Договор крови - Хафф Таня. Страница 31

— Матерь божья. Что мы скажем Вики?

Карие с ореховым оттенком глаза встретились с более темными по оттенку; между Селуччи и Фицроем в этот момент не осталось более даже намека на противостояние.

— Не имею ни малейшего представления.

Глава 7

— Я думаю, мы должны ей об этом сказать.

Скрестив руки на груди, Генри Фицрой прислонился к стене рядом с окном.

— Сказать, что мы думаем, что кто-то обратил ее мать в подобие чудовища, созданного доктором Франкенштейном?

— Именно так. — Селуччи потер руками виски. Ночь выдалась слишком продолжительной, и он не был в состоянии дождаться утра. — Вы помните тот небольшой инцидент прошлой осенью?

Генри изогнул бровь. У него имелись определенные сомнения, правомерно ли называть уничтожение древнего египетского мага инцидентом.

— Если вы имеете в виду Анвара Тауфика, я его, разумеется, помню.

— А помните, что сказала Вики, когда все закончилось — что мрачное божество, которому поклонялся Тауфик, знает теперь, кто мы такие, и, если мы предадимся безнадежности и отчаянию, оно набросится на нас, как политиканы на бесплатный буфет. — Майк вздохнул, выдохнул в полном изнеможении и почувствовал вдруг себя настолько усталым, что почти не надеялся, что сможет вдохнуть снова. — Если бы тогда она была в таком же состоянии, как сейчас, конец наступил бы незамедлительно. Теперь она на самом краю.

— Вики?

— Уверен, что и вы ее такой не видели.

Вампиру трудно было представить, что Вики вообще может отступить перед каким-либо препятствием по крайней мере, уж никак не из-за безнадежности или отчаяния, но осознавал, что в сложившихся обстоятельствах даже самые сильные характеры могут не устоять.

— И вы думаете, если мы скажем ей то, что подозреваем?..

— Она придет в ярость, а ничто так быстро не справляется с безнадежностью и отчаянием, как праведный гнев.

Фицрой не мог с этим не согласиться. Зловещий бог Тауфика продолжал существовать, потому что эмоции, которыми он кормился, составляли часть человеческой жизни, и они трое, он, Селуччи и Вики, знали его имя. Если этому божеству нужны верные последователи — а какое божество этого не желает? — он должен приблизиться к одному из нас. Если Селуччи был прав в отношении состояния Вики — а Генри вынужден был признать, что многие годы, в течение которых этот смертный знал ее, должны были превратить его в справедливого судью, — если гнев их подруги будет способствовать ее возрождению, ничего лучшего предпринять было бы невозможно. Был еще один фактор, пренебрегать которым также не следовало.

— Она никогда не простит нам, если мы не скажем ей об этом.

Майк кивнул.

На какое-то время воцарилась тишина: мужчины прикидывали, чем могут обернуться последствия ярости Вики, обращенные против них.

Ни один не рассчитывал, что шансы пережить последствия этой ярости у него особенно высоки, но, по крайней мере, они надеялись хотя бы сохранить существующие взаимоотношения. Фицрой заговорил первым.

— Итак, мы расскажем ей обо всем.

— Расскажем ей — что именно, хотелось бы знать?

В дверях гостиной, мрачно глядя на них, стояла Вики; одежда ее выглядела помятой, на щеке отпечаталась складка наволочки. Шагнув вперед, женщина пошатнулась и ухватилась, чтобы сохранить равновесие, за спинку стула. Она чувствовала себя как бы в стороне от собственного тела: сказывался эффект воздействия снотворных таблеток, и она с ним едва справлялась.

— Рассказать ей, что она окончательно спятила? Что она не могла увидеть свою мертвую мать в окне гостиной? — Голос женщины звучал то пронзительно громко, то едва слышно; казалось, она не может с ним совладать.

— Ошибаешься. Мы верим в то, о чем ты рассказала. — Тон вампира не оставлял возможности сомневаться в его искренности.

Ошеломленная, Вики моргнула и попыталась сконцентрировать хмурый взгляд на Селуччи.

— Вы оба мне верите?

— Да. — Он решительно перекрестил с ее взглядом свой, не менее хмурый. — Мы оба тебе верим.

Селуччи едва успел отскочить в сторону, и статуэтка дальтоновского завода ударилась в стену гостиной и разбилась на тысячи кусочков драгоценного костяного фарфора. Фицрой отодвинулся подальше, чтобы осколки эти его не поцарапали.

— Будьте вы прокляты, чертовы подонки. — Ярость застилала красным светом ее глаза, выла в ушах, стучала в горле и не позволяла Вики разразиться дальнейшим потоком отборного сквернословия. Она схватила еще одну украшавшую гостиную ее матери статуэтку и швырнула ее через всю комнату со всей силой, на которую только была способна. Когда и она разлетелась вдребезги, женщина снова обрела голос.

— Как они ПОСМЕЛИ!

Тяжело дыша, она в изнеможении упала на диван, сжав зубы, чтобы побороть тошноту — так ее тело отреагировало на ошеломляющее известие.

— Как может человек причинить подобное зло другому человеческому существу?

— Наука... — начал было Селуччи, но Вики резко прервала его, что, возможно, было и к лучшему, так как он не был полностью уверен в том, что именно собирался провозгласить.

— Это не наука, Майк. Это моя мама.

— Нет, Вики. — Генри возразил ей довольно спокойно. — Это не твоя мама, но только тело твоей матери.

— Только тело моей матери? — Вики кулаком — чтобы они не заметили, как дрожат руки, — поправила очки. — Я, может быть, не была лучшей дочерью в мире, но утверждаю, что в окне видела именно свою собственную мать. А не ее тело!

Селуччи сел рядом с подругой на диван, и ему удалось удержать ее руку в своих. Он хотел произнести хоть что-нибудь утешительное, но вынужден был отбросить одну за другой четыре или пять слюнявых банальностей, которые, как ему показалось, не имели ровно никакого отношения к этому делу, и мудро решил пока помолчать.

Вики не слишком настойчиво пыталась высвободить руку, но, почувствовав, что в ответ его пальцы сжались сильнее, прекратила сопротивление, приберегая силы на выплескивание своей ярости.

— Я видела ее тело в морге. Я в состоянии отличить мертвое от живого. А потом я увидела ее снова в этом окне. И она была... — И снова женщину захлестнуло волной тошноты, она нарастала и потом неохотно отступала. — И она не была мертвой.

— Но не была и живой. — И так как сами эти слова отрицали утешение, Генри высказал их сухим тоном, избегая эмоционального украшательства.

И снова лицо ее матери всплыло из тьмы, с широко раскрытыми глазами, с безмолвно открывающимся ртом. Прикосновение Майка стало спасительным якорем, и Вики захотелось уцепиться за него, чтобы выбраться из мучительных воспоминаний.

— Да. — Женщина нервно сглотнула, и на ее лице задергался желвак. — Не живой. Но она стояла и даже ходила.

На мгновение Вики показалось, что только оконное стекло между ними сделало невозможной их встречу. «Я хочу громко закричать и кричать до тех пор, пока все это не закончится, я не хочу иметь к этому никакого отношения. Я хочу, чтобы снова была прошлая суббота. Я хочу ответить на телефонный звонок. Хочу поговорить с мамой, сказать ей, что люблю ее, хочу хотя бы попрощаться с ней». Все ее тело ныло от усилий удержать контроль над ним, но водоворот ужасных событий едва ли можно было остановить одним лишь усилием воли, и ей оставалось только дать волю своему гневу.

— Кто-то сделал это. Кто-то в этом университете совершил жуткое осквернение, чудовищное насилие...

Селуччи вздрогнул.

— В университете? Почему именно в университете?

— Ты сам сказал это слово: наука. Навряд ли такое мог совершить зеленщик из овощной лавки. — Она снова поправила очки, потом наклонилась вперед и одним движением смела все свои записи с кофейного столика, так что они веером разлетелись по полу. — Это многое меняет. Теперь мы сможем ее найти.

Майк неохотно высвободил руку подруги; она получила всю поддержку, которую хотела принять. Он молча следил, как Вики придвинула чистый лист бумаги, ему опять захотелось хорошенько ее встряхнуть, но он не был уверен, по какой именно причине.