След крови - Хафф Таня. Страница 63

— Я думаю, нам следует начать сверху и искать эти имена сперва среди членов канадских олимпийских команд, затем среди призеров регионального значения, затем идти ниже, к победителям местных соревнований.

Берти Рейд склонилась над столом и просмотрела списки.

— Было бы легче, однако, если бы вы знали, кто регистрировал оружие в этих группах. Разве полиция провинции Онтарио не смогла?..

— Вот именно.

Пожилая женщина была явно удивлена, услышав тон, которым была произнесена эта реплика, и уже хотела что-то сказать, но выражение лица Вики помогло ей сдержать свое любопытство. Спустя мгновенье она спросила:

— Только канадские сборные?

— Начать с них, конечно, — Вики сделала большой глоток кофе и подумала, что ей следовало извиниться. В конце концов, в том, что у нее не было этого проклятого регистрационного списка, виновата она сама. — Если мы ничего не найдем среди них, то начнем искать в других странах. Если у вас имеются…

— У меня есть списки всех олимпийских команд Канады по пулевой стрельбе за последние сорок лет, американских национальных сборных, а также призеров большинства региональных и местных соревнований в Пенсильвании, Мичигане и Нью-Йорке.

Списки команд были собраны в семи толстых красных папках. Уж не говоря о статистике, фотокопиях газетных статей и конечных результатах, ошеломляющее количество имен, через которые необходимо было пробраться, снова вызвали у Вики пульсирующую головную боль.

«Если бы это было телевизионное шоу, я бы непременно обнаружила клочок рубашки, зацепившийся за сучок этого проклятого дерева, который мог принадлежать только одному человеку, там были бы погони на машинах, драки, перерыв, во время которого можно было бы заглянуть в туалетную комнату, и все прочее, упакованное в красивый, аккуратный пакет, а длилось бы все менее часа. — Она положила перед собой первый список птицеводов и поправила очки. — Приветствую тебя, реальный мир!»

Во время обеда Питер не менее чем полдюжины раз изменял свое решение не рассказывать остальным членам семьи о том, что стало ему известно. И полдюжины раз менял его на противоположное. Они заслужили, чтобы узнать. Но если бы он мог предъявить им доказательства… Говорить или не говорить. Не говорить или говорить…

Часть его существа просто хотела переложить все это дело на плечи старших вервольфов, и пусть они сами примут решение, но коленка Розы, случайно задевая его под столом, выбивала из головы юноши подобные мысли. Он вряд ли ощущал вкус еды, потому что, вдыхая, единственное, что мог ощущать, — это запах своей двойняшки, а единственное, о чем мог думать, — как доказать ей свое совершенство.

— Питер! Я спросила, не мог бы ты передать хлеба?

— Извините, тетя Надин.

Он совершенно пропустил мимо ушей эту просьбу, но тон тетки со всей очевидностью говорил, что с ней к нему все-таки обращались. Передавая тарелку с тяжелым черным хлебом через стол, Питер вдруг осознал, что не сможет рассказать ей о том, что случилось. Сказать: «Я думаю, что могу узнать, кто убил твоего близнеца», без предъявления доказательства равносильно тому, чтобы еще более разбередить ее рану. Кроме того, тетя Надин думала, что он все еще неопытный юнец, и относилась к нему почти так же, как к Дэниелу. Он должен был доказать ей, что он — мужчина. Питер не замечал этого прежде, но теперь понял, что от тети Надин исходил запах, весьма похожий на запах Розы.

И он не мог рассказать отцу. Его отец был ранен. Он не мог с ним даже поговорить — отец ничего не делал, не получив сначала одобрения дяди Стюарта.

«Дядя Стюарт». Питер едва не подавился куском мяса, когда дядя Стюарт взял из руки Розы солонку. «Он не должен был прикасаться к ней. Думает, что он такой… такой крутой. Думает, что знает обо всем. Ладно, я знаю такое, чего он точно не знает».

— Почему ты сердишься, Питер?

Питер недовольно сверкнул глазами на своего маленького двоюродного братишку. — Я не сержусь, — ответил он.

Дэниел пожал плечами:

— Пахнешь злостью. Снова собираешься наскочить на папу?

— Я же сказал, что не сержусь.

— Питер. — Стюарт наклонился за спиной Дэниела, нахмурив брови и обнажив зубы.

Юноша боролся с желанием откинуть назад голову и обнажить горло. Уши плотно прижались к черепу, в разорванном крае уха боль пульсировала в такт с ударами сердца.

— Я ничего не сделал! — прорычал он, оттолкнул стул и с шумом выскочил из кухни. «Подождите, — думал он, когда сбрасывал одежду и обращался. — Я покажу вам всем».

Роза привстала, словно собираясь последовать за ним, но Надин, протянув руку, толкнула ее обратно на стул.

— Нет, — твердо сказала она.

Стюарт вздохнул и почесал шрам над бровью — результат его первого единоборства со взрослым самцом. Это должно было случиться, когда в семье появляется незнакомец. Он посмотрел на Селуччи, который невозмутимо вытирал кетчуп с локтя — Дэниел снова слишком энергично сжал бутылку, — а затем на Надин. Решение о разделении Розы и Питера должно быть принято сегодня вечером. Это уже нельзя было дольше откладывать.

Ураган тайком прокрался в амбар и осмотрелся в поисках крыс, на которых можно было сорвать свой гнев. Но не нашел ни одной. Это обстоятельство никак не способствовало улучшению его настроения. Oн погнался за стайкой скворцов, взлетевшей в воздух, но не сумел ухватить за хвост ни одного из них. Шлепнувшись на землю в тени машины Селуччи, он оказался немного обеспокоен состоянием спутанной шерсти на плече.

«Паршивая жизнь», — решил Ураган.

До наступления темноты оставалось еще два час Еще два часа до того времени, когда он сможет наконец проявить себя. Когда сможет вцепиться зубами в глотку этого человека и вытряхнуть из него всю правду. Он представлял себе реакцию своей семьи — и Розы, — когда он войдет и объявит: «Я знаю, кто убийца», или, еще лучше, когда войдет и швырнет его тело на пол.

В этот момент, почти неуловимо, над всеми этими запахами стали, бензина и масла, он почуял струю знакомого запаха. Ураган встал на ноги. На пассажирской стороне машины Селуччи вдоль верхнего края стекла он обнаружил участок, на котором остро почуствовал запах мужчины из черного с золотом джипа.

Ураган нахмурился и лизнул языком нос.

И тут он вспомнил.

Запах, который он ощутил в гараже, еле различимый след, оставшийся на поднятом капоте разбитой машины Генри, был, за исключением его насыщенности, идентичен запаху, обнаруженному здесь и сейчас.

Это меняло все дело. Вечерняя встреча могла оказаться только западней. Ураган зацарапал когтями землю и принялся тихо скулить, испытывая страшное волнение. Это было классно задумано. Одно это могло убедить любого воспринимать его заявление с максимальной серьезностью.

— Питер?

Он навострил уши. Это был голос его дяди, доносившийся из дома, однако тот не звал его, но о нем говорил. Ураган медленно пополз вперед, пока не смог увидеть то, что происходило с другой стороны машины, оставаясь при этом никем не замеченным. Удачные условия для подслушивания создавались также тем, что он находился с подветренной стороны.

Его дядя и детектив Селуччи сидели на задней веранде.

— С ним все в порядке, — продолжал Стюарт, — он просто, как бы поточнее выразиться, он — подросток.

Селуччи фыркнул:

— Я понимаю. Подростки.

Оба мужчины покачали головами.

Ураган тихонько зарычал. Так значит, они могли отвергнуть его заявление всего одним словом? Скажут, подросток, словно это была какая-то болезнь. Будто это все объясняет, будто он все еще неразумный ребенок. Шерсть на загривке вздыбилась; губы оттянулись назад, во всю длину оскалились его блестящие клыки. Он им еще покажет.

Сегодня вечером.

— Конечно, вплоть до начала шестидесятых большинство стрелков считали, что никто никогда не выбьет в международных состязаниях свыше 1150 очков, но затем в 1962 году парень по имени Гэр Андерсон выбил 1157 из винтовки произвольного типа. Так вот, в тот день челюсти кое у кого отвисли до самого пола, а большинство уверовали, что этот рекорд никогда не будет побит. — Берти покачала головой, удивляясь тому, во что только могут верить люди. — Они ошибались, разумеется. 1150 очков — это был, что называется, психологический фактор, и когда Гэри побил этот рекорд, идти дальше стало намного легче. Я, пожалуй, заварю еще один чайник. Вы уверены, что больше не хотите кофе?