Мой самый любимый Лось (СИ) - Фрес Константин. Страница 29

— Как-как? — развеселился Акула, игнорируя Анькин козырь. — Лось?! Ты Лосем его называешь!?

И он издевательски расхохотался, заставив Аньку прикусить язычок и смутиться.

— Ну, бывшая жена, бывшая, — покладисто признался Акула. — Великолепная Ингид!..Эх, я б не прочь с ней кувыркнуться пару раз, знаешь, всегда любил таких — красивых, стильных…

— Ну, мне-то что, — все так же неласково рыкнула Анька, — до того, на кого твой вялый член еще способен реагировать?

— Ничего, — согласился Акула. — Конечно, ничего. Только Ингрид до сих пор влюблена в него, как кошка. Анри не часто приезжает в этот дом, совсем не часто. Но стоит ей узнать, что он тут, и никакие силы ее не удержат, она не упустит случая прикоснуться к своему божеству. Вот я и спрашиваю — она уже там? Уже вешается ему на шею? От ее слез уже потонул первый этаж?

Анька почувствовала себя так, будто в ее груди вместо сердца и легких горит кусок магмы, и если она сейчас разожмет крепко сомкнутые губы — раскаленная лава плеснется и сожжет все кругом.

— Ах ты, скунс же ты вонючий, — прошептала Анька, слушая в трубке счастливое акулье хрюканье, — бородавка ты на пятке у хорька!.. Это ты ей сказал, так?! Ты?!

— А что мне оставалось делать, — издеваясь, ответил он. — Анри меня выгнал на ночь глядя. Куда было идти? Конечно, к любимой, дорогой сестренке! За одно слово о том, что он приехал, Ингрид меня пустила и приняла — как это говорится у вас, у русских? — с распростертыми объятьями. Ну так что, она уже притащилась?

— Козлина ты драный, яйца твои в репьях! — проорала Анька яростно, едва не раздавив телефон в ладони. — Ты что, и на нее вскарабкался, похотливый ты дятел?

— На кого!? — искренне изумился Акула. — На Ингрид?! Ты что, с ума сошла, что ли. Ингрид у нас девушка верная. Безупречна в этом отношении. Для нее никого не существует, кроме Анри. По-моему, и до сих пор бойфренда нет.

Слушая акульи излияния, Анька спешно натягивала на себя то, что первое попалось под руку, зло сопя в трубку.

— Одеваешься? — определил по ее возне Акула. — Да, сбегай, посмотри, посмотри… У Анри ведь сердце не каменное, а вдруг оттает?..

— Гадина, гадина! — выкрикнула Анька почти в истерике и запустила телефоном в постель.

Она боялась спускаться вниз до судорог. Боялась увидеть ту, о которой Акула сказал уважительно и с каплей пафоса — супруга. Из горла ее рвались рыдания, хотя глаза оставались сухи. Какая-то другая женщина, которую Лось любил, обнимал, гладил так же, как сейчас гладит, касается ее, Аньки? Любил так, что женился? И которая любит его до сих пор — Акула это старался подчеркнуть всеми доступными способами.

Какая-то другая, мать ее, красивая, интересная женщина, у которой с Лосем намного больше общего, чем у Аньки, больше совместно прожитых дней, больше привычек, больше воспоминаний, больше его любви и нежности! То, что это было в прошлом, ничего не значило; Анька вдруг поняла Лося, который ревнует ее к Акуле. Отношения всегда остаются с тобой, хоть и уже закончены. Они не стираются из памяти, и то хорошее, что действительно было хорошо — оно не становится с годами горьким. Оно остается по-прежнему восхитительным, и, вспоминая об этом, прошлое — воскрешаешь…

Анька тщательно причесала и прибрала волосы, чтобы придать себе вид приличный и гладкий, умылась, чтобы кожа выглядела свежей и отдохнувшей. Забавные теплые тапки, в которых ее ноги выглядели в два раза больше, она не надела, рассудив, что лучше выйти босиком, чем показаться нечаянной гостье неуклюжей и смешной.

Спускаясь по лестнице, она услышала первые отголоски грозы, и девушке стало еще страшнее, потому что Ингрид было не слышно, зато Лось свирепствовал и рычал не хуже заправского хищника. Голос его, изрыгающий ругательства на финском, грохотал так, что, пожалуй, при всем его хладнокровии и бесстрашии напугался бы и Миша, и Анька вцепилась изо всех сил в перила, чтобы с перепугу не поскользнуться и не шлепнуться на ступени.

Какая муха укусила Лося?!

Таким Анька его не то, что не видела — она даже не подозревала, что сдержанный, спокойный и добрый, мягкий Лось может так орать — кажется, еще и швыряя чем-то об пол. Девушка невольно зажмурилась от очередного грохота, обмирая и не решаясь продолжить путь дальше.

«Он там что, — с сильно колотящимся сердцем подумала Анька в панике, — лупит, что ли, эту Ингрид?!»

Словно подтверждая страшную догадку, внизу слабо вскрикнула женщина — и залилась слезами, жалобно всхлипывая. Анька, еле перебирая ставшими какими-то ватными ногами, чувствовала, как скучная, тяжелая, мучительная тошнота подкатывает к ее горлу, но все равно шла навстречу разбивающейся вдребезги сказке.

Лось лупит бывшую жену.

Вот это номер!

Надежный, как скала, добрый, щедрый, нежный, за закрытыми дверями, с другой женщиной он вел себя совсем иначе. Его голос звучал брезгливо, издевательски; Ингрид что-то всхлипывала, и каждая ее тихая, умоляющая просьба прерывалась целым потоком его презрительной брани.

«Хорошо, что сейчас об этом узнала, а не потом, — безотчетно думала Анька, раскрывая прикрытые двери в гостиную и на миг зажмурившись. — Может, он скрытый садист… господи, что я несу, это же Лось! Как я могу о нем такое думать!»

При ее появлении крики и вой стихли, и Анька, нервно сглотнув, застыла на пороге, рассматривая разворачивающуюся перед ней драму глазами пустыми, как оловянные плошки.

Ну, предположим, Лось жену не бил, даже наоборот — Анька застала тот неловкий и стыдный для любой женщины момент, когда Ингрид, заливаясь слезами, преследовала его, кружащегося вокруг стола, не позволяющего прикоснуться к себе даже пальцем, словно ее прикосновения несли чуму, отгораживающегося от женщины стульями, креслами, которые Лось хватал и толкал между собой и Ингрид. Вот откуда этот грохот. Ну, хоть не дерутся. Уже лучше.

Но его тон, с которым он обращался с женщиной, слова, которые он выплевывал в ее красивое лицо — это было ужасным, грязным, отвратительным и страшным настолько, что Анька вынуждена была уцепиться за ручку двери, чтоб не свалиться в обморок. Так на вокзале менты с попитыми бомжихами разговаривают — пиная их брезгливо в грязный бок, заставляя подняться с нагретого, провонявшего чем попало места.

— Что… — хрипнула она внезапно осипшим горлом, переводя испуганный взгляд с одного на другую. — Что тут происходит?..

Ингрид, наскоро утерев мокрое от слез лицо, попыталась улыбнуться и пошептала:

— Извините… Я потревожила вас… Я не хотела…

Анька не ответила, потрясенная, оглушенная и ослепленная.

Если Лося она обозвала Лосем, то Ингрид, наверное, была ланью, трогательным длинноногим грациозным олененком — это первое, что поняла Анька, рассматривая потенциальную соперницу.

«Они были красивой парой», — почему-то подумала она, понимая, как смешно, нелепо и даже в чем-то ущербно выглядит со своей фигой из волос на макушке, в тертых джинсах и тупоносых ботинках на фоне блистательной и утонченной Ингрид.

Ингрид была стройна и высока, у Аньки тоскливо заныло в животе, потому что ей припомнился ее собственный вопрос «сколько Мисс Хельсинки у тебя отсосали?» Ну, собственно, вот одна из них. В том, что эта женщина, красивая, свежая, светловолосая, высокая, с длинными ногами — километра два, не меньше! — была раньше моделью или королевой красоты, сомневаться не приходилось. На ее льняных волосах красиво смотрелась бы корона с кристаллами Сваровски. Этакая королева севера, типичная скандинавская красавица, бледная северная роза во льду… Одета она была, как и Анька — в джинсы и вязаный из тонкой шерсти свитер, — но и эта простая одежда сидела на ее ладном, стройном теле так, что хоть сейчас на подиум.

У Ингрид были невероятной красоты заплаканные голубые глаза — и она была старше Лося, намного старше. Этот факт тоже почему-то больно резанул Анькино сердечко, она не почувствовала облегчения и превосходства, рассматривая лицо женщины, которой, вероятно, скоро стукнет сорок. Ее тонкие изящные пальцы перебирали края рукавов, будто Ингрид была провинившейся юной девочкой, а не взрослой женщиной, и на безымянном пальце с идеальным маникюром поблескивало обручальное золотое кольцо.