Эйнит (СИ) - Горышина Ольга. Страница 37

— Лучше суп из моллюсков, — Дилан тоже украдкой поглядывал в сторону родительского стола, и Эна поняла, что влетело обоим. — Сожрать и свалить, пока Па не передумал.

— Слушай, — Малакай почти вплотную придвинулся к приятелю. — Может, до утра у меня? Ма позвонит твоей и все уладит.

— Твой Па уже поговорил с моим. И вот результат.

— Эйдан Фзйерсфилд нынче в ударе. Но мы все равно будем кататься — результат не так плох, как могло быть. Пошли за супом, пока родители до чего- нибудь другого не договорились.

Эна обернулась и вновь наткнулась на взгляд Эйдана. Он кивнул и поднялся со стула. Вся община, казалось, из церкви переместилась в паб, но даже не слыша слов Кэтлин, ухватившей мужа за рукав, Эна догадалась, что та пытается его удержать от чего-то. От похода к их столику!

— Ну что теперь?!

Малакай поставил перед Эной суп и остался стоять, как и Дилан, сжимая ложки.

— Пока суп стынет, мы с тобой сыграем, — обратился Эйдан к сыну, встав за спиной Эны. — Ма отказывается заказывать пиво. Придется зарабатывать пинту

самим.

Дилан бросил ложки на стол и, не взглянув в сторону Эны, шагнул за отцом, но та успела бросить ему в спину:

— Давай! Я хочу услышать, как ты играешь.

— Неужто он тебе еще ни разу не сыграл? — казалось, искренне удивился Малакай, протягивая Эне ложку, но та не сводила глаз с небольшой полукруглой эстрады, примостившейся в углу, где пустовали четыре стула, и сейчас Эйдан занял один из них с откуда-то взявшимся банджо, а Дилан все не решался присесть на соседний, ощупывая гриф гитары, будто доктор пациента. Эна нервно отщипнула от хлеба корочку и принялась грызть, словно ноготь. Малакай едва слышно кашлянул в попытке перетянуть на себя внимание девушки. Но Эна даже развернула свой стул в проход и украдкой скосила глаза на мать. Та тоже отсела от стола, чтобы лучше видеть музыкантов. Одна Кэтлин сидела потупившись. Эйдан подтянул к себе стойку с микрофоном и что-то сказал в темный зал по-ирландски. В ответ публика зашумела, и Дилан наконец сел на стул и поставил гитару на колено.

— Надеюсь, это будет не про фей, — тяжело вздохнул Малакай, и Эна наконец перевела на него взгляд. — Хватило той чертовой ветки, которую мы с Диланом сломали. Дилан рассказал тебе?

— Эйдан рассказал. Неужели он и до этого всего верил?

— Да, потому что всегда пил, — пожал плечами Малакай. — Кто здесь не пьет! Только мой отец обсуждает финансы, а этот лепреконов.

Малакай попытался скривить губы в улыбке, но настроение его было подпорчено и ложка явно так и останется на столе чистой.

Эна вновь взглянула на эстраду, где появился новый музыкант с бауроном, и она признала в нем старика из церкви.

— О, Дилан влип. Это его учитель по гитаре.

Старик начал отбивать такт, Эйдан вступил с банджо, и вот к ним присоединился Дилан. Эйдан устремил взгляд в зал, и пусть Эна сидела далеко от эстрады, ей казалось, что поет он для нее одной.

— Ночь холодна и ночь темна.

Бедняк стучится у окна.

Хозяйка пожалела,

Беднягу обогрела.

Туруруру, туруруру,

Явился малый не к добру,

Туруруру, тилилили,

Зарю встречают соловьи.

У очага ему тепло,

И сохнет на крючке пальто,

И за ночлег решил он спеть Веселую хозяйке песнь.

Туруруру, туруруру,

Явился малый не к добру,

Туруруру, тилилили,

Зарю встречают соловьи.

Недолог был старушки сон.

Пальто ушло, а с ним и он,

Старушка зарыдала —

Младая дочь пропала.

Минуло года, скажем, три,

Стучится кто-то, посмотри.

Пустите нищего поспать И темну ночку скоротать.

Старушка отвечала:

Однажды уж пускала,

И с ним глубокой ночью сбежала моя дочь,

Так что ступай, любезный бродяга, нынче прочь.

Эна передернула плечами, будто слова песни обрушились на нее, как прежде руки певца. Голос у Эйдана был сильный, пусть и с нездоровой хрипотцой, и слушать бы его в удовольствие, если бы не взгляд...

— А Эйдан на волынке играет?

Эна даже не поняла, как изо рта выскочил вопрос, и как Малакай сумел расслышать его в поднявшемся шуме. Всю песню он отбивал такт ложкой, но теперь бросил ее в суп.

— Не играет, а жаль. Дед Дилана рассказывал, что у них в роду был хороший волынщик. Не просто хороший, а говорят славившийся на всю округу. Но как-то нехорошо погиб. Что-то с лошадью связано, я уже не помню подробности. Наверное, потому у Эйдана заскоки случаются, когда Дилан на конюшню ходит. А ты хочешь послушать волынку?

Эна кивнула, хотя продолжала следить взглядом за Эйданом, который взял в баре две кружки и направился к своему столику.

— Я слышал в живую лишь однажды. Отец приглашал кого-то из Корка на свадьбу сестры. Но я могу узнать, когда в округе будут какие-то сейшены, и отвезти тебя. Или поехали в Корк?

— Не важно, — отмахнулась Эна, заметив, как мать благодарно приняла от Эйдана одну из кружек. — Она же таблетки пьет, — прошептала Эна и чуть не вскочила со стула. Наверное, ее удержало на месте лишь приближение Дилана.

— Было здорово, — улыбнулась Эна, сжав губы. Мать пригубила пиво и вдруг поднялась со стула, когда Эйдан шепнул ей что-то на ухо. — Только не это, — простонала Эна, увидев, как мать вложила руку в ладонь Эйдана, и тот повел ее к эстраде.

— Танцевать, что ли собрались? — выдохнул Малакай и хмыкнул.

— Хуже, — голос Эны дрожал. — Зачем я только сказала ему, что мать поет!

Эйдан взял гитару, на которой играл Дилан. Старик приближался к эстраде с гитарным футляром. С ним шел пожилой мужчина, который сразу присел на стул и вытащил из-под него фидл. Эйдан со стариком заняли свои места. Лора осталась стоять подле пустого стула. Руки ее нервно теребили пуговицы. Эйдан осторожно коснулся ее локтя, и Лора быстро скинула кардиган и повесила на спинку стула. В красном платье она выглядела еще более худой, чем была на самом деле, но худоба перестала казаться болезненной. С такого расстояния мать выглядела королевой. Заслышав первые аккорды, Эна так стиснула ложку, что та чуть не выскочила из миски. К счастью, Дилан успел поймать ее, и суп забрызгал лишь стол.

— Она не сможет без распевки взять так высоко, — прошептала Эна, чувствуя, как на глазах навернулись слезы. — Она вообще не сможет спеть. Она не пела полгода.

Эна почувствовала, как Дилан крепко сжал под столом ее пальцы.

— Брось. Мы все здесь ни петь, ни играть не умеем.

— Вы, может, и нет, а моя мать умеет. Умела, — тут же добавила Эна, нервно облизнув губы.

И вот мать вступила с верной ноты. В пабе даже мухи, если и залетели погостить, смолкли.

— Славен наш край в тучи, в дождь затяжной,

И улыбкою солнца на друга похож,

Здесь пожатия рук поцелуям сродни,

Отыскать не пытайся милей стороны.

Дилан сжал пальцы Эны еще сильнее. Она слушала мать, этот странный чистый голос. Без софитов бледное лицо певицы осветилось внутренним светом. Эна тоже вспыхнула, только красным. Ей не было стыдно за мать, ей овладела непонятная обида: как же легко мать поддалась на уговоры постороннего мужчины, игнорируя просьбы отца отвлечься от скорби по сыну. В ушах Эны продолжали звучать брошенные сквозь слезы слова матери о том, что она больше никогда не будет петь.

В марте врачи отсчитывали последние дни Джеймса. Они всей семьей не покидали больницу. И вот матери неожиданно позвонили и попросили вечером подменить актрису в мюзикле, в котором та раньше играла. Обменявшись с мужем взглядами, Лора согласилась и собиралась вернуться в больницу к полуночи. Эна поехала с матерью. В антракте она включила телефон и прочитала текстовое сообщение от отца: «Твой брат умер. Не говори матери». Она не сказала. Не разрыдалась. Только остекленевшими глазами глядела на сцену. Мать не сфальшивила ни разу, хотя почти год не была на репетициях.

Ожидая ее после спектакля, Эна сидела в пустом холле и давилась шоколадкой, чтобы не разреветься. Молчание давалось тяжело. Она набрала телефон лучшего друга брата — Сабаша, разбудила его, но тот готов был приехать и отвезти их в больницу. Эна отказалась. Она пообещала ему не плакать ради Джеймса. Мать не узнает. Мать спокойно доведет машину до больницы. Она говорила, чувствуя, как слеза медленно скатывается по щеке, но она застряла на середине и, когда Эна выключила телефон, высохла окончательно. Эна обещала отцу быть сильной ради матери и будет сильной даже сейчас в душном пабе, несмотря на подступившие слезы. Только она не может слышать голоса матери. Не хочет!