Надежда рода (СИ) - Муха Руслан. Страница 54

Я испытующе глядел на нее в надежде поймать на обмане или на желании утаить правду. Но Амали, кажется, говорила правду, а может быть, просто слишком тщательно скрывала.

— Что же там за пророчество? — сказал я, чувствую, что разговор заходит в тупик.

— Я знаю совсем немного, — Амали страдальчески закатила глаза. — И то, я узнала об этом после того, как покинула монастырь, будь иначе, я и слова бы тебе не сказала, — она как-то странно посмотрела на меня. Что бы это значило?

— А про браслеты? Ты говорила, они опасны? Почему? — напирал я.

— Я ничего не знаю. Я же говорила. Я простая наложница тамас. Меня продали Зунару, когда мне исполнилось шестнадцать. А к самим пророчествам допускаются только матери-настоятельницы и сестры с кровью ракта. И я ни в чем не уверенна. Может эти браслеты, и были как-то связаны с появлением Равана. Мне неизвестно! — Амали сердилась, глаза блистали, щеки зарделись. Я впервые видел, как он сердится. Нет, теперь я точно убедился, она не лжёт, она не знает.

— И это все не наша с тобой забота, — успокоившись, продолжила она, — от твоего браслета мы избавились, а Раван, если он действительно явился… Что ж, это все пугает, но мы ничего не сможем сделать, — Амали иронично усмехнулась. — Повелитель ракшасов забота Хранителей. Императора и Бодхи Гуру. Больше никому не под силу его изгнать.

Я решил смягчить тон, перестав на нее налегать.

— И все же мне любопытно, что там за пророчество и как так вышло, что и я в нем оказался, — улыбнулся я. — И ты. Ты ведь поняла, что я не могу быть этим повелителем ракшасов. Почему?

— Пророчества, — нехорошо усмехнулась Амали, — Матери-настоятельницы часто ошибаются или неверно их трактуют. Они всего лишь фанатичные старухи. Поэтому я им не доверяю.

Амали горько усмехнулась и сделала глоток из бокала.

— И все же ты им продолжаешь служить, хоть и не доверяешь, — с любопытством уставился я на нее.

Амали пронзительно взглянула, полная печали улыбка скользнула по ее лицу.

— Ты не поймёшь, Азиз. У меня нет выбора. Я должна быть покорной. Я буду всегда принадлежать Накта Гулаад.

— Неужели все так плохо?

Амали вздохнула, улыбнулась, взглянула неодобрительно.

— Ты вынуждаешь меня говорить то, чего я говорить не должна. Чувствую, это все плохо закончится.

Она взяла второй бокал.

— Может, всё-таки выпьешь со мной вина? — спросила Амали, присев на краешек стола. Персиковая ткань четко очерчивала контуры ее нагого тела, и в полумраке казалось что она и вовсе без одежды.

Я принял из ее рук полный бокал.

— Твой охранник не будет тебя искать? — спросила она.

— Будет, скорее всего, но сомневаюсь, что здесь.

Амали лукаво улыбнулась и кивнула.

— Расскажи про орден? — попросил я, не в силах отвести взгляд от проступающих под тканью сосков.

— Что ты хочешь узнать? — Кажется, она заметила, куда я смотрю, я закрыл глаза, поднес бокал ко рту, вдыхая терпко-сладкий запах вина.

— Все, — сказал я серьезно, а затем, подумав, добавил, — расскажи, что захочешь сама. Простой разговор, простая беседа, люди иногда обсуждают такое. Как ты мне сказала? — усмехнулся я. — Но ты можешь не переживать, я никому не скажу.

— Я не знаю, — пожала она плечиком, халат немного съехал, обнажив молочную кожу. — Нам запрещено под страхом смерти рассказывать почти обо всем, что происходит в ордене. Поэтому я, в общем-то, рассказать тебе ничего и не смогу. Нас…, — она запнулась, задумавшись, — перед тем, как покинуть стены ордена… Я… Мы получали… Как Латифа, ее способность. Нет, ничего не выйдет.

Она замотала головой, виновато взглянула, кажется, она пыталась что-то сказать, но не смогла.

— Нас, — она проглотила слово, — а затем мы не можем говорить. Это все сидит в голове. И сидит так прочно, что невозможно от этого избавиться.

Я понял, о чем Амали пытается сказать, их гипнотизируют, их программируют перед выпуском, запрещая рассказывать об ордене.

— Я понял, — я взял ее за руку, остановив. Смотреть, как она мучается в попытках, что-либо сказать, мне было неприятно.

— Хорошо, что понял, — грустно улыбнулась Амали, о чем-то задумавшись.

Я тоже задумался, а подумав, спросил с недоверием:

— Неужели совсем ничего нельзя рассказывать? Про пророчества ты ведь рассказала.

— Про пророчества рассказала, потому что это было уже все после обучения в монастыре. А что было до…

Она снова виновато улыбнулась. Я стоял и выжидающе глядел на нее, но Амали, кажется, больше ничего не собиралась рассказывать. Очевидно, она и впрямь больше ничего не знала. Мне пора было уходить, я и так в ее комнате слишком задержался, еще не хватало, чтоб нас застукали. Я отставил бокал, взглянул на нее.

— Мне уже пора.

Амали лукаво смерила меня взглядом.

— Может, все же останешься?

Я вопросительно вскинул брови.

— Ну, — протянула Амали, вырисовывая пальчиком на бокале какой-то замысловатый узор, — я и так уже нарушила все правила, что уж там. А ты мог бы составить мне компанию? По вечерам здесь довольно скучно и одиноко. Можем поболтать. Только не об ордене и повелителе ракшасов. О чем-нибудь другом. О тебе, например. Можно и обо мне, но лучше о тебе.

Лукавая, соблазнительная улыбка, манящий взгляд. Очень заманчивое предложение, но я был крайне не уверен в его разумности. Еще не хватало, чтоб Амали убили из-за меня. Этого я точно допустить не мог.

— Я пойду, так будет лучше. Ты женщина Зунара, моего дяди и…

— Зунар, — перебила она меня, задумчиво уставившись в окно. — Знаешь, а ведь он никогда не испытывал ко мне ничего кроме вожделения. Он любит Рейджи. Всегда только ее. Он купил меня только ради того, чтоб ее позлить. Мне же рассчитывать на большее и не стоит. Я просто кукла, созданная для утехи богатых господ.

Я почувствовал себя неловко, к таким откровениям я, пожалуй, был не готов.

— Я не должна этого говорить, — Амали виновато взглянула не меня. — На самом деле все не так ужи плохо. Мне повезло. Я живу в роскоши, как знатная бал. Могу себе позволить дорогие наряды и украшения, есть изысканную еду, отдыхать, где захочу. А все, потому что мне досталось привлекательное тело. Будь иначе, если бы я не вышла фигурой или лицом, драила бы сейчас полы в монастыре или нянчила младших Накта. А может, что еще хуже, меня бы перекроили в имперской клинике, сделали бы более привлекательной, и тогда я бы принимала каждую ночь столько мужчин, сколько бы мне приказала сестра-настоятельница.

Видимо Амали здесь и вправду не с кем поговорить по душам. Жаль ее стало. Неожиданно жаль. А еще полчаса назад я считал, что она коварная и двуличная шпионка, готовая на все ради достижения целей.

Амали искоса посмотрела на меня, затем будто бы опомнилась.

— Мне и впрямь не стоило этого всего говорить, прости.

— Нет, говори, если хочешь. Я не против.

Амали благодарно улыбнулась, я подлил себе еще вина, уходить не хотелось. Амали скидывала маски, обнажаясь, представая передо мной настоящей. В ее исполнении это казалось чем-то сродни неожиданного и фееричного стриптиза. К тому же просто по душам поболтать тоже бывает полезным.

Уйду чуть позже, совру что-нибудь Микчо, главное не наткнуться на охранников или слуг на выходе.

Но теперь Амали молчала, опустив глаза, словно корила себя за сказанное. И только я хотел ей сказать что-нибудь подбадривающее, как на весь дом раздался крик Латифы.

— Азиз! Азиз! Где ты?! А-а-а-ази-и-и-и-из!

И крик этот был такой испуганный и встревоженный, что я, не раздумывая выскочил из комнаты Амали и поспешил туда, где кричала Латифа, совсем позабыв об осторожности. К счастью в этом крыле было безлюдно.

Первых кого я увидел — всполошившихся слуг и охранников. Они столпились в холле и в замешательстве смотрели на лестницу. Я поспешил туда.

Латифа стояла посреди лестницы, напуганная, бледная, в смешной пушистой пижаме и таращила на меня глаза. Я, растолкав охранников и слуг, взлетел по лестнице.