Рай тебя не спасёт (СИ) - Жнец Анна. Страница 47

Мы повернули и долго кружили в поисках выхода из этой ловушки. Наконец удача нам улыбнулась. Закупоренный застывшей лавой, меньший из Сыновей (единственный из одиннадцати вулканов) не дымил и не извергался — пороховая бочка, готовая рвануть в любой момент: как только давление газов в жерле станет запредельным.

Мы понимали: это безумный риск, но ринулись вперёд, надеясь проскочить в «закрывающуюся дверь».

За цепочкой гор начинались владения пифий. Вынырнув из пелены облаков, я остолбенел: солнце зашло. Солнце, которое миллионы лет неподвижно висело над горизонтом, впервые на моей памяти опустилось за его край. С яблонь облетели листья. Деревья стояли в темноте, голые, и напоминали ряды надгробий. Узловатые ветви скрипели. В даль тянулись шеренги чёрных стволов. Ни кусочка зелени. Ветер трепал коричневую траву и носил сухие листья над курганами грязи.

Куда исчезли Пифии? Ушли? Погибли? Остались запертыми в своём серебристом мире среди кристаллов и не нужных больше зеркал? Яблок нет — и нет способа проникнуть в тот мир или из него выйти.

Я зажмурился. Внутри что-то оборвалось. Когда в гостиную влетел филин с письмом от Маир, когда с неба посыпались горящие камни и мой дом превратился в руины, и даже когда красные воды сомкнулись над Орденом, я продолжал нелогично надеяться, но, глядя на тёмное небо над садом познаний, прозрел: всё, что случилось, необратимо. Солнце зашло.

— Летим, — подтолкнула меня Махаллат. И, вздохнув, я последовал за сестрой.

К тому моменту, как впереди замаячила долгожданная цель, каждый из нас был вымотан до предела. Сильнейший ветер швырял из стороны в сторону, сбивая с пути. Грозовое небо озарялось зигзагами молний. В воздухе носились ворохи листьев, оторванные ветки и выдернутые из земли стволы с грязными щупальцами корней.

Купол приближался — гигантская чаша, перевёрнутая над лесами и болотами.

«Вот он, момент истины», — подумал я, переглянувшись с летящей рядом сестрой.

Глава 40

— Я тебя слышу, — недовольно проворчала Наам.

Она устроилась на ветке того же дуба, под которым сидела Маир. Уснуть не получалось: скрипы и шорохи, доносившиеся сверху, заставляли то и дело поднимать голову. Среди листьев колыхался подол синего платья.

Маир медленно выдохнула и постаралась ответить как можно мягче:

— А я не только слышу тебя, сестра, но и вижу.

Куда бы она ни взглянула, между деревьями мелькали силуэты. Тишина больше не была абсолютной: скрипели сучья дубов, превращённые в постель, шелестела примятая ногами трава, долетали обрывки заклинаний и сдавленные ругательства. От постоянного ощущения чужого присутствия дрожали руки. Маир зажмурилась, пытаясь представить, что она в одиночестве, но Наам снова заговорила:

— Земля молчит. Откуда черпать энергию, если она не отзывается? Я чувствую голод.

Маир стиснула зубы. Взывая о силе, Наам слышала тишину, но когда утром Маир привычно зарылась пальцами в мох, то, закричав, потеряла сознание: к земле нельзя было прикоснуться, та выла от боли, и эта боль прошивала тело электрическими разрядами.

— Что нам делать?

Вопрос, который Маир задавали бесчисленное количество раз. Задрожав, ведьма сорвалась с места.

Темнело. За куполом было не видно ни луны, ни звёзд. И звёзды, и луна навсегда исчезли с чёрного полотна вселенной. Пошатываясь, Маир брела к Башне. Она не спала двое суток и валилась с ног. Куда бы она ни повернула, из сумрачного леса на неё смотрели глаза. Раньше, до купола, Болота могли вместить четыре территории Пустоши: каждая ведьма облюбовала себе участок земли, обойти который нельзя было и за день, — теперь они ютились друг у друга на головах, делили на двоих одно дерево. И закипали, как вода в котелке над костром.

Сидя под высохшим клёном, Дэа кусала пальцы. За другим деревом Кенра тщетно прикладывала ладони к земле и плакала: когда-то природа делилась силой, сейчас — своими страданиями.

Маир задыхалась. Руки тряслись. Впервые за тысячи лет она вспомнила, что такое голод. Ощутила, какое старое, смертное, несовершенное у неё тело. Пока она шла, её окликали. Она мотала головой, делала вид, что не слышит, готовая заткнуть уши.

Звуки преследовали. Звуков было слишком много: треск, шелест, голоса, а над всем этим — незатихающий гул бури. Маир шла быстрее и быстрее, пытаясь спрятаться от шума, от взглядов и лиц. Сердце взбесилось. Стволы перед глазами смазались в пятно, и ведьма поняла, что бежит. Несётся, спотыкаясь о корни. В отчаянии озирается в поисках укромного места: маленькой, уединённой полянки, закутка за ширмой пышных ветвей. Ей надо побыть одной. Хотя бы несколько минут. Но за каждым деревом, за каждым чахлым кустарником кто-то оказывался. Кто-то смотрел на неё глазами, полными паники. Кто-то скрёб ногтями кору дубов. Кто-то что-то говорил. Что-то спрашивал. Цеплялся за рукав платья.

Маир бежала, не разбирая дороги. Башня осталась позади. Голова превратилась в железный шар, по которому молотили изо всех сил. На лбу вздулись вены. Ожёг на щеке горел. Споткнувшись о корень, чародейка рухнула в мох. Её руки были в земле. В растрёпанных волосах запутались ветки и листья. Стоя на четвереньках в испачканном платье, Маир тяжело и шумно дышала.

— Маир, что случилось? Я могу помочь?

Услышав мужской голос, чародейка вздрогнула и повернула голову. Лес изменился: её окружали не дубы, а сосны. Между деревьями угадывались очертания палаток-конусов. Потеряв над собой контроль, ведьма не заметила, как забрела в поселение, и её, растрёпанную, застывшую на коленях, увидели. Окутанный вечерним туманом, над Маир возвышался вождь и протягивал руку, не решаясь приблизиться. В темноте белели седые волосы.

— Маир?

Он знает, как её зовут? Откуда? Она не интересовалась именами любовников и своё тоже не называла.

Вождь неловко переступил с ноги на ногу, но руку не опустил, предлагая помощь.

Как странно. Она спала с ним, с этим высохшим седым стариком с набрякшими вокруг глаз мешками и морщинами, сползающими со щёк. Спала, когда он был молодым. Десятилетиями делила постель с одним и тем же мужчиной, но задумалась об этом лишь теперь.

Когда Маир приходила, лагерь встречал её тишиной: не было никого, и только красивый высокий вождь ждал чародейку у входа в палатку. Всегда оказывался первым, на кого падал взгляд, и Маир привыкла. Иногда после близости они даже говорили.

Трогал ли его кто-нибудь, кроме Маир? Ведьма не спрашивала, но характерных царапин и синяков на теле не замечала. Иметь постоянного любовника было не принято. Ей бы и в голову не пришло наделить мужчину особым статусом.

А потом в смоляных волосах засеребрились седые пряди. От глаз к вискам побежали морщины. И Маир ушла в палатку с другим, юным и свежим. Вождь стоял под деревом и смотрел им вслед.

Как давно это было!

— Пойдём ко мне, Маир, — сказал старик. — Если тебе надо спрятаться от всех… Я подожду снаружи. Ты сможешь побыть одна.

Вспомнилось, как любовник впервые увидел её обезображенное лицо. Маир вышла из-за деревьев, совсем забыв про чёрную, обуглившуюся кожу на щеке: война только закончилась. Заметив ведьму, вождь выбежал навстречу и резко затормозил, со свистом втянув воздух. Минуту он смотрел на неё, открывая и закрывая рот. Затем медленно приблизился, невесомо прикоснулся к ожогу и спросил: «Больно?»

Больно Маир было сейчас. Никогда прежде она не чувствовала себя настолько беспомощной. Растерянной. И то, что свидетелем её слабости стал мужчина, привело чародейку в бешенство. Пристыженная, она поднялась с колен и оттолкнула протянутую руку. К подолу платья прилипли мокрые листья.

Налетел ветер. Сосны заскрипели суставами. Ночное небо над Башней озарилось белыми всполохами, словно звёзды зажигались и падали, оставляя угасающие следы. Плечи Маир расслабились. Стиснутые кулаки разжались. Подобрав платье, она кинулась сквозь лес к границе купола.