Viva la Post Mortem или Слава Послесмертью (СИ) - Давыдов Игорь. Страница 95

— Усмирение “лешего”? Не “лешей”? — удивилась Илега. — Почему так, если руководила восстанием именно женщина?

— Лешим звали её мужа, Прасутага, — ответила синеглазка, машинально проводя ладошкой по мокрой змеиной шкурке, словно бы рептилия могла оценить подобную ласку. — Согласно архивным записям, Боудикка часто поминала его имя, а на знаменах красовался шлем её мужа: похожая на олений череп коряга, с цветущими ветвями, раскинувшимися подобно рогам. Именно его и назвали лешим: римляне, чья культура базировалась на некромагии, верили, что это мятежный озлобленный дух направляет армию дендроидов, накрывающих поля боя целым дождём из заострённых, словно наконечники стрел, листьев.

— То есть, настоящее имя лешего — это Прасутаг? — изогнула бровь камеристка. — Век живи, век учись, дурой помрёшь. И почему эту историю так редко экранизируют? В подавляющем большинстве фильмов вокруг фигуры лешего сплошная отсебятина!

— Многие экранизации базируются на фольклоре, а не на реальных событиях, — пожала плечами Броня. — Это неудивительно, учитывая, как у нас преподают историю в школах: запихнуть весь Древний Египет и античность в программу одной четверти — это, конечно, сильно. А вот бабушкины сказки о лешем, плотно переплетающиеся с религией, они всегда рядом с нами. Бок о бок, — некромагичка обернулась через плечо в сторону одной из стоящих неподалёку декоративных яблонь. — Они просты и понятны: если ночью в грозу деревья стучат в окно, значит леший идёт за тобой. Спрячься за крепкими мёртвыми каменными стенами. Доверься бездушному пластику. Позволь городу, воплощающему чаяния Семерых, защитить тебя.

Резкий порыв ветра подхватил подолы платьев и волосы девушек. Словно хулиганистый мальчишка, который дёргает одноклассниц за локоны и пытается задрать им юбки, уверенный в своей безнаказанности. Его жалкие потуги противостоять жёсткости кринолина и надёжности некромагической укладки только веселили Броню.

Не сдерживаясь более, синеглазка расхохоталась. Во весь голос. Она развела руки в стороны, словно приглашая ветер побороться.

— Нет смысла бояться Лешего! Посмотри на него!!! Он тут! Рядом! Буянит и хорохорится! Но это всё! Всё, что у него осталось! — весело кричала девушка. — Его загнали в клетку! Приручили! Сделали посмешищем на потеху шляхте! Рыбки строем плавают в аквариумах, кусты стрижены так, будто бы их солдаты-срочники кантиком отбивали, а то, что некогда было буйством дикой зелени превратилось в источник сырья для бумаги, которую потом сожрёт принтер!

Очередной порыв ветра принёс с собой хлёсткую мокрую оплеуху: моросящий дождь усиливался. Однако, возмущение мифического лесного духа ничуть не осадило юную некромагичку. Та лишь снова рассмеялась.

— Слышишь?! Он рычит! Пытается показать силу! Но это наносное! Леший бессилен против тех, кто его не боится!

Илега же пыталась удержать волосы двумя руками, но не справлялась. Ветер непредсказуемо менял направление, и русые локоны то и дело падали на лицо, лезли в глаза и в рот: сказывалось отсутствие некромагической укладки.

— Погода портится, Бронь! Давай вернёмся под крышу? — проканючила камеристка, пытаясь собрать свою гриву в какое-то подобие хвоста. Однако, у неё получалось крайне посредственно: то одна прядь, то другая постоянно проскальзывали меж пальцев, подобно маленьким непослушным деткам, желающим поиграть без присмотра взрослых.

— Иди! — крикнула ей в ответ госпожа, прежде чем вновь закружиться в танце, пытаясь попасть в только ей улавливаемый ритм. — Я нагоню тебя! Прими ванную и ложись спать!

— Нет! — Илега, наконец, сумела собрать большую часть своих локонов в хвост, и теперь удерживала их от побега железной хваткой правой, отдающей руки. Девушке приходилось напрягаться, чтобы её голосок не потонул в вое лешего. — Я не оставлю тебя! Я не ушла в “Вечне забаве”, не уйду и сейчас! Я — твоя камеристка! Мне не полагается бросать госпожу!

Очередной порыв ветра собрал полную жменьку дождевой воды и выплеснул его в лицо смелой служанке, вынуждая ту зажмуриться.

— Глупости какие, Иля! — выкрикнула Броня и в пару движений подскочила к своей lesis прежде, чем та успела проморгаться. Столь неожиданное появление некромагички прямо под острым носом русоволосой попаданки заставило последнюю ошарашенно отшатнуться. — Это всего лишь дождь! К чему весь этот натужный пафос! Давай возьмёмся за руки и будем танцевать! — не дожидаясь ответа Илеги, синеглазка решительно схватила ту за запястья и потянула на себя, увлекая в пляс. — Прислушайся и ты услышишь музыку ветра! А если не слышишь, отдайся мне: я буду вести!

Камеристка рассмеялась. Слегка нервно, но искренне. Лишённые поддержки волосы вновь упали на лицо, разметались по нему и прилипли.

— Отдаться?! Я готова отдаться тебе, любимая! Я вся твоя! Мои сердце и тело принадлежат тебе, моя дриада! Так увлеки меня прочь из этой реальности, покажи мне свой мир, моя дикая, моя хтоническая Лешая!

Глава 15. Не время молодых

1.

Дарк не помнил, когда проснулся.

Казалось, он лежал в этой постели веками, бессмысленно пялясь в потолок, но лишь сейчас принял себя, как личность, как мыслящее существо.

Чувство времени упорно отказывало: молодой человек точно знал, что видел ночь и видел утро, но не мог с уверенностью сказать, как давно и сколько раз. Понимал лишь, что сейчас солнце уже взошло, но не способно в должной мере пробиться сквозь плотные ряды мрачных туч, поливающих землю обильным дождём, не услышать шум которого мог лишь глухой.

Юный наследник рода Маллой лежал недвижимо. Он не поворачивал головы, не косил взгляда. Казалось, даже не моргал. По крайней мере, до тех пор, как не вспомнил о том, что у него есть веки.

И вот сейчас, впервые за долгое время различив момент до наступления темноты и после, молодой человек зашевелился. Он нехотя приподнялся на локте и огляделся вокруг с таким видом, будто бы никогда прежде не был в этом месте, хотя великое множество деталей говорило о том, что Даркен проживал здесь ранее.

Или же эта берлога принадлежала Юрцу?

Сложно сказать. Вкусы у Даркена Маллоя и Юрия Обломова были крайне похожи. Оба они любили вульгарные плакаты с женщинами, неумело прикрывающими свою наготу верхней одеждой: вот тут, слева, блондинка в кожаной куртке на босо тело, а прямо напротив кровати сочная зрелая брюнетка с высокой причёской и в очках, закрывавшая соблазнительный бюст лишь пачкой бумаги с напечатанной отчётностью.

И эти плакаты были крайне неуместны, с точки зрения дизайна помещений. Их некогда уже пытались сорвать, но с тех пор много воды утекло, и уже давно никто не покушался на безопасность прелестниц. Ибо они были подобны мифической гидре, и на место каждой, покинувшей стену не по воле Даркена Маллоя, приходили две новых.

Столь же неуместными, как и скудно одетые женщины, выглядели два старомодных игровых автомата и стол для аэрохоккея. Элемент публичности в частной комнате, кровоточащая новизной рана на плоти старомодного интерьера.

Признаки затянувшегося на две жизни подросткового бунта.

— Прости, Юрка, но, кажется, ты вчера испустил свой последний вздох, — вслух произнёс Даркен и скользнул ладонью по груди, не то в надежде, не то в страхе обнаружить след незажившей раны. Однако, ничего подобного не было: пальцы могли нащупать только те неровности, что соответствовали рельефу тренированных мышц. — Мы с тобой умирали и возвращались к жизни великое множество раз, но вчера ты погиб окончательно. Тебе нет места в этом мире. Ты не нужен Форгерии, как не был нужен старушке-Земле.

Юрка не ответил ничего. Как и полагается порядочному покойнику.

Оно и к лучшему. Этот паразит умел цепляться за жизнь. Куда как более ловко и крепко, чем те, кто были этого достойны.

Отныне тело полностью и безоговорочно принадлежало юному наследнику рода Маллоев. Человеку, всё же, намеренному стать частью нового мира. Нет, он не будет таким, каким его хочет видеть пан ректор. Отнюдь. Разве что частично.