О-Рицу и ее дети - Акутагава Рюноскэ. Страница 5

— Вы уже осведомлялись относительно диагноза? — У него бил сильный тохокуский акцент.

— Нет, решил спросить об этом после вашего прихода.

Профессор Танимура с зажатой между пальцами короткой сигаретой ответил вслед за Кэндзо:

— Прежде всего нужно было выслушать вас…

Тодзава подробно рассказал о состоянии больной за последнюю неделю и об избранном им методе лечения. Внимание Синтаро привлекли редкие брови профессора, которые беспрерывно двигались, пока он слушал Тодзаву.

Когда тот умолк, профессор Танимура несколько раз важно кивнул головой:

— Ну что ж, все понятно. Язва двенадцатиперстной кишки. Правда, сейчас осмотр показал, что у нее, видимо, начался перитонит. Об этом свидетельствуют пульсирующие боли в нижней части живота…

— Пульсирующие боли в нижней части живота? — Тодзава, торжественно упершись локтями в ляжки, обтянутые саржевыми хакама, повернулся к профессору.

Некоторое время все сидели, затаив дыхание, не решаясь заговорить.

— Но сегодня температура значительно ниже, чем вчера… — прервал наконец молчание Кэндзо.

Однако профессор, бросив в пепельницу сигарету, бесцеремонно прервал его:

— Это ничего не значит. Температура все время будет понижаться, а пульс учащаться. Такова особенность этой болезни.

— Ах вот оно что! Это нужно знать и нам, людям молодым.

Муж О-Кину, скрестив на груди руки, время от времени пощипывал усы. Синтаро уловил в словах шурина безразличие совершенно чужого человека.

— Я при осмотре больной как будто не обнаружил симптомов перитонита…

Профессор Танимура ответил со свойственной ему профессиональной любезностью:

— Возможно. Не исключено, что перитонит начался позднее. К тому же он, видимо, еще не прогрессирует. И все же я не сомневаюсь, что перитонит начался.

— Может быть, следует немедленно положить ее в больницу?

Это заговорил наконец Синтаро, сохраняя на лице суровое выражение. Профессор из-под тяжелых век внимательно посмотрел на Синтаро, словно для него было неожиданностью, что тот заговорил.

— Перевозка больной сейчас исключена. Ей надо согревать живот. Если боль усилится, пусть Тодзава-сан сделает укол… Ночью, я полагаю, ей станет хуже. Уколы, разумеется, не панацея, но при этой болезни они необходимы, чтобы облегчить страдания.

Профессор Танимура говорил, не глядя на собеседника, и вдруг, будто спохватившись, вынул из жилетного кармана часы и поднялся:

— Простите, мне пора.

Синтаро вместе с отцом и шурином поблагодарил профессора за визит. Лицо его выражало отчаяние.

— Не смогли бы вы, профессор, в ближайшие дни еще раз навестить больную?.. — спросил, прощаясь, Тодзава.

— Разумеется, я прибуду в любое время…

Больше профессор ничего не сказал. Спускаясь последним по темной лестнице, Синтаро понял, что это конец…

V

После ухода Тодзавы и мужа О-Кину переодевшийся в кимоно Синтаро, тетушка Асакава и Ёити собрались в столовой у жаровни. Из-за фусума по-прежнему доносились стоны О-Рицу. И все, вяло перебрасываясь словами под свисавшей над самой жаровней лампой, точно сговорившись, внимательно прислушивались к этим стонам.

— Просто немыслимо. Такие ужасные страдания.

Крепко сжимая щипцы для угля, тетушка смотрела в одну точку.

— Ведь Тодзава-сан говорил, что все хорошо?

Не отвечая тетушке, Ёити обратился к брату, сидевшему с сигаретой в зубах:

— Он просил профессора прийти в ближайшие дни.

— Странно. Почему он об этом просил?

На этот раз Синтаро ничего не ответил, лишь стряхнул пепел.

— Син-тян, что сказала мама, когда увидела тебя?

— Ничего не сказала.

— Но я слышал, как она смеялась.

Ёити сбоку внимательно посмотрел на брата.

— Верно… Скажи лучше, почему мамина постель благоухает дорогими духами?

Тетушка с улыбкой повернулась к Ёити, но, не дождавшись от него ответа, сказала:

— Это О-Кину-тян побрызгала мамину постель духами. Ты знаешь, Ё-тян, что это за духи?

— Что за духи?.. Наверное, специально для постели.

Неожиданно из-за фусума показалось измученное лицо О-Кину.

— Где отец?

— Он в магазине. Что-нибудь нужно?

— Да, мама хотела…

Не дав ей договорить, Ёити вскочил.

Когда он выбежал из столовой, туда на цыпочках вошла, зябко охватив себя руками, О-Кину с болеутоляющими пластырями на висках и села на место, с которого только что вскочил Ёити.

— Что случилось?

— Никак не может принять лекарства… Новая сиделка хоть и пожилая, но действует спокойно и уверенно.

— Как температура?

Синтаро, продолжая молчать, поморщился и выдохнул дым.

— Только что измеряли, тридцать семь и две…

О-Кину, пряча подбородок в ворот кимоно, задумчиво посмотрела на Синтаро:

— После ухода Тодзавы-сана снизилась еще на одну десятую.

Снова наступило молчание. Его нарушил громкий звук шагов вошедшего Кэндзо, вслед за которым появился и Ёити.

— Тебе только что звонили из дому. Муж просит чуть попозже позвонить. — С этими словами Кэндзо обратился к О-Кину, после чего направился в соседнюю комнату.

— Ну что ты будешь делать! Две служанки в доме, а толку от них никакого.

О-Кину, досадливо прищелкнув языком, переглянулась с тетушкой.

— Такие теперь служанки пошли… Моя, так та наоборот, во все сует нос.

Пока женщины переговаривались, Синтаро, не выпуская сигареты изо рта, заговорил с печально сидевшим Ёити:

— К вступительным экзаменам готовишься?

— Готовлюсь… Но в этом году держать не буду…

— По-прежнему пишешь стихи?

Ёити, морщась, прикурил сигарету.

— У меня нет такой склонности к учению, как у тебя. А математику я просто ненавижу.

— Хоть и ненавидишь, но если не заниматься…

Синтаро прервала сидевшая напротив него тетушка, тихим голосом переговаривавшаяся с подошедшей к приоткрытым фусума сиделкой:

— Син-тян, мама зовет.

Погасив окурок, он встал, и, не взглянув на сиделку, прошел в соседнюю комнату.

— Проходи сюда. Мама сказала, что хочет тебя видеть, — кивнул ему головой отец, сидевший у изголовья больной. Синтаро послушно примостился рядом с ним.

— Ты меня звала?

Мать повернула к нему голову. В свете лампы, завешанной куском материи, лицо ее выглядело еще более осунувшимся.

— Понимаешь, Ёити не желает заниматься… Хоть бы ты ему сказал… Он прислушивается к твоему мнению…

— Хорошо, обязательно скажу. Кстати, только что мы уже с ним говорили об этом.

Синтаро ответил чересчур громко.

— Да? Смотри не забудь… Я думала, что вчерашнего дня не переживу, а вот видишь…

Превозмогая боль, мать широко улыбнулась.

— Может быть, помог амулет Тайсяку-сана — вот и жар спал; глядишь, еще и поправлюсь… Мицу говорила, что у ее дяди тоже была язва двенадцатиперстной кишки, а он через полмесяца поправился. Видно, не такая это страшная болезнь…

Синтаро до боли стало жаль мать, которая все еще надеялась на выздоровление.

— Конечно, поправишься. Непременно поправишься, лекарства обязательно помогут.

Мать кивнула:

— Давайте еще раз попробуем выпить.

Подошедшая сиделка ловко поднесла ко рту О-Рицу мензурку. Мать, зажмурившись, в два глотка выпила содержимое. На какой-то миг у Синтаро отлегло от сердца.

— Вкусно.

— Смогла все же принять наконец.

Сиделка и Синтаро радостно переглянулись.

— Раз стала принимать лекарства, все в порядке. В общем, залежалась ты, пора подниматься. И устроим праздничный обед, будем есть рис с красной фасолью.

Шутка Кэндзо вызвала у стоявшего на коленях Синтаро желание уйти. В это время мать неожиданно подозрительно глянула на него.

— Лекция? Где сегодня вечером лекция? — спросила она.

Испуганный Синтаро, ища спасения, посмотрел на отца.

— Никакой лекции нет. Нигде ее не будет. Так что можешь лежать спокойно.

Успокаивая О-Рицу, Кэндзо одновременно делал глазами знаки Синтаро. Тот поспешно поднялся и вернулся в ярко освещенную столовую.