическа же, как и на всех фотографиях в конце прочитанных мною книг, средней длины, темно-пепельная и с идеальным пробором ровно по центру.
— Мистер… Беррингтон?
Англичанин загадочно улыбается, отчего морщины на его лице становятся ещё глубже.
— Рад с тобой познакомиться, Томас, — говорит тот с идентичным акцентом, что и у Никто.
Руку для приветствия он не протягивает — знает, что не отвечу. Я же плотнее вжимаюсь в стенку за собой и поджимаю ноги от него подальше.
— Что Вы тут делаете? И… куда мы летим? — пожалуй, это самые острые вопросы на данный момент. Хочется побурчать про непрочитанное письмо, но для такого сейчас явно не то время и не место.
— Ох! — Беррингтон хрипловато смеётся. — Это мой самолёт. И мы летим в Чили.
— Чили? А как же Аляска? — Я запоздало захлопываю рот и слышу очередную усмешку, которую профессор пытается скрыть за сиплым кашлем. Замечаю раздражение в ауре существ, с вызовом смотрю на Никто, и в голове моментально щёлкает нужное воспоминание. — Моё проклятие. Что вам всем нужно от него?
— Ты ведь ему ничего не говорил? — Беррингтон смотрит на Никто, на что тот отрицательно машет головой. Остальные же существа безучастно сидят в дальней части самолёта с закрытыми глазами, как выключенные роботы. — Тогда позвольте мне. — Профессор подсаживается на край дивана и для удобства складывает руки на трости из тёмного дерева, а мне хочется попросить его отсесть подальше, но молчу. — Читал ли ты мои книги?
Я киваю и устраиваюсь на полу поудобнее — судя по всему, история не имеет версии «покороче», а отказаться не дают совесть и интерес. А вообще, чем длиннее будет рассказ, тем меньше будет вопросов потом.
— Все истории, что ты прочёл — скрытая на виду правда. Все описанные там проклятия существуют. Чтобы скрыть эту правду, я просто поменял героям имена, пол, национальность.Те, кто знают — увидят и поймут её. И ты прав, Томас, — твоя сила действительно проклятие, которое… хм, — Беррингтон снова смотрит на Никто, но ничего не спрашивает и чешет заросший подбородок. Меня забавляет такое взаимоотношение между ними, семейное. Только профессор общается с существом не как с потомком, а как с более старшим и мудрым. — В общем, раньше твоё проклятие, Длань Мёртвых, принадлежала другому человеку. Он умер, и проклятие стало твоим.
— Цикл, — киваю я, вспоминая не раз подчёркнутую в его книгах переходность проклятий от умершего носителя к случайному, только что родившемуся человеку. Довольный кивок Беррингтона подтверждает мои догадки. Сколько же правды он напихал всем под нос?
— И теперь настала твоя очередь быть сосудом для Длани, — сверкая довольными глазами, профессор показывает мне свою ладонь, которая заметно подрагивает. Я же удивляюсь названию своего проклятия. Длань — старое слово, и если бы не ладонь-подсказка, я бы долго вспоминал его значение. — Твоё проклятие уникально. Оно позволяет тебе чувствовать других проклятых и спасать души тех, для кого проклятие стало непосильной и опасной ношей.
— А меня оно спасти не может, да? — вопрос больше смахивает на шутку, а ответ и так очевиден.
— Мне жаль твоих родных, Томас, — говорит Беррингтон. — То, через что тебе пришлось пройти — частое явление для сосудов Длани. Мой отец убил семерых, а потом несколько лет просидел затворником в собственной комнате. Я не знаю, каково тебе. Но сочувствую твоей утрате.
Я сглатываю ком в горле и киваю, стараясь сделать лицо попроще. Получается тяжело, учитывая всё ещё сочащуюся палитру эмоций из существ. Боже, да чего они такие злые?
— А Джессика? Как Вы её во всё это втянули?
— Джессика Купер одна из проклятых, — в разговор влезает Никто. — Она согласилась помочь Нам держать с тобой контакт.
— Вот как… — Становится неприятно от такого. Выходит, она с самого начала была засланным агентом и общалась со мной только ради этого? Может и дружбы никакой тогда не было. Кажется, официальный список моих друзей только что упал до нуля — прямо как число входящих на почте. — Так чего Вы от меня хотите?