Грани веков (СИ) - Иванов Павел Викторович. Страница 49
— Эй, парень! — окликнул его один из стражей.
Ярослав притворился, что не слышит. До крыльца оставалось еще пара десятков метров.
— Док! К тебе обращаюсь! — повысил голос стражник.
Ярослав поднял на него взгляд.
— Да?
— Что там стряслось?
— Где? — Ярослав непонимающе уставился на заросшее рыжей бородой лицо стражника.
— Ну, там, на площади, — нетерпеливо пояснил стражник, махнув рукой в сторону толпы. — Что за взрыв?
— Аа, — Ярослав судорожно соображал, что сказать. — Торпеду шуйцев подбили, кажется.
— Ну?! — стражник повернулся к напарнику. — Говорил же тебе, Василь! А ты — ракета, ракета!
— Пострадал кто? — обратился он снова к Ярославу.
— Пока нет, — выдавил Ярослав. — Там… связь плохая. Вот, ищу место, где лучше ловит.
Легенда была так себе, но стражей, кажется, устроила — они переключились на обсуждение новости.
Ярослав сделал еще несколько шагов, и уже перевел дух в очередной раз, когда сзади раздался пронзительный писк рации.
Он вздрогнул, и ускорил шаг.
От входа в собор его отделяли последние метры, когда резкий окрик ударил его в спину: — Стой!
Понимая, что это — его единственный шанс, Ярослав бросился вперед.
Стражи что-то кричали вслед, он слышал топот погони за спиной, и мчался, не разбирая дороги.
Он уже нырнул под сень высокой каменной арки, когда острая боль вдруг пронзила лодыжки — Ярослав не сразу понял, что произошло, по инерции летя вперед, и лишь когда сведенная судорогой нога подвернулась, и он с размаху повалился на острые ребра ступеней, вспомнил, что рамки защитного поля вырубают электронику, которой были напичканы его кроссовки.
Застонав, он попытался приподняться, но в этот миг чья-то сильная рука схватила его шиворот, натянув ворот так, что стало нечем дышать.
— Попался, тать! — прогремел над ним голос стража. — Вяжи его, ребята!
В глазах начинало темнеть; пытаясь освободить горло, Ярослав вцепился в куртку, отчаянно натягивая синтетическую ткань.
Пальцы его нащупали крест.
«Не успел…» — промелькнула в голове мысль, а затем на него обрушилась темнота.
***
Ночь. Едва теплящийся огонек свечи перед резным деревянным киотом.
Непослушные крючковатые пальцы перебирают бусины чёток. Он снова и снова кладет земные поклоны. Сколько их было? Он уже сбился со счёта. Сосновый запах свежеструганных досок дразнит ноздри, будит воспоминания. Нельзя вспоминать. Нельзя спать. Сон приносит видения, а видения иссушают разум. Но бессонная ночь и физическое истощение дают о себе знать — в очередной раз коснувшись лбом пола он не находит в себе силы подняться. Забыться, хотя бы ненадолго.
«Доброе утро, последний герой. Здравствуй, последний герой!
Ты хотел быть один, это быстро прошло, ты хотел быть один, но не смог быть один,
твоя ноша легка, но немеет рука, и ты встречаешь рассвет за игрой в дурака…»
Он снова слышит эту странную песню, сидя в удивительной белой колеснице, и видит через прозрачное окно залитый разноцветными огнями Вавилон…
Удар колокола возвещает о начале заутрени, вырывая его из мира грёз. На нем снова черные иноческие одежды, а не диковинный блестящий синий кафтан.
Он медленно встает с колен, тело отдается привычной болью, которой никогда не бывает в снах.
Бесполезно… Всё бесполезно!
Он накидывает на плечи свой старый плащ, нащупывает клюку в углу, и прихрамывая, выходит в предрассветную темень. Из деревянной церквушки доносятся обрывки псалмов, в окнах отражаются редкие огоньки лампад, тянет ладаном.
Дойдя до тяжелых деревянных монастырских ворот, он отпирает калитку. Привратник ушел на службу, во дворе никого. За оградой чернеет лес.
«Ярославе!»
Он вздрагивает, и оборачивается, чтобы встретиться взглядом с игуменом. Они смотрят друг другу в глаза и молчат. Оба понимают друг друга без слов.
Он первым отводит взгляд, и плотнее запахивается в плащ.
«Мир ти…»
Он скорее угадывает, чем слышит эти слова, зная, что игумен осеняет его на прощание крестом.
Калитка захлопывается за ним — он снова остается один.
***
Ветер. Соленые брызги прибоя. Крики чаек в небе. Нагретый солнцем песок.
— Ты спишь? Смеющиеся зеленые глаза заглядывают ему в лицо. — Вставай — пошли окунёмся!
Но ему совсем не хочется лезть в воду; слишком хорошо лежать вот так, впитывая всем телом тепло средиземноморского солнца, наблюдать за тем, как она смеётся, любуясь её стройным загорелым телом, пластичными, словно танцевальными, движениями, огненной копной волос.
— Тогда я пошла одна! Смотри, украдут ведь!
Он улыбается.
Она бежит по песку к морю, легкая и грациозная, с шумом и сверкающими брызгами погружается в воду, скрываясь в пенящихся волнах.
Нет, он никому не позволит её украсть!
Солнце скрывается за облаком, налетает невесть откуда взявшийся ветер, взметая песок.
Становится холодно, плечи покрываются гусиной кожей.
Сколько времени прошло? Несколько секунд? Минута? Час?
Его охватывает непонятная смутная тревога. Где Алёна?
Он поднимается и всматривается в море. Её нигде не видно! Теперь уже липкий страх начинает подниматься откуда-то из области пупка, сковывая внутренности.
Алёна?! Он озирается по сторонам и только сейчас замечает, что пляж пуст. Ветер гонит по песку мусорный пакет, вокруг пустые лежаки и напряженная, давящая тишина.
Чей-то взгляд сверлит ему затылок, он резко оборачивается и… вздыхает с облегчением.
— Ты здесь! Я тебя потерял…
Как она оказалась у него за спиной?
Она недоуменно хмурится, глядя на него, выгнув бровь, отжимая руками волосы. На левом предплечье у неё — незнакомая татуировка в виде солнца с лучами из языков пламени.
— Когда ты успела её набить? — удивляется он вслух и протягивает к ней руку.
Она отшатывается в сторону.
— Что с тобой? — он делает шаг к ней и пытается приобнять.
Пощечина обжигает ему лицо. Он изумленно смотрит на неё, и видит холодную ярость в её глазах.
Он пытается что-то сказать, но словно проваливается куда-то; слова застревают в горле, в глазах начинает темнеть, и уже на краю сознания ему слышится чей-то мерзкий холодный смех.
***
— Кажись, очухивается! Эй, паря!
От тяжелой оплеухи зазвенело в ушах.
Ярослав открыл глаза и уставился на рыжебородую конопатую физиономию, расплывшуюся в довольной ухмылке.
— Оклемался? Добре! Давай-кось, подымайся!
— Что? — с трудом выдавил Ярослав, еле ворочая языком. Голова буквально раскалывалась.
Он лежал на холодном каменном полу, все тело болело, словно после многочасовой тренировки после длительного перерыва.
Приподнявшись на локтях, Ярослав очумело огляделся.
В пляшущем свете факелов виднелись угрюмые бородатые лица окруживших его стражников в красных кафтанах.
Стрельцы! Значит, он…
Сильные руки подхватили его за подмышки, рывком вздернули на ноги.
Рыжебородый, которому Ярослав был обязан пробуждением, сунул ему факел в лицо.
— Пахом! Глянь — точно он?
— Агась, вроде, — лаконично отозвался другой стрелец.
— Стало быть, возвращаемся! Локти вяжи ему.
— Куда возвращаемся? — Ярослав поморщился, когда ему скручивали руки за спиной. — За что меня арестовывают?
— Там узнаешь!
Его повели по каменным коридорам. Ярослав помнил это место — здесь они с Беззубцевым прятались от стрельцов. Кажется, за этим самым поворотом… Значит, ему все-таки удалось вернуться в семнадцатый век! Вот только почему он оказался лежащим на здесь на полу, а не в келье блаженного?
И почему Симеон решил арестовать его? Ладно, сейчас это было уже неважно, главное — теперь у него был шанс! Шанс всё изменить.
***
— Глашка! Неси сбитень, да смотри, чтоб не остыл!
Глава Сыскного приказа, Симеон Никитич Годунов, отодвинул судок со стерляжьей икрой и откинулся на подушки, переводя дух.