Грани веков (СИ) - Иванов Павел Викторович. Страница 22
Когда же она попыталась оттолкнуть его и выскочить наружу, он лишь с мерзкой усмешкой положил руку на дверь, и несмотря, на все усилия, ей не удалось даже сдвинуть её с места.
Видя, что все её попытки лишь забавляют стража, она сменила тактику и, отвернувшись, стала смотреть в окно.
Пару раз спутник пытался заговаривать с ней, но Ирина предпочла отмолчаться. Правда, спросила, как его зовут, на что он, с некоторым удивлением, представился боярином Петром Федоровичем Басмановым, особо выделив слово «боярин».
Поскольку имя ей ничего не говорило, она равнодушно пожала плечами и снова повернулась к окну, не без удовлетворения отметив, что её безразличие каким-то образом задело «боярина» — довольная ухмылка пропала с его лица.
Теперь же он важно вышагивал впереди неё, выпятив грудь и гордо задрав нос, словно лично уложил дюжину разбойников и спас её из их логова.
Очень вероятно, что именно так он всё и представит — даром, что ли, торопился усадить её в карету, да еще сам лично взялся охранять. Про заслуги Сильвера, то есть, воеводы, вряд ли даже упомянет. Ничего, она дополнит его рассказ недостающими деталями…
Стоп! О чем она думает? Какие детали?! Что она расскажет и кому? Сейчас выяснится, что никакая она не царевна, и тогда разговор будет совсем о другом…
Все эти мысли теснились в ее голове, пока они следовали наверх.
Басманов небрежно махнул караульным и те, отворив створки ворот, замерли, склонив головы.
Они миновали анфиладу залов с лабиринтами колонн, расписными стенами с изображениями библейских сцен, густыми коврами под ногами и канделябрами по углам.
Попадавшиеся на их пути люди, видимо, относящиеся к прислуге, провожали их почтительными поклонами.
На очередном повороте Ирина осознала, что окончательно потеряла чувство направления, а вместе с ним и надежду выбраться отсюда когда-нибудь без посторонней помощи.
Басманов же уверенно шагал, очевидно, по хорошо известному маршруту.
Они вышли на открытую галерею внутреннего дворика, в котором Ирина с изумлением обнаружила настоящую оранжерею, с зелеными деревьями и распустившимися цветами.
Рослые стрельцы в высоких шапках и белых кафтанах с золотым шитьём вытянулись при виде их приближения. Двери, которые они охраняли, тоже выглядели золотыми, украшенные орнаментом из растений и фантастических животных.
За дверями оказалась сводчатая арка с резными колоннами, а за ней — просторная комната, залитая солнечным светом из стрельчатых окон. Свет играл на красках узоров, украшавших стены, отражался в кусочках слюды и камнях, наполняя комнату разноцветными бликами, словно в калейдоскопе. Ноги тонули в густом ковре, покрывавшем каменные плиты. Одна стена была почти полностью занята иконостасом, перед которым висели золотые и серебряные лампады. На противоположной стене красовался гобелен, изображавший всадника на коне, замахивающегося копьём на монстра, выглядевшего, как гибрид змеи и крокодила.
В центре же комнаты находился изящный янтарный столик с вазой, полной фруктов, и два массивных кресла.
В одном из них расположился юноша, лет шестнадцати, который, при появлении Басманова и Ирины, радостно вскочил и бросился ей навстречу.
— Акся! — воскликнул он, сияя, и заключил Ирину в объятья.
Растерявшись от такого проявления чувств, она лихорадочно пыталась соображать.
Так. На колени не бухается — значит ровня по статусу, как минимум. Обнимается — значит рад видеть, соскучился, надо полагать. Мелькнула испуганная мысль — уж не муж ли?! Да нет, слишком молодой… Хотя кто их тут разберет, в семнадцатом, или каком там веке. Но разве она вообще замужем?
Сейчас она искренне жалела, что не потрудилась выяснить эту немаловажную деталь своей биографии у кого-нибудь их местных, хотя бы у того же Басманова.
И почему — Акся? Это что — прозвище, или приветствие?
— Сестрица! — он, наконец, оторвался от неё и, улыбаясь, счастливо повторил: — Акся!
Братец, значит.
Лицо совсем юное, на щеках только начал пробиваться пушок. Пожалуй, симпатичный, особенно выразительные карие глаза с густыми, почти девичьими ресницами. Немного полноват, в жестах и походке проскальзывает некоторая неуклюжесть. Чем-то он напомнил Ирине соседского спаниеля, который со щенячьим восторгом и возбужденным повизгиванием приветствовал любого, кто готов был с ним играть.
— Поведай, что случилось с тобою? Басманов, где ты её нашел?
— В десяти верстах отсель, государь, — с поклоном доложил Басманов, — на Серпуховском тракте.
— Да как же учинилось такое? — юноша глядел на Ирину широко распахнутыми глазами. — Как ты оказалась там, Акся?
Ответ на этот вопрос Ирина хотела бы знать и сама.
— Н-не помню, — выдавила она. — Всё… произошло так неожиданно…
— Мыслю, царевна не в себе от страха пережитого, государь, — вмешался Басманов, и Ирина впервые испытала к нему нечто вроде признательности.
— Ляпунов, сказывают, отбил царевну у лихих людей, — продолжал он, — а уж как она к ним попала — неведомо.
Царевич потемнел лицом. — Взяли тех душегубов?
— Главарь убег, — Басманов развел руками, — упустил его Ляпунов!
— Ксения!
Обернувшись, Ирина увидела женщину в длинном сарафане и белой просторной рубашке, украшенной жемчужными нитями. Тронутые сединой золотистые волосы были заплетены в тугие баранки и покрыты обручем с серебристой кисеёй.
Она стремительно приблизилась к ней и порывисто прижала к себе.
— Все глаза выплакала, ночь не спала! — приговаривала она. — Господь милостив, уберег дочь мою!
Мысли Ирины понеслись вскачь. Дочь — значит, это мать. Значит — царица. Выходит, семья её признала? Но где же тогда настоящая царевна?
— Дочь! — раздался звучный мужской голос.
Судя по тому, что Басманов повалился на колени, а новообретенные мать и брат почтительно склонили головы, появившийся старик не мог быть ни кем, кроме царя и, как следовало из этого — по совместительству, её родителя. За спиной его замерли двое дюжих телохранителей с топорами.
— Отец! — уверенно сказала Ирина и поклонилась по примеру царицы.
— Подойди, — промолвил он.
На самом деле, он был не так стар, как ей сначала показалось — скорее всего, около пятидесяти-пятидесяти пяти. Ровесник Когана, однако, выглядел гораздо старше из-за теней под глазами, морщин, прорезавших высокий лоб и седых прядей в густых пепельно-серых волосах. В слегка прищуренных темных глазах светился живой ум.
Вопреки ожиданиям, он не стал обнимать её, но подал руку, и Ирина недоуменно уставилась на крупные, с перепелиные яйца, камни, украшавшие перстни.
Царь удивленно поднял брови, вглядываясь в её лицо.
— Что с тобой, дочь?
— Батюшка, Акся нездорова! — вмешался братец.
— Помолчи Феодор! — одернула его мать.
— То я и сам зрю, — проговорил царь, и в глазах его промелькнуло странное выражение.
Поддерживаемый под руки телохранителями, он подошел к креслу, и грузно опустился в него.
— Басманов! — позвал он все еще коленопреклоненного боярина.
Тот резво поднялся, приблизился к царю и благоговейно приложился к поданной руке.
А, так вот что от неё ожидалось!
— Поведай нам всё, что тебе известно, — велел царь, откидываясь на спинку кресла.
Ирина машинально обратила внимание, что дышит царь как-то тяжеловато, словно несколько шагов изрядно утомили его.
Басманов начал пространное повествование, суть которого сводилась к тому, что его люди, денно и нощно разыскивающие пропавшую царевну, вышли на её след и доложили о том ему, верному слуге государя Бориса, который тут же снарядил за нею отряд.
По его версии, выходило, что царевну похитили, когда она возвращалась с богомолья из Владычнего серпуховского монастыря лихие разбойники, под предводительством некоего Ивашки Заруцкого, его же Вороном кличут, и он-де, Басманов, ужо почти его изловил, как воевода Ляпунов Прокопий своими действиями неумелыми того спугнул и уйти от царского правосудия позволил, а, может, и не без умысла тайного.