Восхождение тени - Уильямс Тэд. Страница 4

Эстир Мейквелл охнула. Её брат, Педдер, свалился со скамьи, а два стражника опустили алебарды на случай, если это окажется зачином какого-нибудь восстания черни.

– Благая Зория, спаси нас! – просипела Эстир, уставившись на грозные лезвия. – Хьюни, идиот, ты всех нас приведёшь на плаху!

Хоть Бриони и было трудно удержаться от улыбки, но она чувствовала, что не может позволить себе излишней фамильярности перед солдатами и Джино.

– Будьте уверены: если я сочту это за оскорбление, только Хьюни придётся отвечать за свой неуправляемый язык, – она сурово взглянула на драматурга. – И раз уж мне пришлось бы предъявлять ему обвинения за каждую мелочь, то мне следовало бы начать с того момента, как он назвал меня и моего брата «двойней щенков, заделанных Глупостью суке Привилегии». Или, быть может, с момента, когда он отозвался о моем отце как о «никчёмной игрушке короля Лудиса Дракавы». Мне кажется, любое из высказываний заслуживает палаческого топора.

Невин Хьюни застонал – чуточку слишком громко, чтобы это послужило свидетельством искреннего раскаяния: то ли оттого, что он был почти бесстрашен, то ли годы пьянства притупили его разум.

– Видите? – патетично воззвал он к соратникам. – Вот они, плоды юности и трезвенности! Память её устрашающе остра. О, что за проклятие – невозможность забыть ни единого слова глупости! Ваше высочество, как мне жаль вас!

– Ох, закрой рот, Хьюни, – прервала его Бриони. – Я не собираюсь призывать тебя к ответу за то, что ты наговорил, когда не знал, кто я, но ты и вполовину не так очарователен и умён, как сам полагаешь.

– Благодарю вас, ваше высочество, – сочинитель и актёр изобразил лёгкий поклон, – за такую оценку, потому как, учитывая, как высоко я себя ценю, она оставляет мне внушительную долю очарования.

Бриони только головой покачала. Она повернулась к Довану, добродушному великану, к которому относилась с особенной нежностью.

– На самом деле я пришла лишь попрощаться. Я постараюсь сделать всё возможное, чтобы вызволить Финна поскорее.

– Так это всё взаправду? – растерянно спросил он. – Ты и правда… как они там сказали? Госпожа? Её высочество?

– Боюсь, что так. Я не хотела лгать вам, но опасалась за свою жизнь. Я никогда не забуду твою доброту, – Бриони повернулась к остальным и даже нашла в себе силы улыбнуться Эстир. – Вашу доброту. Да, и даже мастера Невина, хотя в его случае и щедро сдобренную распутством и бесконечной любовью к звучанию собственного голоса.

– Хех, – Педдер Мейквелл снова уселся на скамью, теперь явно чувствуя себя лучше. – Она снова тебя сделала, Хьюни!

– Да и пускай, – легко отмахнулся драматург. – Всё, что угодно, для властительницы всего Южного предела, объявившей, что я наполовину самый обаятельный мужчина в мире.

– Но я не властвую над всем Южным пределом, – Бриони оглянулась на Эразмиуса Джино, который наблюдал за спектаклем с вежливой улыбкой театрала, только прошлым вечером побывавшего на куда лучшем представлении. – И вот почему вы не должны туда возвращаться – пока не должны.

Она повернулась к сианскому аристократу:

– Новости о том, что я здесь, достигнут Южного предела, не так ли?

Тот в ответ пожал плечами.

– Мы не станем держать это в секрете – у нас нет войны с вашим государством, принцесса. В действительности, нам сообщили, что Толли только защищает трон от вашего отца… и, предположительно, от вас.

– Это ложь! Он пытался убить меня!

Джино развёл руками.

– Я уверен, что вы правы, принцесса Бриони. Но это всё… довольно сложно…

– Видите? – девушка вновь повернулась к актёрам. – Вот поэтому вы и должны оставаться здесь, в Тессисе, по крайней мере до тех пор, пока я не буду точнее знать, что делать. Играйте свои пьесы. Но, боюсь, вам придётся поискать новую актрису на роль Зории, – она вновь улыбнулась. – Уверена, найти кого-нибудь получше меня не составит труда…

– Правду сказать, я всегда считал, что ты вполне вписывалась в роль, – сказал Фейвал. – Не настолько, конечно, чтобы все позабыли обо мне – спасибо Зосиму и всем другим богам – но выходило недурно.

– Он прав, – согласился Дован Бёрч. – Ты могла бы стать отличной актрисой однажды, если бы немного поработала над собой.

Великан оглянулся, краснея, на смеющуюся труппу.

Бриони, однако, не засмеялась. От его слов девушку пронзила внезапная острая боль – краткий промельк другой, невозможной, жизни, где всё было иначе, где она могла жить так, как захочет.

– Спасибо, Дован, – принцесса встала. – Не бойтесь – скоро мы найдём вам место, где остановиться. – А тем временем она, Бриони, сможет держать актёров подле себя и обдумать пришедшую ей в голову мысль. – Что ж, прощайте, до следующей встречи.

Пока актёров выводили из комнаты в сопровождении двоих стражников, Хьюни отделился от труппы и вновь подошёл к Бриони.

– Честно признаться, – прошептал он, – в этой роли, дитя, ты нравишься мне больше. Королеву ты играешь весьма убедительно. Продолжай в том же духе – и я предвижу, что в будущем люди станут отзываться о тебе с почтением.

Актёр легко чмокнул её – его поцелуй отдавал вином (да где же он сумел раздобыть вина, находясь под арестом у короля Энандера – удивилась Бриони) – и последовал за остальными.

– Ну, клянусь добрым Сироткой, – произнёс лорд Джино, – всё это было более чем… занимательно. Когда-нибудь вы должны рассказать мне о том, как это – путешествовать с такими вот людьми. Но сейчас вам надлежит присутствовать на спектакле более благородном – представлении по королевскому указу, как их называют.

Бриони поняла не сразу:

– Король?

– Да, ваше высочество. Его августейшее величество, король Сиана, желает вас видеть.

Бриони первой готова была признать, что тронная зала там, в Южном Пределе, могла быть величественной, даже впечатляющей, но никак не внушающей благоговение. Потолок был испещрён старинной резьбой, но её было трудно разглядеть в сумрачном покое – кроме праздничных дней, когда зажигали все свечи сразу. Сам по себе потолок был высок, но только в сравнении с остальными помещениями – во множестве благородных домов в Королевствах Пределов потолки поднимались и выше. А цветные окна, поселившие в воображении маленькой Бриони самое яркое представление о Небесах, уступали даже окнам в главном храме Тригоната в наружной части города, за Врановыми воротами. Тем не менее Бриони всегда полагала, что не может быть большой разницы между её домом и другими королевскими дворцами Эйона. В конце концов, её отец – король, и его отец и отец его отца были королями – и много, много поколений их рода. Конечно же, ни один правитель Сиана, Бренланда или Перикаля не может жить более роскошно, думала она. Но попав в знаменитый Бродхолл, Бриони быстро избавилась от иллюзий. С первого же часа её пленения, когда вагончик, окружённый солдатами, проехал под подъёмной решёткой ворот на территорию дворца, принцесса почувствовала себя глупо: как могла она счесть, что её семья – нечто большее, чем кучка деревенщин, захудалых провинциальных дворянчиков, над которыми они с Барриком так любили потешаться дома? И вот сейчас Бриони сама стояла рядом с Джино в обширной тронной зале, которая не только считалась сердцем всего континента на протяжении многих веков, но и теперь всё ещё оставалась оплотом одного из самых могущественных государств в мире, – и её собственные нелепые притязания застряли, как кость, у неё в горле.

Тронный зал Бродхолла был, прежде всего, просторен, потолок – вдвое выше, чем в главнейшем храме Южного Предела, к тому же с такой прекрасной, удивительно искусной резьбой и росписью, над которой будто целое столетие трудилась вся община фандерлингов. (Как позже узнала Бриони, так оно в точности и было, хотя здесь, в Сиане, низкорослый народ называли калликанами). Сквозь множество сверкающих яркими цветами витражных окон, каждое из которых, казалось, не уступает размерами Воротам василисков – там, в её городе, – просвечивало солнце, так что огромная зала казалась увенчанной радугами; на полу плитками чёрного и белого мрамора был выложен закручивающийся орнамент – замысловатый повторяющийся узор, называемый «Глаз Перина» – и всемирно знаменитый, как не преминул сообщить ей Джино, пока вёл её через залу. Она проследовала за ним мимо исполинского, но пустого трона, отряда закованных в латы рыцарей в голубом, красном и золотом, которые стояли в почётном карауле у высоких стен тронной залы, недвижные и молчаливые, будто статуи.