Последняя песнь до темноты (ЛП) - Мьер Илана С.. Страница 4

Она знала, что дело в ее северном воспитании, холод к ней не подходил для этого красивого южного города. Она не ожидала увидеть его своими глазами. Величавые здания у воды сияли белизной, словно их тысячу раз полировали. Парад искусства, от позолоченной роскоши дворца короля до скульптур и фресок даже на самых скромных храмах.

Белый город у моря, так он раньше назывался в песне самого Эдриена Летрелла. Великий Пророк любил столицу. Теперь поэты называли Тамриллин «Белым городом» в честь Эдриена, из-за слов, написанных ночью светом одной свечи. Один человек так сильно влиял на остальных, хоть он умер много веков назад.

— Сегодняшняя ночь важна, — говорил Леандр. Он втащил ее в комнатку, которую они делили. — Ты не можешь пойти так. Придется купить тебе платье. Может, в кредит? Не знаю.

Лин была благодарна, что он не комментирует печальное состояние ее одежды. Большую часть года она носила одни и те же рубашки и штаны, которые украла из шкафа брата.

— Леандр, — сказала она успокаивающим тоном. — У меня есть платье. Смотри, — она развязала сверток, лежащий на кровати, которую они делили, и вытряхнула складки шелка цвета кукурузы. Она погладила их тыльной стороной ладони, ощутила вспышку воспоминания от ткани, запаха бергамота, поднявшегося в воздух, как дым.

Леандр был потрясен.

— Я всегда говорил, что ты благородного происхождения.

— Да, — сказала она. — Мой просчет.

— В облике?

Она не слушала его вопрос.

— Оценку уже провели?

Леандр кивнул.

— Я заходил в офис. Песни одобрили, мы сможем спеть их ночью.

— Хорошо, — сказала Лин. — Не хотелось повторять старый материал. Так что встретимся здесь через час для репетиции?

— Почему? Куда ты?

— Мне нужен воздух, — сказала Лин и чуть не рассмеялась. Их гостиница была в районе кожевенной, потому они и смогли найти комнату, но воздух здесь был густым от гадкого запаха промысла.

Но ее дела увели ее подальше оттуда по переулку, который сокращал путь. Она нашла его несколькими неделями раньше. Они жили в Тамриллине всего месяц, впитывали атмосферу и восторг Ярмарки Середины лета… и состязания. Когда его проводили в прошлый раз, Лин было одиннадцать лет, и она даже не знала о состязании. Никон Геррард, который нынче был Придворным поэтом короля, тогда был на пике илы. Было сложно представить это тогда.

Теперь она была в сердце всего этого. Местные ворчали, что это худшее время года, но Лин видела, что они гордятся. В середине лета тысячи торговцев, исполнителей и артистов прибывали в столицу со всего мира. Специи и шелка Кахиши, шерсть из северных холмов, булат и жаккард с юго-запада, нефрит и алебастр из дальнего востока, куда был опасно отправляться… хотя риск того стоил, как говорили Лин.

Переулок был узким проходом между стенами из камня. Окна в стенах начинались очень высоко и были темными дырами. Она спустилась по узкой витой лестнице и оказалась на площади, где фонтан украшал пересечение трех улиц. Он был в виде символа гильдии кожевников. Здесь начинался район, по улице слева она оставила его позади.

Одной из ночей во время прогулки по городу она обнаружила храм, но еще не входила. Но этой ночью ей предстояло петь в присутствии короля и — что еще тревожнее — Придворного поэта.

Лин прошла в бронзовые двери, и ее встретил занавес благовоний и дыма свечей. Она думала, что место напомнит ей о доме, успокоит ее. Но это место было проще часовни, к которой она привыкла, и светлее, словно южное солнце проникало сквозь камень. Мраморные статуи Троих озарял золотистый свет, а не призрачный белый, как она привыкла.

Старушка, укутанная в шаль, опустилась перед статуями, склонилась в молитве. Она не издавала ни звука, комната была тихой.

Три бога: Эстарра, Киара и Талион, сестры и брат. Эстарра — ужасающе красивая, с мечом, поднятым в приветствии или с вызовом. Талион — ее мужская версия, меч в руке, но в другой — большая книга, и символ равновесия — весы — был вырезан на его шлеме. Книга и весы связывали его с другой сестрой, Киарой. У нее был холодный взгляд, она была в мантии. Она прижимала к себе прялку, как и секреты земного мира. Она стояла слева от Талиона, Эстарра была справа от него. Это тоже было важно.

Неподалеку свеча погасла на подставке. Змейка дыма поднялась вверх ленивой спиралью, пропала, не добравшись до мозаики на потолках далеко наверху.

Мама Лин поклонялась Эстарре, исключая двух других, и, узнай это кто-то вне семьи, это сочли бы ересью. Но, конечно, никто не говорил.

Лин верила в Киару, как и все поэты Эйвара. Она зажгла свечу и опустила на алтарь в море огоньков. Они были одинаковыми, словно мечты и желания людей не отличались друг от друга. Молитва поэтессы, может, единственной в Эйваре, не отличалась от молитвы матери за больного ребенка или фермера ради хорошего урожая.

Или кожевника, раз храм был в этой части города. Лин улыбнулась.

Резкий звук в тишине: шаги за ней. Лин развернулась. Она узнала поэта, высокого и темноволосого, ироничная улыбка постоянно тянула за уголок его рта, словно он радовался скрытой шутке. Или, может, дело было в том, что он увидел ее.

— Хорошего дня, Марлен Хамбрелэй, — сказала она тихо, чтобы не побеспокоить молящуюся женщину.

— Ты, — сказал он, не понижая голос. — Пришла помолиться Киаре, полагаю.

— Должно быть, твоя проницательность делает тебя таким успешным поэтом.

— О, это мне нравится! — сказал Марлен и рассмеялся. — Как лед. Очень хорошо. Если интересно, я здесь за тем же. Мы выступаем сегодня.

— Как и мы, — сказала Лин. — Если не против, Марлен, я хочу помолиться в тишине.

— Мы будем на балу Гелвана, — сказал Марлен. — А вы?

Она вздохнула.

— И мы.

Марлен прищурился, маска безразличия соскользнула на миг.

— Как это удалось девушке в лохмотьях?

— Так же, как испорченному сыну лорда, я полагаю, — сказала Лин и услышала, словно издалека, холодный гнев матери в своем голосе. Так всегда было с ней, она скрывала огонь подо льдом.

И что бы мама Лин сделала с этим мужчиной? Лин было не по себе от мысли.

Марлен снов повеселел, по крайней мере, так выглядело.

— Тогда увидимся ночью, — сказал он с улыбкой. — Не дождусь увидеть тебя в лучшей рубашке и брюках, милая.

Лин знала, что Леандр разозлится из-за того, что она злила этот образец успеха в мире поэтов, так он это видел. Она отвернулась, опустилась перед статуей, склонила голову и закрыла глаза, словно была одна. Было легко забыть о Марлене, как только она закрыла глаза. Вернулась тишина, нарушаемая только оплыванием свеч.

«Я хочу только помочь вам», — сказал мужчина. Его зеленые глаза бодро мерцали, не сочетаясь с сединой в волосах и морщинами на лице. На третьем пальце его правой руки был лунный опал, одно из редчайших колец Академии. Он как-то прослышал о Лин и Леандре, нежелательной команде, учитывая, что официально поэтесс не признавали.

— Зачем вам помогать нам? — спросила Лин. Они сидели в общей комнате их гостиницы, она знала, что Леандр жутко смущен тем, что Террон увидел их в таком месте. Но Пророк, казалось, не замечал грязь и шум. Его губы изогнулись в слабой улыбке, словно он вспоминал то, что его веселило и печалило одновременно.

— Есть много изъянов в законах, — сказал Террон. Его голос был низким. — Например, что только мужчина может быть поэтом, что только мужчина может быть Пророком. Ты смело идешь против потока. Я бы хотел, чтобы смелость была вознаграждена.

Теперь уже Лин слабо улыбнулась.

— Благодарю, — сказала она, — но я не смелая. Но до этого моя жизнь была хуже, чем все, что я могу выбрать. Так что сейчас я ничем не рискую.

— Даже если не справишься? — в вопросе был убийственный вес, что резко контрастировало с шумом посетителей за другими столами.

Она встретилась с ним взглядом, намереваясь выдержать его.

— Я, скорее всего, не справлюсь.

— Да, если не позволишь никому помочь, — сказал Террон и взял ее за руку. — Примите приглашение на бал Гелвана. Пусть это выступление будет лучшим в ваших жизнях. Король будет там… что важнее, там будет Придворный поэт. Это может вам помочь.