Аллан Кватермэн - Хаггард Генри Райдер. Страница 6

Это был гиппопотам. Он был так близко от меня, что я видел, как он, движимый любопытством узнать, что такое представляют из себя наши пироги, открыл свою пасть, посмотрел и широко зевнул, давая мне возможность полюбоваться своими клыками.

Я хотел было всадить ему пулю, но, подумав, оставил его в покое, тем более, что он был слишком тяжел дли нашей пироги. Скоро он бесшумно исчез из виду. При взгляде вправо, на берег, мне показалось, что я вижу темную фигуру, прячущуюся за деревьями. У меня очень острое зрение, так что я был уверен, что вижу кого-то, но был ли это зверь, птица или человек — я не мог различить.

В это время темное облачко закрыло месяц, лес затих. Вдруг раздался резкий, хорошо мне знакомый крик совы, повторившийся настойчиво несколько раз. После этого наступила полнейшая тишина, только ветер шумел среди деревьев и в тростнике.

Неизвестно почему, меня охватило странное нервное возбуждение. Особых причин пока не было, потому что путешественник в Центральной Африке постоянно окружен опасностями, но, тем не менее, я не мог успокоиться. Обыкновенно я смеюсь и не верю разным предчувствиям, но теперь, помимо моей воли, мной овладело гнетущее предчувствие близкой опасности. Холодный пот выступил на моем лбу, но мне не хотелось будить других. Я чувствовал, что страх мой возрастает, пульс слабо бился, как у умирающего человека, нервное состояние дошло до крайности. Это ощущение вполне знакомо тому, кто подвержен кошмарам. Но моя воля торжествовала над страхом, я продолжал полулежать в пироге, повернув лицо в сторону Умслопогаса и двоих Ваквафи, спавших около меня.

На некотором расстоянии я слышал всплески гиппопотама, затем крик совы

повторился неестественно визгливым вскриком. note 3 Ветер жалобно тянул раздирающую сердце песню. Над нашими головами стояло мрачное облако, а под нами — холодная, черная масса воды. И я ощущал дыхание смерти в окружающем мраке! Это было гнетущее ощущение.

Вдруг я почувствовал, что кровь застала в моих жилах, и сердце перестало биться. Показалось это мне, или мы двигаемся? Я перевел взгляд на другую лодку за нами, но не видел ее, а вместо нее заметил худую, черную руку, протянутую над пирогой.

Неужели это кошмар? В ту же минуту темное дьявольское лицо показалось из воды. Пирога покачнулась, блеснул нож, раздался ужасный крик одного из спавших Ваквафи, и что-то теплое брызнуло мне в лицо.

В одно мгновение я очнулся, понял, что это не кошмар, а нападение Мазаи. Схватив первое, что попалось под руку — это был топор Умслопогаса — я изо всей силы ударил им по тому месту, где видел руку с ножом. Удар пришелся прямо по руке и отрубил всю кисть. Дикарь не издал ни стона, ни крика. Явившись, как привидение, он исчез так же таинственно, оставив после себя отрубленную руку, все еще сжимающую меч, воткнутый в сердце нашего бедного Ваквафи.

Между дикарями произошло смятение, и мне показалось, не знаю, верно ли это было, что несколько голов скользнули по воде к правому берегу, у которого должна была скоро очутиться наша пирога, так как якорная веревка была перерезана.

Как только я освоился с обстановкой, я понял план дикарей. Они перерезали веревку, чтобы пирогу естественным течением реки прибило к берегу, где ждал отряд воинов с копьями, готовый перебить всех нас.

Схватив весло, я велел Умслопогасу взять другое, — оставшийся в живых Аскари был ни жив, ни мертв от страха, — и мы принялись усердно грести к середине реки, и как раз вовремя, потому что через несколько минут мы оказались бы у берега, и тогда нам всем грозила смерть.

Как только мы достаточно отдалились от берега, то поспешили узнать, уцелела ли наша другая пирога.

Тяжелая и опасная это была работа к окружающем мраке! Очевидно милосердный Бог руководил нами. Наконец, усердно работая веслами, мы увидали нашу другую пирогу и были рады узнать, что на ней все благополучно.

Несомненно, та же самая черная рука дикаря, которая перерезала нашу веревку, намеревалась сделать это и с другой пирогой, если бы дикаря не погубила непреодолимая наклонность убивать при всяком удобном случае. И хотя это стоило жизни одному из нас, но зато спасло всех остальных от гибели! Не явись эта черная рука, этот призрак около лодки, — я никогда до смерти не забуду этой минуты, — пирога была бы у берега, прежде, чем я мог понять, что случилось, и эта история не была бы написана мной!

У МИССИОНЕРА

Мы прикрепили остатки нашей веревки к другой пироге и стали ожидать рассвета, поздравляя друг друга с избавлением от страшной опасности, что было скорее милостью к нам Провидения, чем результатом наших собственных усилий. Наконец, начало светать. Редко так радостно встречал я рассвет. На дне пироги лежал несчастный Аскари и около него окровавленная рука дикаря. Я не мог выносить этого зрелища. Взяв камень, который служил якорем для пироги, я привязал к нему убитого человека и бросил его в воду. Он пошел ко дну, и только пузыри остались на воде после него. Ах! Когда придет время, большинство из нас канет в Лету, оставив за собой только пузыри — единственный след нашего существования! Руку дикаря мы также бросили в реку. Меч, который мы вытащили из груди убитого, был очень красивой, очевидно, арабской работы, с рукояткой из слоновой кости, отделанной золотом. Я взял его себе вместо охотничьего ножа, и он оказался очень полезным мне. Один из Ваквафи перебрался в мою пирогу, и мы снова пустились в путь в невеселом расположении духа, надеясь добраться до миссии только ночью.

Через час после восхода солнца полил сильный дождь, еще более ухудшивший наше положение. Мы промокли до костей, так как не могли укрыться от дождя в пирогах. Ветер упал, и паруса были бесполезны; мы ползли потихоньку с помощью весел.

В одиннадцать часов мы пристали к левому берегу; дождь несколько утих, и мы развели огонь, поймали и зажарили рыбу, не смея пойти в лес поохотиться. В два часа мы тронулись в путь, взяв с собой запас жареной рыбы.

Дождь полил еще сильнее. Плыть по реке становилось все труднее, благодаря камням, мелководью и чрезвычайно сильному течению. Очевидно было, что к ночи нам не добраться до гостеприимной кровли миссии — перспектива не особенно приятная! В пять часов пополудни, совершенно измученные, мы могли ясно определить, что находимся почти в 10 милях от миссии. Примирившись с этим, мы должны были позаботиться о безопасном ночлеге.

Мы не решились пристать к берегу, покрытому густой растительностью, где могли спрятаться Мазаи. К счастью, мы заметили маленький скалистый островок на середине реки. Мы сейчас же пристали к нему, крепко привязали пироги и вышли на землю, стараясь устроиться возможно комфортабельнее, насколько позволяли обстоятельства. Что касается погоды, то она была отвратительна: дождь пронизывал нас до костей, мешая развести огонь. Одно обстоятельство несколько утешало нас. Наши Аскари объявили, что ничто не заставит Мазаи напасть на нас в такую погоду, так как они не любят дождя и ненавидят даже самую мысль о мытье. Мы поели невкусной холодной рыбы, все, за исключением Умслопогаса, который, как истый зулус, не выносил ее, и выпили водки, которой у нас, к счастью, осталось несколько бутылок. Это была самая тяжелая ночь, которую мне пришлось пережить, за исключением, пожалуй, той ночи, когда мы, трое белых людей, готовы были погибнуть от холода во время нашего путешествия в страну Кукуанов. Ночь тянулась бесконечно, и я боялся, что наши Ваквафи умрут от дождя и холода; они, наверное, умерли бы, если бы я не давал им небольших порций водки. Даже такой закаленный, старый воин, как Умслопогас, живо ощущал все неудобство нашего положения, хотя, в противоположность Ваквафи, которые стонали и жаловались на свою судьбу, он не произнес ни одной жалобы. Под утро мы услыхали крик совы и начали готовиться к нападению врага, хотя я не думаю, чтобы мы могли оказать серьезное сопротивление. Но сова на этот раз оказалась настоящей, да и сами Мазаи, наверное, чувствовали себя так скверно, что и не помышляли о нападении.

вернуться

Note3

Нет сомнения, что крик совы, как я узнал потом, служит сигналом среди племен Мазаи.