Ангел-Хранитель 320 (СИ) - Поль Игорь Владимирович. Страница 52

— Принято. Принимаю командование. Боевая готовность. Начать маневр уклонения. Противоракетной системе огонь по готовности. — Стейнберг говорил автоматически, слова, казалось, рождались сами по себе, в то время как мозг испытывал все нарастающее чувство нереальности происходящего. Ситуация ничем не отличалась от сотен учебных тревог, пережитых лейтенантом. Те же сообщения, те же слова, те же действия. Безвкусный сухой воздух внутри скафандра. Заботливые объятия ложемента. Однако горло мгновенно пересохло, а глаза передавали картинку словно в замедленном кино.

Навалилась перегрузка. Коротко всхлипнули насосы, удаляя из рубки атмосферу. По отсекам дурными голосами взревывали баззеры, просыпаясь на ходу, с грохотом магнитных подошв разбегались по боевым постам люди-автоматы.

— Доклад: отказ стелс-системы. Запуск дублирующего контура. Контакт с противником потерян. Время до контакта со средствами поражения — пятнадцать секунд.

Из служебного лючка выкатился ремонтный робот и с лязгом примагнитился к переборке. Ложемент слегка вздрогнул.

— Доклад: система противоракетной защиты открыла огонь. Кормовые имитаторы отстрелены.

Фрегат выплюнул серию противоракет, начавших стремительно делиться на боеголовки и расходиться вперед и в стороны своеобразным активным зонтиком, каждая нить которого шарила перед собой в поисках цели. Степенно отошли от борта и брызнули вспышками дюз модули имитаторов.

— Принято.

«Скорей бы командир появился», — подумал Стейнберг, и, словно в ответ на его мысль, голограмму покрыли красные пятна сообщений о повреждениях. Ложемент снова слегка вздрогнул, моргнул свет, исчезли перегрузки.

— Доклад: зафиксированы повреждения. Командир не может прибыть на мостик. Главный двигатель: потеря мощности на девяносто процентов. Блокировка реактора. Повреждение энергоустановки. Системы ведения огня обесточены. Разгерметизация отсеков с третьего по шестой. Произвожу переход на резервную энергоустановку. Задействована система восстановления, — голос непрерывно диктовал, не успевая зачитывать и трети поступающих сообщений.

— Принято, — механически отозвался Стейнберг, переваривая фразу «командир не может прибыть на мостик».

Свет моргнул еще раз, затем погас окончательно. Искусственная гравитация исчезла. В темноте продолжала светиться голограмма управления, выдавая новые сообщения об отказах систем. Зацокал магнитными присосками оживший ремонтный робот. Зашипел пеной герметизатора где-то под потолком.

— Доклад: зафиксированы повреждения. Повреждение резервной энергоустановки. Все системы обесточены. Множественные очаги разгерметизации. Рекомендации…

Электронный голос оборвался на полуслове. Вслед за ним погасла голограмма. В темноте еще продолжали светиться несколько индикаторов, да аварийный плафон помаргивал тусклым красным огоньком.

— Центральному, команда: ручное управление, — выдал заученную фразу дежурный.

Тишина. Слова прозвучали глухо, как в вату, без привычного отзвука в наушнике.

«Всего-то три с половиной минуты прошло», — подумал Стейнберг, скосив глаза на цифры в шлемном дисплее.

Беспорядочно вращаясь, в инее замерзшего воздуха вокруг изрешеченного корпуса, борт № 3071 имперских ВКС дрейфовал прочь из системы. Обломки расстрелянного спутника связи огненным дождем сыпались с орбиты второй планеты.

Глава 3

За широким окном шел дождь. Было очень странно — стоять в просторной уютной комнате, которая принадлежит только тебе одному, и смотреть на мокрые деревья в парке. Повернувшись, он увидел, что Магда выжидательно смотрит на него.

За окном вспыхнула молния.

— Ну как? — спросила Магда. — Нравится гнездышко?

Вместо ответа он притянул ее к себе и поцеловал.

— Думаю, это значит «да», — улыбнулась Магда.

Из-за ее гражданской одежды — легкого цветастого сарафана и туфелек с ремешками на щиколотках — ему показалось, будто он обнимает незнакомку.

Квартира смущала его своей стерильностью и строгим уютом. Пол из светлых буковых плах, окно во всю стену, добротная темная мебель. С правой стороны — стеклянная дверь, открывающая небольшую террасу с видом на зеленый дворик. За аркой под старинным морским хронометром — крохотная, отлично оборудованная кухня.

— Мне как-то не по себе, — признался Сергей. — Здесь слишком просторно для одного. Да еще вся эта мебель. Я зарасту пылью.

— Просто ты привык к казарме. Это быстро пройдет. А ежедневная уборка входит в стоимость обслуживания. Вместе с охраной и кормлением домашних животных. И за все это — всего четыре сотни в месяц, включая услуги.

— Деньги не проблема, — сказал он, сразу вспомнив о накопившихся на счету премиальных. — Я могу позволить себе и больше. Гораздо больше.

Он надеялся, что она не заметит, как изменился его голос.

Но она заметила.

— Учебка закончилась, Серж, — тихо сказала Магда. — Пора начинать жить.

— Ты — чудо, — сказал он. — Не знаю, что бы я без тебя делал.

— До тебя тут жил один флотский.

— Плевать мне на флотских. Ты знаешь, о чем я.

— Знаю. На то и нужны друзья.

— Только друзья? Я надеялся, что ты ко мне переедешь.

Она привстала на цыпочки и чмокнула его в нос. Ее серые глаза смотрели недоверчиво и виновато. Он вспомнил, как она вытирала его большим полотенцем, словно ребенка. У бортика маленького бассейна, в пьяном вертепе, где старались забыться бывшие курсанты-десантники. Ей стоило немалого труда вытащить его оттуда. Пьяный Тевтон сально пошутил и облапил ее, приняв за очередную массажистку, и Магда походя снесла его с ног ловкой подсечкой.

— Я тоже этого хочу, правда. Но ты слишком торопишься. Дай мне прийти в себя. Пожалуйста.

— Не знал, что ты умеешь сомневаться, — улыбнулся он. — Железная леди-морпех.

Она отстранилась, выпорхнула из комнаты и быстро вернулась, держа в одной руке бокалы, а в другой — небольшую початую бутылку коньяка.

— Эти флотские совсем не умеют пить, — сообщила она. — Да и жить тоже. Я бы коньяк ни за что не оставила.

Сергей взял у нее бутылку, плеснул темную жидкость в пузатые сосуды. Понюхал содержимое. Уважительно кивнул.

— Пить они, может, и не умеют, но в выпивке толк знают.

Магда приняла бокал, молча постояла, разглядывая на свет маслянистую жидкость. Подняла глаза.

— За тебя, Сергей, — она даже смогла правильно произнести его имя. — За твой новый дом. Я не мастерица красиво говорить. У человека должен быть укромный уголок, где он может от всего спрятаться. Пусть эта комната станет для тебя таким уголком.

Они выпили, не чокаясь.

Дождь кончился, в комнату проник яркий солнечный луч.

— Тебе очень идет гражданское. В форме ты выглядишь слишком неприступной. Хороший коньяк. Еще по одной?

— Наливай, — согласилась она, протягивая бокал. Спросила внезапно, без перехода. — Что, сильно ломает?

— Неужели заметно? — его улыбка против воли вышла неживой.

— Когда человек разменивает личный счет, это всегда видно. Неважно, по обязанности он это сделал или с удовольствием. Он меняется. Становится другим. Постоянно к себе прислушивается.

— Интересная трактовка, — задумчиво отозвался Сергей. Он уселся на низкую тахту, разлил остатки коньяка по бокалам. Солнце играло искрами в янтарной жидкости.

— Каждый проходит это по-своему. Хотя суть не меняется. Сначала кажется, что привык и все забыл. Потом начинаешь понимать, что за все приходится платить.

— Может быть, это оттого, что ты женщина? Все же у вас другая психология. Более эмоциональное начало.

— Я бы на твоем месте на это не рассчитывала, — она уселась рядом, глотнула коньяку, сморщилась — слишком крепкий. Поиграла пальцами Сергея, думая о своем. — На Шеридане мы проходили гипнообработку. Включил прицел — перешел в боевое состояние. Стреляешь не думая. Мгновенная концентрация, не надо ждать, пока подействуют стимуляторы. Потом привыкаешь к трупам. Воспринимаешь их как часть пейзажа. Ешь рядом. Даже шутишь. Потом они возвращаются. Снова умирают у тебя на глазах. Можно пройти психокоррекцию, на какое-то время помогает, но если повторять слишком часто, на это можно подсесть почище наркоты. А они снова приходят. Разговариваешь с ними во сне. Уговариваешь уйти. Стараешься, чтобы у тебя не было свободной минуты. Работаешь, как проклятая, потом или пьешь, или сидишь в компании, или куришь дурь. Под кого угодно ляжешь, лишь бы одной не оставаться. Иногда приходишь в ярость. Пробуждается инстинкт убийства. Готова выстрелить в официанта из-за того, что пиво теплое. Попадаешь снова на боевые, приходишь в бешенство. Стреляешь во все, что шевелится. Как будто убиваешь призраков.