Ненужная крепость (СИ) - Альба Александр. Страница 20

Мертвецы лежали, словно пытались согреться и сжаться в комочек, на боку-животе. Насколько мог разобрать Хори, им перерезали горло — по крайней мере, казалось, что из их шеек натекло порядочно крови. Конечно, рассмотреть её на глинобитном полу среди отвратительных куч, при мечущемся от непонятного сквозняка свете факела (верхнее перекрытие было цело, очевидно, мародёрам было лень выбивать брёвна из обмазки, и дневной свет почти не попадал внутрь). Только теперь Хори уловил, что, кроме испражнений, пахло еще чем-то, сладко и неприятно, не протухшим мясом и требухой, точнее, не только ими, а еще какой-то неестественный, странный запах, и подивился, насколько же обоняние у десятника-нехсиу острее, чем у него. Странно, но этот запах отпугивал даже назойливых и кусачих пустынных мух, которых на втором и третьем ярусе было множество. Вдруг ближайший к Нехти труп зашевелился. Сперва Хори не поверил своим глазам, ему показалось, что это просто колебание света — после прыжка Нехти с лестницы та слегка покачивалась из стороны в сторону. Но нет, ребёнок пошевелился, медленно сел и повернул своё лицо к десятнику. А вот потом произошло то, из-за чего Хори чуть не упал с верёвочной лестницы. Нехсиу быстро, без замаха, горизонтальным круговым движением ударил ребёнка булавой в висок. С каким-то чпокающим горшечным звуком та обрушилась ребёнку на череп, и тот словно осыпался на глинобитный пол.

В это же время зашевелился и второй ребёнок. Между ним и десятником был тёмный провал погреба.

— Свети, раздери тебя шакалы, если хочешь жить! — рявкнул тот, — главное, чтобы он не свалился в яму!

Не разбирая уже дороги, прямо по кучам, нехсиу кинулся ко второму ребёнку.

— Зачем ты убиваешь их? — возмущенно крикнул Хори, но так и не стал спускаться — не потому, что выполнял приказ, а просто как бы оцепенел на лестнице, — и в этот момент булава обрушилась на голову второго ребёнка.

Отчётливо хрупнуло, ребёнок издал какой-то сип и рухнул. Нехсиу осторожно его обошёл, держа булаву готовой к удару. Он пытался разглядеть что-либо в чёрном зёве погреба, но не мог.

— Спускайся, — сказал он Хори.

— Зачем ты их убил? — требовательно воскликнул Хори, — Это же дети!

— Тише! А ты спустись и посмотри, какие это дети. Если это дети, то уже дети царства мёртвых, но сам Анубис отказался открыть им врата загробного мира. Это потерянные души, знаешь ли о таких? Спускайся, тут нужен свет. Не знать, что там внизу — непозволительная глупость для нас, — маджай говорил негромкой скороговоркой, не отрывая глаз от спуска вниз.

Хори спустился. Осторожно ставя ноги, он попытался подойти и осмотреть теперь уже точно мёртвых детей, но десятник нетерпеливо мотнул рукой, призывая его к себе. Он прошипел:

— Это потом! Ты всё поймёшь через минуту, но сейчас нужно светить вниз. Только не подходи к краю! У тебя есть ещё один факел?

— Нет…

— Плохо…  Ладно, не подходя к краю провала — просунь факел как можно дальше, — сказал маджай по-прежнему негромко и взял булаву обеими руками, подняв её для удара, словно то, что могло появиться из погреба, было нечеловечески быстрым и опасным. Края погреба слегка осыпались, и Хори и захотел бы — не рискнул наступить на край. А поведение маджая заставило его быть вдвойне осторожным. Полуприсев-полунагнувшись, он вытянул факел в проём лаза. Нехти осторожно, приставными шажками, приблизился к краю и заглянул вниз. Очевидно, что он не разглядел ничего опасного, но результат его всё равно не успокоил.

— Переместись на три шага против солнца, а я пойду по солнцу, — сказал он Хори очень тихо.

Хори так же осторожно и плавно, как десятник, подвинулся против часовой стрелки. Маджай напряжённо всматривался вниз.

— Проклятый погреб! С этим его расширением книзу ничего не разглядеть! Посмотри — там, правее тебя, это не солома? — полушепотом спросил Нехти.

— Она самая, — ответил, обернувшись, Хормени.

— Попробуй скрутить из неё толстый жгут и поджечь. Если удастся, кидай вниз и скрути ещё несколько.

Хори попытался скрутить жгут одной рукой, и, понятное дело, это не очень вышло, зато факел перестал освещать пятно погреба…  Маджай выругался по-своему. Зажав факел подмышкой, Хори быстро скрутил несколько толстых соломенных жгутов и подпалил первый. Громко треща, сухая солома вспыхнула, обильно давая помимо света и голубовато-прозрачный дым. Первый соломенный факел полетел вниз, а второй и третий уже разгорались. Вот и они полетели туда же. И так слабо пригодный для дыхания воздух наполнился еще и горькой соломенной гарью, но на какое-то время в погребе стало заметно светлей. Вдруг внизу что-то зашуршало…

Хори вдруг показалось, что его сердце стучит быстрее, чем собака отряхивается от воды, и громко, словно сигнальный барабан, причём прямо у него в горле. Локти наполнились горячей ватой а по спине побежали муравьи. Даже на охоте за тем желтогривым львом он не волновался так. Всё это говорится дольше, чем заняло в жизни, казалось, воробей не успел бы взмахнуть крылом дважды…

Нехти напружинился, как леопард перед прыжком, Хори запоздало потянул кинжал, который он так и не вынул, спустившись с лестницы, из ножен.

Из подвальной дыры, отчаянно хлопая крыльями и пища, вылетело несколько летучих мышей. Хори ойкнул от неожиданности, а Нехти захохотал, как безумный.

Хори ощутил внезапную слабость в теле — напряжение отступило. Опасность кончилась пшиком.

— Пошли наверх, — сказал ему, отсмеявшись, маджай, берясь за корявую деревянную ступеньку лестницы нижнего яруса, — у меня аж в глазах резь от этого смрада.

Только теперь Хори понял, что ещё немного — и он сам задохнётся, дыхание перехватывало от застарелого запаха мочи, испражнений, горькой вони сгоревшей соломы и того самого странного и сладковатого неестественного запаха. Он кивнул, хотя десятник и не мог его увидеть, и полез за ним наверх. На верху башни, на смотровой площадке он чуть не выпустил верёвки лестницы — до того чист и свеж был воздух наружи. Кроме них двоих, на площадке никого не было — все исправно выполняли последние распоряжения, три пары охраняли лагерь, остальные копошились на работах по его разбивке. Двойка, которую отправили за досками, только что подтащила их к основанию башни. Хори вдруг понял, что прошла всего пара-тройка минут с той поры, как они начали спуск в башню, и удивился этому.

Нехти стоял, облокотившись о зубец башни, и, щурясь от яркого света (глаза ещё не привыкли после темноты) оглядывал холмы вокруг. Было невероятно красиво — ярко синее небо слегка размывало маревом над особенно нагретыми местами, камни, обглоданные ветром и песком во время бурь, и искривлённые кусты и деревца чётко рисовались на синеве. Розовый, красноватый, бурый и сиреневый цвета вокруг и пыльная зелень возле колодца. В синем небе распластал свои крылья лунь.

Маджай ухватил здоровой рукой лестницу наружу и начал втаскивать её наверх.

— Не хочу, чтобы нам мешали при разговоре, — сказал он Хори.

Закончив с лестницей, он повернулся к Хори:

— Мы вляпались в дерьмо по самые уши!

Хори оглядел себя и его. Десятник ухитрился ни разу не влезть ни в одну из куч. Да и у него сандалии, хоть и требовали чистки, но выглядели лучше, чем он ожидал.

— Да вроде не так страшно, — сказал он.

Нехти снова захохотал, утирая слезы.

— Да я не об этом, хотя проветриться и почиститься не помешает. Если ты не понял, что увидел внизу (а я не удивлюсь, что так оно и есть), то мне придётся очень много тебе объяснять, и то забираться далеко отсюда во времени и пространстве, то возвращаться назад.

— Честно говоря, не понял. Не понял, зачем ты убил детей и какая там опасность была. Ты ведь явно опасался чего-то снизу!

— Опасность? Перед этим голодный лев в густой траве всё равно как спящий котёнок на руках у ребёнка!

— Да брось ты. Они еле двигались, и вообще, какая от них была угроза? Почему ты убил их, и что ещё за потерянные души?

— А, так ты всё же услышал и запомнил кое-что! Уже лучше…  Если бы ты присмотрелся, ты бы увидел, что они уже мертвы, эти дети, и уже гниют. Им перерезали горло до самого позвоночника. Их принесли в жертву, и это злое, запретное, но очень сильное колдовство. Я не знаю, как и зачем это делается, но я знаю, что сильные колдуны, используя сильные снадобья, могут поднять убитого как жертву во время особого ритуала человека. Только это уже не человек, а лишь его телесная оболочка. Его пять душ в смятении и потеряны друг для друга! Его душа-Ка заблудилась меж мирами, и никогда она не сможет ни войти в царство мёртвых, ни жить среди живых. Несчастные лишены мира живых во время жертвоприношения, но и за врата Анубиса их не пускают, как ходящих с душой-Ба. Его душа-Сах не получена, а души Ах и Шуит вообще неизвестно где. Аммут уже пожрала его сердце, так как он отдан во власть зла, и даже Апоп не берёт его в свою рать на битву с Ра. И вот его Ба взъяряется и нападает на живых. Чем больше проходит с того мига, как Ба вернётся в тело, тем больше она ненавидит живых, подвергших её такой низости, тем лучше она может управлять этим телом и тем больше забывает, что была человеком. Её мучит голод, ей нужна плоть — любая, но больше всего они любят человечью. Ба, запертая в мёртвом теле, лишённая других душ и забывшая, что была человеком, знает теперь только одно — убей и сожри! И чем больше она сожрёт, тем больше и сильней станет, и тем больше забудет, что была человеком. Она всё больше умнеет, но это ум зла, обитающего на тростниковых полях, и выступающего против Солнца. Забыв, что было человеком, оно меняется, и всё страшней и сильней, все быстрей становится этот убийца-пожиратель. В глазах его ужас и проклятье, и слабый духом, заглянув в них, замирает, как камень. И даже сильному сердцу нелегко сбросить его наваждение. И ещё одно проклятье он несёт. Любой, кого он укусит, в чьи жидкости попадут жидкости этого неприкаянного тела, сам умрёт и станет таким же. От маленькой царапины, да, клянусь сестрой! Только дети Апедемака и его подобие, львы, леопарды и кошки, избавлены от этого. Поэтому именно они сторожат врата Дуат [72]. Говорят, что Себек и Таурт тоже дали своим детям защиту, но подлинно я этого не знаю. Долг любого живого — немедленно убить этот ужас, а убить его можно только одним образом — проломив голову. Говорят, даже если ты отрубишь её — она будет жить и щелкать зубами, и, если укусит — унесёт тебя за собой! А уж ударов копьём в живот, руки, ноги — он не боится. Нет, можно перебить ему голень и колено, он станет медленней, но не заметит этого, и продолжит атаки.