Безликое Воинство (СИ) - Белоконь Андрей Валентинович. Страница 95

Почти все поперечные переборки, через которые мы проходили, несли следы воздействия этого чудовищного оружия — как будто в них с огромной силой били твёрдым, но не оставляющим царапин шаром. Подошвы наших ботинок скользили, так как масло здесь было разлито по всему полу. Мы осторожно прошли вдоль корпуса через четыре или пять переборок; их двери либо были вынесены вон, либо настежь распахнуты. Обломки, стреляные гильзы, использованные фильтры и тела моряков валялись там повсюду, но всё это принадлежало флоту Южного Альянса. За одной из дверей нас ждала простая мина-растяжка — хорошо, что Нанда-Кир её заметил. Я осторожно обезвредил эту ловушку, но на судне вполне могли быть и другие наспех сработанные опасные сюрпризы, поэтому дальше мы шли медленно, соблюдая всю возможную осторожность. По мере того, как мы продвигались, в помещениях отсеков нарастали жар и задымление, и даже сквозь фильтры в ноздри бил ужасный запах. О, Близнецы! Мне было страшно подумать о том, что там горело, но запах и жар в конце концов стали невыносимыми, мы отступили и стали искать боковой проход — к другому борту. Мы нашли его, и там же нашли свидетельства отчаянного сопротивления экипажа: поперёк проходов нам стали попадаться почти уже выгоревшие баррикады из разбитой мебели, разнообразной тары, одеял и форменной одежды, и даже из тел погибших моряков — всё это когда-то было собрано, свалено, пропитано, похоже, тем самым маслом, и подожжено, а теперь местами лишь тлело. Именно эти тлеющие баррикады, возведённые обречённым экипажем крейсера на пути чудовищ, источали тот ужасный запах!

Мы преодолели два или три таких завала, спустились на ярус ниже, едва не задохнувшись в дыму, там нашли ещё баррикаду, уже погасшую, а за ней десяток изуродованных трупов моряков в закопчённых фильтрующих масках, их оружие и обломки оборудования крейсера. Муштак-Хар, который давно уже пошатывался и его уже несколько раз стошнило, к тому моменту начал терять сознание, да и мы уже наглотались дыма и угарного газа, поэтому вернулись на палубу, так и не приблизившись к разгадке. Настроение у нас было подавленным, все мы кашляли и головы наши шли кругом, мы как будто сами участвовали в этом сражении (которое назвать славным язык не поворачивается). Моя душа испытывала тогда всю горечь, позор и ужас поражения нашего противника. Это было неправильным, но это было так… Гелиос уже подходил к морскому горизонту, и нам совсем не хотелось застать в этом жутком месте ночь, но мы ушли не сразу. Отдышавшись и оставив Муштака с Кинчи-Киром у наших вещей, мы с Нанда прошлись налегке вдоль корпуса до самой кормы. И вновь меня тогда поразили вздыбившиеся на десятки гексаподов вверх полосы обшивки, которые мы первоначально приняли за паруса: какая же чудовищная сила могла сделать это? А когда мы проходили мимо рубки, то подробно рассмотрели вторую огромную вмятину — противоположную той, через которую в начале нашей разведмиссии проникли в рубку крейсера. В этой вмятине застряла крайняя к корме пушечная турель. Сила, вмявшая прочный корпус, прихватила с собой эту пушку вместе с башенкой, выдрав всё это из основания, и затем размазала турель по броне. Но самое ужасное мы обнаружили рядом с вмятой в броню пушкой: это то, что когда-то было моряком, а теперь это стал отпечаток, как клякса, с фрагментами костей и плоти, кусками формы, из которой хорошо узнавалась только превращённая в лепёшку шапка. Нанда-Кир первым заметил эти останки — они находились на высоте четырёх гексаподов от палубы — и показал это мне. Это подтвердило очевидную и без того догадку: применявшееся здесь диковинное оружие имело разную мощность и угол воздействия.

Добравшись до кормы и не найдя там ничего нового, мы вернулись к остальным членам моей команды. Муштак был бледен и смотрел в одну точку — ему всё ещё было плохо, но он не жаловался. Уже смеркалось. Я связался с «Киклопом», и нам приказали немедленно покинуть борт подводного крейсера.

Я взял с собой карапский посох, не в силах с ним расстаться — он для меня, теряющего надежду, как нежданный подарок Богов. Братья-крестьяне всю обратную дорогу косились на него и что-то бормотали, но слова их заглушал лодочный мотор — наверное, они читали отводящие зло молитвы. Но я не боюсь. Я уже столкнулся с карапом и остался жив. Единственное, чего я опасался — что капитаны не разрешат взять посох на борт «Киклопа». Но, когда мы прибыли, Озавак-Ан внимательно осмотрел мою находку, впрочем, к ней не прикасаясь, и молча кивнул, дав своё добро. Хотя чувствовал я себя предельно уставшим, плечо саднило, а голова моя болела и соображала плохо я, как мне кажется, доложил всё капитану чётко и подробно. Я даже спросил у него под конец, что за гидравлическая система вышла на крейсере из строя и залила маслом даже некоторые участки палубы, не говоря о помещениях — я ведь плохо разбираюсь в таких тонкостях устройства судов Южного Альянса. К моему удивлению, Озавак ответил мне, что подобных систем не бывает. Он сразу же объяснил повсеместные лужи тем, что матросы носили откуда-то масло, чтобы пропитывать им огненные баррикады, и часто проливали его, не донеся до цели. «В чём они его носили? — подумал я тогда. — В своих шапках?..»

После доклада я отправился к себе в каюту и там показал карапский посох отдыхавшему после вахты Ибильзе. Я знал, что он не суеверен, но не настолько же: мой друг, ничуть не боясь никаких проклятий, взял этот колдовской атрибут в руки, стал его с любопытством разглядывать и даже потрогал венчающую посох сморщенную голову. Я рад и горд, что у меня такой бесстрашный друг! Впрочем, после осмотра посоха он заявил, что мне надо бы медпункт к Заботливому Арзе и, к тому же, от меня страшно воняет, и мне не помешала бы хорошая помывка. Покидая нашу каюту, я думал, что теперь вряд ли найдётся на свете хоть что-то, что заставит меня выбросить единственный артефакт, указывающий путь к горячо любимой Виланке…

10-я боевая вахта

Началась в 2370 милях от радиомаяка.

Мне и всей моей команде выдали новое нательное бельё и свежую форму, включая ботинки, а старую, окровавленную, пропитанную маслом и пропахшую горелым мясом, мы запихали в мешок и выбросили за борт. Ибильза-Хар использовал этот плывущий по морю мешок, чтобы проверить калибровку прицелов наших пушечных турелей. Новая форма предназначена уже для умеренных широт — тропики мы покинули и осень даёт о себе знать.

С моим ранением уже всё хорошо. И до помывки, и после, я заходил в медпункт к Заботливому Арзе. В первый раз док аккуратно обрил мне голову (всю!), обработал раны над ухом и на плече, и наложил швы, а после помывки ещё смазал их своими снадобьями и перевязал. Ещё он раздал всем нам обезболивающее, потому что головы наши просто раскалывались, а Муштаку после осмотра велел сутки отсыпаться. Я переживал и волновался за своего подчинённого, потому что выглядел он, когда мы вернулись, совсем уж неважно, так что, хвала Богам, что он отделается лишь сном и пилюлями. Нужно будет потом позвать его в мою каюту и напоить горячим шоколадом с настойкой — матросам этот напиток не часто выдают, а шоколад так хорошо восстанавливает силы! Сам же я теперь не чувствую боли, лишь небольшую тяжесть в затылке и шее, зато испытываю гордость за то, что хоть и не в бою, но в сложном и утомительном задании получил эти раны, и теперь единственный во всём экипаже хожу с перевязкой. Это если не считать, конечно, забинтованных пальцев у некоторых матросов, которые в разное время поранились на рутинных нарядах.

Случилось нечто очень важное, но об этом напишу немного позже. Пусть уж будет всё по порядку.

Часов 10 назад мы пересекли 40-ю параллель, но никаких следов суши на тот момент так и не встретили. Более того, глубина под нами была такая, что эхолот не видел дна. На этих широтах уже нет баз Южного Альянса, и его флота не должно здесь быть, но мы оставались начеку. После отдыха и еды я взялся за настройку электроники аэроплана-разведчика. Перенастроил его, как и предыдущий, потерянный после обнаружения конвоя — прежде всего увеличил дальность уверенного приёма. «Киклоп-4» между тем продолжал идти полным ходом на север, при малом волнении он шёл на экране, и около 5 часов назад на северо-западе по курсу показалась наконец земля. Мы решили, что это или очень большой остров, увенчанный высокими горами, или, что уж вернее, побережье континентальной Асии. Разумеется, «Киклоп» тут же сменил курс и устремился к этим берегам. Примерно через полчаса над нами что-то пролетело — вначале со стороны берега в сторону океана, а через четверть часа назад. Судя по скорости и характерному хлопку, а также по оставленному в воздухе следу, это была сверхзвуковая ракета или ракетный аэроплан, но ракеты не летают туда-сюда — следовательно, это был аэроплан. Его форму мы не смогли разглядеть: он шёл очень низко и проскочил мимо нас так, что отметка на экране монитора радарного поста едва промелькнула, а камеры поймали лишь расплывчатое пятно. Хотя мы успели привести противовоздушный комплекс в боевое положение, ясно было, что сопровождение и поражение такой цели средствами нашего корабля невозможно. Но мы решили, что это, скорее всего, наш скоростной разведчик — радиус действия у них небольшой и этот наверняка прилетел с какой-нибудь недалёкой береговой базы. «Будет хорошо, — подумалось тогда всем, — если этот разведчик нас обнаружил.» И, конечно же, мы засекли азимут, по которому в сторону берега удалялся инверсионный след: там следовало искать аэродром и, соответственно, саму военную базу.