Испытание счастьем (СИ) - Лазарева Катерина. Страница 20

Бороться с этим больше не было смысла. Да и желания тоже. Это уже давно перестали быть те эмоции, в которых можно найти вдохновение. Теперь они уничтожали.

Руслан решился. Он принялся писать свою последнюю и главную картину. В ней художник изображал себя с Дарьей. Их домик у моря, как она хотела. Семейный уют. Тихое счастье двоих уже немолодых, но всё так же влюблённых людей. Так он хотел показать ей, что творилось у него на душе. Без лишних слов дать понять, что давно передумал и хотел только быть с ней. Руслан планировал сделать эту картину своей последней — не для продажи. Написав её, он собирался приехать к Дарье и вручить ей. А потом, если она по-прежнему его любит и примет, никогда больше не разлучаться. Жить вместе и радоваться каждому мгновению. Нужды в работе у него больше не было: вдохновение угасло, дело не приносило радости, а состояние и без того накопилось немалое.

Эта картина должна была стать последней в его творчестве. По иронии судьбы, так и оказалось.

Художник ни о чём не просил меня, просто поделился историей. Но ещё тогда я решила разыскать Дарью Михайловну и передать ей картину. Хотелось, чтобы женщина знала, что её не забывали и всегда любили. Так просто должно было быть. Ведь Руслан Георгиевич писал картину как раз для Дарьи. И собирался ей отдать.

Но я не успела забрать картину. Пока моя семья была занята организацией похорон и поисками родственников, агентство, которое сотрудничало с художником при жизни, изъяло последнее его творение. И подкопаться было невозможно — всё законно и по документам. У меня не было шансов, и переговоры только подтвердили это.

Зато удалось узнать дальнейшую участь картины — первое время она должна была находиться в лондонском музее, а потом — продаваться на аукционе. К нему я и готовилась.

И вот сейчас я здесь, добилась своего. Вкратце рассказываю Дарье Михайловне о переживаниях художника, но в этом нет нужды. Картина говорит за себя.

— Я не переставала его любить, — после небольшой паузы признаётся женщина, — и, конечно, следила за его творчеством. Как ни пыталась прекратить и забыть, всё равно узнавала обо всех новинках. Радовалась его успехам… Его смерть стала для меня ударом. Но самое ужасное, я была готова к этому. Хоть и надеялась на чудесное выздоровление, чувствовала, к чему всё шло. Чувствовала почти сразу, как узнала о его болезни.

— Но почему вы тогда не вернулись к нему? — вырывается у меня.

Конечно, это бестактно и вряд ли уместно, но я не могу понять, что могло в такие минуты остановить от желания хотя бы увидеть и чем-то поддержать любимого человека. Ведь в критических ситуациях обостряются самые сильные чувства. И если это любовь, становится не до обиды или гордости.

Что могло остановить Дарью? Боялась, что ей не будут рады? Но разве в такой момент могло быть дело до этого?

Дарья Михайловна грустно усмехается.

— Назло себе, — признаётся она, почему-то рассматривая меня так, будто увидела только сейчас. — Не хотела с ним прощаться, рубила на корню своё предчувствие. Будто если я приеду, мы оба сдадимся.

Наверное, так бы и было. Руслан умер бы спокойно, потому что увидел её и понял, что по-прежнему любим. А она, приехав, допустила бы мысль, что да, он не выживет. Это стало бы прощанием.

Но каково ей сейчас, зная, что он о ней думал, а она не была рядом в последний раз?

Я молчу, не найдя нужных слов. Да и вряд ли они тут нужны.

— Долгое время после его смерти я избегала любого упоминания о нём. Было слишком больно. Я перестала интересоваться новостями, боясь увидеть в них очередные раскрывшиеся подробности о болезни и страданиях художника. — Я только открываю рот, чтобы что-то сказать (что, и сама не знаю), но хозяйка дома не даёт такой возможности: — И нет, я не хотела прийти на его похороны. И не приду на могилу. Для меня он не умер.

Она говорит это даже жёстко, словно я могу осудить её. Хотя я и не думала об этом.

Мы немного помолчали.

— Про аукцион с его последней картиной я узнала позже, чем её купили, — наконец, нарушает тишину новым признанием женщина. — У меня нет финансовых проблем, я могла бы позволить себе эту картину. Да я за неё всё отдала бы. Тем более, когда узнала, что на ней изображено… Но купивший владелец не шёл на контакт. Я собиралась повлиять на него через знакомых и налаживала связи. Скажу честно, с шансами у меня было не очень.

Дарья Михайловна сжимает губы. На её лицо набегает тень. Видимо, женщину настигают не самые приятные воспоминания.

— Картину купил человек во много раз богаче и влиятельнее меня. Но тут сама судьба вернула мне моё счастье, — уже умиротворённо заканчивает она.

Взгляд женщины на последнее творение любимого пробирает меня глубиной. Становится страшно. Эта картина словно забирает в себя душу всё ещё любящей и страдающей Дарьи Михайловны. Будто настоящую её засасывает туда безвозвратно — в этот иллюзорный мир, где они с Русланом одна семья. А здесь, в реальности, остаётся лишь блеклая тень женщины. Это уже не живая и настоящая она.

И я почему-то точно знаю, что это ничем не исправить. Но не жалею, что пришла сюда. Я чувствую, что сделала всё правильно. Так и должно быть.

Я прокручиваю в голове слова Дарьи Михайловны. Она говорила о Стасе как о непобедимом конкуренте, неспособном на компромиссы. И как о человеке в разы богаче и влиятельнее её…

За наше совместное времяпрепровождение с ним я ни разу не замечала ничего, что говорило бы об его сверхуспешности. Войдя в мою среднюю по общепринятым меркам квартиру, он не выказал ни намёка на снисходительность, в мой круг общения «обычных» людей влился как ни в чём не бывало, с моей работой тоже справился отлично. А будь у него море денег и связей, разве обладал бы такими навыками? Ведь наверняка было бы на кого спихнуть тяжёлую ношу.

Стас всегда был загадкой для меня. Кто этот человек? И что вообще всё это было? Месяц, перевернувший мою жизнь с ног на голову. Со стороны всё выглядит стабильно, но я не могу отделаться от этого ощущения.

Неожиданно в голове появляется ясное воспоминание. Яркой картинкой оно режет в памяти. Голос женщины, слабо кричащей имя. Она звала Стаса. В тот день, восемнадцать лет назад, когда художник спас мою жизнь. В доме, где разгорался пожар.

И Стас был там.

Это и была наша первая встреча. Я не помню, как он там оказался и почему. Мы просто встретились взглядами. Совсем ненадолго.

Но достаточно, чтобы я запомнила его глаза. Необычный и глубокий цвет — зеленовато-голубой. Конечно, в тот день я была слишком маленькая и напуганная пожаром, чтобы обратить на незнакомца внимание или понять, что происходит. Но в подсознании запечатлелся этот момент. И остался там — я не вспоминала этот день.

Слишком давно это было. Да и я была ребёнком, воспринимала всё иначе. Первоначальный испуг быстро сменился беспечностью, когда страшное осталось позади.

До сегодняшнего дня я думала о том случае только в направлении долга перед спасшим меня художником. Все подобные мысли принадлежали картине и истории Руслана и Дарьи.

Но теперь мне вдруг жизненно важно разобраться, что тогда произошло. Как там оказался Стас? Кто та женщина, звавшая его?

И выжила ли она… Её голос был совсем слаб.

Во мне тяжёлым грузом поселяется плохое предчувствие.

Ну нет, я тогда толком ничего не поняла. Так что строить какие-то догадки сейчас даже глупо. Как бы я ни пыталась восстановить картину того дня, в голове нет чётких воспоминаний.

Мне было три. Получается, Стасу — десять. Конечно, его воспоминания куда лучше. И что-то мне подсказывает, что с этого всё и началось.

Мне нужно разобраться во всём. В том дне, в его знаниях о моей жизни, в его поведении. Только так эта страница будет закрыта. Только так груз, неожиданно и крепко взваленный на меня, освободится. Только так пережитый вместе месяц забудется и перестанет влиять на мою жизнь.

— Вы сказали, что пытались связаться с выкупившим картину человеком. Со Стасом, — на этот раз я твёрдо называю его имя, уверенная, что оно действительно принадлежит ему. — Значит, вы разузнали его контакты? Телефон, или, может, адрес?