Мой самый любимый Лось (СИ) - Фрес Константин. Страница 14

Упомянутые трусы так вскружили болоночье воображение, что она не погнушалась — коварно запиралась с ними в примерочной кабинке и тайком их фотала с тем, чтобы дома, из более доступных материалов, пошить нечто похожее, выдать это за плоды болоночьего ума и продать.

Дело оставалось за малым — оформить магазинчик, и Болонка, как истинная девочка «захотела розовый». И название — «чтоб сладенько-сладенько, и-и-и-и!». Поэтому черно-розовое, как гламурный гроб, заведение Болонки носило гордое название «Шугарель» от английского Sugar — сахар, и на витринах должны были красоваться краденые Болонкой трусы.

Над дизайном Шугареля Анька билась долго. То шелковые обойчики казались Болонке «слишком ну фу-у-у», то розового мало, то «цветочков бы побольше». Плюс слоган. Шагая к лифту с огромной папкой, в которой Шугарель лежал толстой пачкой во всех проекциях, Анька хмуро обстебывала приторное название, выбрав «В «Шугарель» за сладкой жизнью!», но не отказывая себе в удовольствии выдумать нечто типа «Шугарель»: для тех, у кого не слипается».

И вот сегодня Болонка радостно растявкалась, потому что Анька, наконец-то удовлетворила все ее нехитрые запросы, и приложила свою лапку, подписав «утверждаю» отобранные ею проекты. Анька, стряхнув пот ужаса со лба, махнула глотком чашку остывшего кофе и рванула со всех ног к лифтам — радовать папу очередной небольшой прибылью.

Кабинет Миши был на восьмом этаже, а Болонка предпочитала все дела решать не отходя далеко от миски, то есть в кафе на третьем, и Анька металась между этой столовкой и своим кабинетом, поливая Болонку кошачьим шипением. Но сегодня собачья сговорчивость даже отчасти обрадовала Аньку, и та, нажимая кнопку лифта, ни о чем таком плохом не думала.

И о Лосе не думала тоже.

Поэтому когда металлические створки лифта распахнулись и Анька сделала шаг вперед, она просто таки остолбенела, увидев Лося. На мгновение ей показалось, что лифт доставил его прямиком из ада, и его серые глаза, с вызовом глядящие на нее, отливают зловещим красным светом. От неожиданности у Аньки ноги подогнулись, во рту стало сухо-сухо и сердце заколотилось так сильно что она чуть не выронила папку с шугарельными трусами. Разум ее воспламенялся, разрываясь между совершенно щенячьей радостью и злостью голодного аллигатора. Анька была рада его видеть, действительно рада — но и надавать ему по безрогой башке тоже хотелось, жаль, ей не допрыгнуть.

Лось вздернул голову, на его красивом лице на мгновение отразилось упрямство, и Анька, нервно сглотнув и шагнув в лифт на негнущихся ногах, зашипела, как беззубая кобра:

— Ты какого черта тут делаешь?!

— Работаю, — с вызовом ответил он. — А ты?

Впервые в своей жизни Анька видела Лося, который так отчаянно храбро пер на человека с ружьем — то есть, в кабинет Анькиного отца.

Акула нет, Акула теперь не отважился бы подойти к нему даже если на столе у Миши лежал бы приз в миллион долларов. Лось — шел, с невозмутимым спокойствием на лице, хотя не мог не понимать, что Миша в курсе истории, произошедшей с Анькой, и она ему наверняка не нравится. И нафига он перся сам, если можно послать помощника? Позвонить?! Вообще переждать бурю?!

— Лось, ты что, бессмертный? — шипела Анька, опуская голову и стараясь не смотреть Лосю в его серые спокойные глаза. — Ты вообще страх потерял?! Ты…

— Это все эмоции, — перебил ее Лось. — А я приехал делать бизнес.

Хозяин тайги, Миша, тоже никогда не видел бессмертных лосей.

Никаких таких срочных дел, чтобы Лось явился на поклон к Мише лично, не было, и Миша не смог скрыть любопытства, разглядывая бесстрашного камикадзе. Он-то рассчитывал, что провинившийся парнокопытный затаится в чаще и отмолчится, пока не улягутся страсти, и гнев Миши не поостынет. Миша, признаться, и сам этого подспудно хотел; ссориться с отличным партнером ему вовсе не улыбалось, а он наверняка знал, что в ближайшее время не сможет сдержать гневных эпитетов и наорет на Лося. Так что лучше потом…

Но тот пер через бурелом напролом, и Миша с затаенным интересом наблюдал этот бесстрашный маневр. И даже придержал гневную речь, которую готовил, и которая буквально рвалась у него из груди при одном лишь воспоминании о вспухшем от рева Анькином носе, откинулся на спинку кресла, отчасти изумленно разглядывая делового и целеустремленного, как паровоз, Лося. Тот вошел в кабинет Миши решительно, спокойно положил на стол папку и присел в кресло напротив хозяина, удобно устроившись и переплетя длинные пальцы рук.

— Ну? — рыкнул Миша, недоброжелательно сверля Лося взглядом. У Миши были внимательные маленькие глазки, которые смотрели так остро, что у Лося должна была отлететь голова, отпиленная этим взглядом словно визжащей циркулярной пилой, но отчего-то ничего такого не произошло. Лось сидел, жив и здоров, и, кажется, выглядел еще самоуверенней и нахальнее, чем обычно. — Извиняться пришел? Что у вас с Анькой произошло? Обидел, оскорбил девчонку?!

— Я прошу руки вашей дочери, — не тушуясь, не мямля и не откладывая дел в долгий ящик, без обиняков, в лоб, заявил наглый Лось. От изумления у Миши глаза покарабкались на макушку, он откинулся в кресле и почесал взмокшую голову. — Я люблю ее и хочу взять ее замуж.

— О как, — только и смог произнести Миша.

Как и у любого человека с каменным характером, у Миши были свои слабости, и одной из них и являлся Лось. Умный, целеустремленный, уверенный, сильный, надежный, он всем своим существом являл собой то, что Миша хотел бы видеть в своем сыне. Но супруга Миши, мадам Медведица, была слаба здоровьем, и потому пришлось ограничиться одной дочкой — Анькой.

Анька была Мишиной Ягодкой. Солнышком, Лапочкой, Малышкой, но дочерью. А Миша хотел все то же самое, только еще и сына. Чтоб можно вырастить из него мужика со стальным характером, который сказал — сделал. Который не боится ничего и никого. У которого самцовость — это не наносной лако-красочный слой в виде подстриженной в модном барбершопе бороды и хриплого голоса, гнусаво произносящего «детка, малышка», а настоящая, хваткая. И с заявлением Лося он понял, что может выбить в этой жизни страйк. Шебутная, заводная, взрывная и сумасбродная Анька — и немногословный, надежный, как Ноев ковчег, Лось. Они были бы отличной парой; в таких руках Аньку не страшно было бы оставить, Лось позаботился бы о ней со всей той основательностью, на какую был способен. И это была бы для нее отличная партия! Но…

— Руки! — сварливо повторил Миша после почти минутного молчания. — А чего не ноги?!

— Полагаю, это идет в комплекте, — заявил Лось. Ни один мускул на его лице не дрогнул, даже тень улыбки не отразилась в его серых глазах.

— А сама… дочь-то как, согласная? — Миша беспокойно ослабил галстук, словно тот его душил. Лось чуть склонил голову.

— Если бы не досадное недоразумение, — уклончиво ответил он, — Анна Михайловна была бы согласна. К этому все шло.

— Недоразумение! — гневно проворчал Миша, чиркая золотым «Паркером» в блокноте и изображая целое кладбище уныло покосившихся крестов. — Лассе, что ли, влез, Аньку раздраконил? Отстрелить бы ему яйца…

— Это можно, — покладисто согласился Лось, озвучивая в точности то, что хотел бы услышать Миша, — но позже. Лассе готов принести свои извинения и взять все свои слова обратно.

— К чертям ваши извинения, — проворчал Миша, все еще злясь. — Анька приехала злая… нет, не злая! Она полумертвая вернулась! — гневный отец сжал кулаки и захрипел, словно злость крепко прихватила его за глотку. — Хлеще тебя ее даже твой братец не урабатывал! У меня дочь одна, слышишь ты!

Лось снова согласно склонил голову.

— Это потому, — ответил он, — что у нас все серьезно. Действительно серьезно. Поэтому… Анья так болезненно перенесла размолвку. Это все ее темперамент. Но я не отступлюсь от своих слов, одобрите вы или нет. Я просто хочу сделать все правильно, получить ваше согласие, как это принято в хороших семьях. Если вы не согласитесь — что же, я о своих намерениях предупредил. Я люблю Анью, — в глазах Лося промелькнуло вполне живое, человеческое выражение, — очень. Она нужна мне.