Камень огня - Хафф Таня. Страница 5

Стражник во внутренней арке следил за приближением юноши без всякого интереса. Любой, кто идет мимо него, уже прошел ворота и признан безопасным. Он мог бы гораздо лучше провести время, зарывшись лицом в мягкие горы грудей своей Лии. Когда Аарон подошел ближе и его осветили факелы, горевшие по обе стороны караульного поста, стражник на какое-то мгновение удивился, почему главный судья взял к себе на службу чужеземца, но это в конце концов была не его забота…

— Сообщи свое дело, — промямлил он, опуская пику.

— У меня пакет для их королевских высочеств.

К близнецам всегда обращались во множественном числе. Аарон понятия не имел, почему выбрал именно их в качестве мнимых сообщников, но он вспомнил воровку, медленно опускаемую в вулкан…

Пика резко поднялась. Стражник беспокойно подвигал пальцами по древку, порываясь сделать знак Девяти и Одной. Становиться между близнецами и их игрушками всегда было вредно для здоровья.

— Иди прямо до первого поперечного коридора, там поверни налево, пройди четыре коридора, поверни направо, отдай пакет стражнику в конце длинной галереи.

Едва заметный кивок, и Аарон прошел во дворец.

Стражник вздрогнул, когда чужеземец проходил мимо. Его глаза на бледном лице были холодные, пустые, лишенные всяких эмоций, как осколки серебристо-серого камня. Стражник видел трупы, у которых было больше жизни в глазах.

«Надеюсь, он и их королевские высочества получат удовольствие друг от друга», — подумал он, стараясь преодолеть истому при воспоминании о плоти Лии.

Коридоры — широкие и высокие, чтобы улавливать ветры, — в основном были пустынны. Те немногие люди, что попадались Аарону в этот час, — слуги, следившие за лампами, которые разбивали дворец на полосы света и тени; пьяная дворянка на пути в Палаты Знати; пара зевающих, испачканных чернилами писарей, спешащих домой в постель, — не удостоили его ни единым взглядом, ибо ливрея главного судьи была хорошо известна, и если он находился во дворце, значит, прошел ворота.

Полумрак и тишина окутали Аарона, внушая ему ложное чувство безопасности. Вор узнал его, но не мог с ним справиться. Он шел как во сне, и чем дальше, тем сильнее становилось это чувство. В конце длинной галереи Аарон едва не позволил обману вынести его на глаза двух стражников.

Но тут юноша вспомнил, что доверие означает предательство.

Он отпрянул в темень глубокой ниши у закрытого ставнями окна и застыл. Сквозь жалюзи тянуло прохладой, но, к счастью, они были наклонены так, что Аарон оставался невидимым из сада. Ливрея не поможет ему пройти мимо стражников у двери в королевские палаты, а эта маленькая дверь была единственным входом в ту часть дворца.

«Он держит свой посох в комнатке перед спальней».

Аарон прижался лбом к полированному дереву, ожидая, когда старуха договорит. Он не может работать, чувствуя такую близость Фахарры.

«Возможно, он ласкает его, прежде чем лечь спать. В искусно ограненном камне больше жизни, чем во многих женщинах».

Не сводя глаз со стражников, Аарон выдвинул задвижку и приоткрыл ставень ровно настолько, чтобы пролезть. Петли слабо вздохнули. Вор застыл и прислушался к тишине, затем еще раз рискнул поднять тревогу, когда закрыл ставень и залепил его кусочком воска.

«Ты слишком хороший вор, Аарон, мой мальчик».

«Да, — молча согласился юноша, следя за своими руками, как будто они принадлежали кому-то другому, — я слишком хороший вор».

Двигаясь быстро, ибо в воздухе пахло рассветом и, значит, слуги скоро зашевелятся, он вновь переобулся в башмаки и закрепил мешковатый низ своих штанов, работая на ощупь, пока глаза привыкали к темноте, а уши ловили возможные звуки тревоги.

Если собаки близко…

Посреди галереи к ней примыкала стена, ограждавшая личный сад королевской семьи.

Аарон не представлял, есть ли на ней защитные заклятия.

Если есть, то сработает ли снова амулет Херрака?

«Нелегко огранить такой огромный изумруд, позволь сказать тебе».

Ты говорила мне, Фахарра, — тихо ответил он и прыгнул на стену.

Наверху Аарон присел, утихомиривая биение сердца и обдумывая следующий шаг, а потом бросился в объятия сладкой, колючей гледичии, росшей в шести футах от стены. Когда мог, он выбирал верхнюю дорогу.

Громкий треск сломанной ветки.

Тихое мычание боли.

Королевский сад зашевелился, когда собаки выбежали посмотреть, что затрещало.

Прижавшись спиной к тонкому стволу, Аарон зажал ладонями бедро и неглубоко дышал носом. Запах жасмина одурманивал, но он стиснул зубы и не дал вырваться стону боли. Ветка, на которую он прыгнул, не выдержала его тяжести, и, когда он падал, сломанный конец другой ветки врезался в бедро. Пальцы были липкими.

Юноша передвинулся, опасно балансируя на ветке, не намного толще той, что обломилась. У него нет времени поддаваться боли. Кровь приведет собак; и он должен быть готов.

«Наследник клана сражается через боль!»

— Заткнись, отец, — огрызнулся вор. — Я делаю это не ради тебя.

Из-за темной массы живой изгороди, припадая животом к земле, выбежала первая собака. За ней последовали еще две, привлеченные запахом крови. Они были крупнее, чем горные кошки из Ааронова детства, массивнее, с бугристыми мускулами. Они столпились под деревом, и одна встала на задние лапы, огромные когти оставляли глубокие борозды в коре.

Пока другие воры делали знак Девяти и обходили стороной своих товарищей, повисших на дворцовых воротах, из страха, что участь несчастных передастся им, Аарон учился на чужих ошибках. Он видел следы когтей и зубов не на одном теле. Он взломал печать на пакете, который нес с собой, стараясь не коснуться руками пахучей травы.

Запах крови внезапно утратил свою первостепенную важность. Округлые уши навострились, и глаза-щелочки широко распахнулись. Любопытство объединилось с этим новым и заманчивым запахом, и вместе они победили. Когда пакет с травой упал за изгородь, собаки ринулись за ним.

Аарон соскользнул на землю и побежал по дорожкам к дворцу. Он не знал, как долго трава будет удерживать собак, поэтому мчался изо всех сил, игнорируя боль и теплую влагу, медленно приклеивавшую тонкую штанину к ноге. По той же причине, по которой он перелезал через стену у караульного поста, вор направился теперь к единственному прямоугольнику света, глядящему в сад: врага видимого можно избежать. Обходя окна на нижнем этаже, — они привели бы только к противоборству со стражниками, охраняющими коридоры, — он вытащил кошку и кусок мягкой шелковой веревки.

Во всей Ишии только на храме и дворце не было вычурной каменной резьбы, служившей лестницей для городских воров.

Тонкие металлические крюки кошки были обтянуты мягким, когда же они ударились о черепицу крыши, то зазвенели угрожающе. Аарон застыл, прижавшись к прохладному камню, но дополнительные лампы нигде не зажглись, и никто не появился на освещенном балконе, возле которого спускалась его веревка. Потянувшись, пока бедро снова не обожгло болью, юноша схватился за веревку, уперся ногами и заставил свое тело подняться по стене.

Он уже миновал балкон, тщательно отводя глаза от потока света, когда веревка вдруг задрожала в его руках. Затем она дернулась. Затем Аарон скользнул вбок на несколько футов. Затем он падал.

Если бы это скольжение подвинуло его еще на пядь…

Если бы раненая нога подчинилась его воле еще на несколько секунд…

Балконные перила ударили по икрам. Перевернувшись в воздухе, юноша треснулся лбом о камень и упал навзничь на плиты балкона.

На мгновение Аарону показалось, будто зеленые огни, взорвавшиеся в его голове, это изумруд, который он искал, теперь расколотый на куски, так что даже Фахарра не сможет ничего поделать.

Изумруд…

Он должен достать изумруд для Фахарры.

Вор попытался встать.

Лицо, наклонившееся над ним, отодвинулось, рука отбросила копну черных волос с бледно-голубых глаз.

Аарон забыл, как дышать, забыл, как двигаться…

Рут. Его кузина отбрасывала так свои черные волосы и часто приставала к Аарону, упрашивая отрезать их коротко, по-мужски, чтобы они больше не падали ей на глаза. Ее бледные, зимние, голубые глаза.